Виктор Кирюшин
* * *
Остановлюсь и лягу у куста,
Пока легки печали и пожитки,
На оборотной стороне листа
Разглядывать лучистые прожилки.
При светлячках, при солнце, при свечах
Мир созерцать отнюдь небесполезно:
В подробностях, деталях, мелочах
Не хаос открывается, а бездна.
Вселенная без края и конца
Вселяла б ужас до последней клетки,
Когда б не трепыхался у лица
Листок зелёный с муравьём на ветке.
ДОМ
Дом у реки – резным фасадом к бору,
Где ежевика вьётся по забору,
И яблоки запутались в траве –
Как о тебе я тосковал в Москве!
Теперь уже не встретят тесть и тёща.
Приют их вечный ныне там, где роща
И тёмные дубовые кресты…
Недалеко, всего-то две версты.
Дорога непроезжая горбата
К могилам тихим: узника штрафбата,
Пришедшего с войны в бинтах сырых,
И матери, поднявшей восьмерых.
А дом стоит, и сохранилась печка.
Напротив – лес, за огородом – речка.
Благословенны здешние места!
Вот только жаль: земля вокруг пуста.
Ушёл её рачитель и ходатай,
А я всего лишь праздный соглядатай,
Не знающий крестьянского труда.
Зачем же тянет вновь и вновь сюда?
Печь затоплю, потом иду к запруде;
Всё, кажется, здороваются люди,
Которых знал, а их в помине нет…
Не век прошёл, всего-то двадцать лет.
Когда уснёт закат подслеповатый,
Я возвращусь, ни в чём не виноватый,
Забытый, как портреты на стене,
В том времени,
в том доме,
в той стране.
* * *
Так это в памяти осталось:
Промытый яблоневый сад,
Где ты, счастливая, смеялась,
Откинув голову назад.
Лучи гирляндами висели,
Гроза брела издалека.
Цветные, словно карусели,
Кружили в небе облака.
А в бане ветхим был порожек.
Я помню всё до мелочей:
На платье розовый горошек,
Волос взволнованный ручей.
Страх до беспамятства вначале
И ослепленье это вдруг…
И как потом с тобой молчали,
Уже не разнимая рук.
* * *
На рынке, у Божьего храма
И в бане, и в детском саду –
Охрана, охрана, охрана
Повсюду, куда не пойду.
Резоны умны и весомы –
С жульём не играть в поддавки.
Крепки на воротах засовы,
Да больно уж воры ловки.
Ещё не утрата – бумажник,
Ещё не потеря – гроши…
Но мнится: не ангел, а стражник
У каждой заблудшей души.
* * *
Здесь только вороньё витийствует картаво,
А я хочу к тебе, в убежище твоё
В полутора часах от городских кварталов,
Где яблони цветут, и сушится бельё.
Ещё не пить с утра я не давал зарока,
Но трезвый, как стекло, лишь кепка набекрень.
А вот и на столбе знакомая сорока,
Крылечко на дворе и пылкая сирень.
Что будет – поглядим, а прошлого не жалко,
Хотя оно внутри на взводе, как курок.
Сто первый километр – всё та же коммуналка:
Распахнутая дверь, весёлый матерок.
Иному — тяжкий крест, а грешнику – отрада,
Я всплеском этих рук заведомо сражён.
Не верю, что ждала, но так наивно рада
Случайная моя и лучшая из жён.
Потом минует день и вскрикнет электричка,
И я тебе шепну: «Любимая, держись!»
Платок твой вдалеке погаснет, будто спичка,
А, может быть, свеча,
А, может быть, и жизнь…
* * *
Вот мальчик. Влюблён и наивен.
Охотник, дитя, дуралей.
Вот женщина. Лето и ливень,
И чувственный сумрак аллей.
Наверное, это случится
И душу отравит, как яд.
Зовёт, ускользает, лучится
Её понимающий взгляд.
Так следуй, мальчишка отважный,
Ознобному гулу кровей!
Как волосы пахнут на влажной,
Дождями омытой траве.
О, женщина! Автор и зритель
Спектакля, что создан шутя.
Пусть думает: он – победитель!
Охотник наивный. Дитя.
ПУГАЛО
Эта служба отнюдь не бодяга.
Отовсюду видать за версту:
Не алкаш, не беспутный бродяга
В огороде стоит на посту.
Посреди свежеполотых грядок,
Продуваемый ветром насквозь,
Образцовый наводит порядок,
Не надеясь на русский авось.
Ничего, что не сеет, не пашет
И соломой полна голова.
Рукавами отчаянно машет,
Стаю галок завидев едва.
Не утрачены стать и порода,
Потому предлагаю пари:
Этот парень не среднего рода,
Как отчаянно врут словари.
Он, приличия не соблюдая,
Смотрит ночью в окно, не дыша,
А хозяйка его молодая
Удивительно как хороша!
Отчего же в те райские кущи
Мужики не спешат на постой?
…Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
СКРИПАЧ
Где точит берег невысокий
Густая тёмная вода,
На струнах высохшей осоки
Скрипач играет иногда.
Смычок невидимый взлетает
В озябшей маленькой руке,
И, невесомая, не тает
Снежинка на его щеке.
Но услыхать мотив нездешний
Не всем дано, и потому
Лишь опустелая скворешня
Внимает с берега ему.
Наивно требовать оваций,
Но даже зная, что почём,
Невыносимо оставаться
Неоценённым скрипачом.
И он задумается грустно,
Иронизируя незло,
Что лишь сочувствие – искусство,
Всё остальное – ремесло.
ПРОВОДЫ
И снова гармони играют с надрывом.
Поди догадайся, о ком?
Хотя называет их «мирным призывом»,
Краснея слегка, военком.
Играют гармони в Рязани и Туле.
Каков же твой выбор, сынок?
Афганская мина?
Чеченская пуля?
Таджикский лукавый клинок?
Куда ты уходишь без цели и веры,
Всем бедам на свете открыт?
Глаза опускают твои офицеры,
А матери плачут навзрыд.
Будь проклята вечная женская доля
Однажды прощаться с детьми,
Чтоб кто-то чужое холодное поле
Усеял родными костьми.
А парни глядят по-военному браво,
О, этот мальчишеский взор!
В нём русская удаль,
И русская слава,
И русский великий позор.
ДОНБАСС 2014
Срезана пулей рябины макушка,
Втоптаны в ржавую грязь семена.
Бьёт миномёт,
И кукует кукушка.
Дни или годы считает она?
Может, вот здесь, у разбитой котельной,
Пламенем адовым вспыхнет зенит,
Мир пошатнётся, и крестик нательный,
Мамой подаренный, не сохранит.
Не упасёт от беды, как бывало,
В этом непереносимом огне…
Что ж ты, кукушечка, накуковала?
Что ж ты в сердцах напророчила мне?
Молча шагаем леском предрассветным.
Где, за каким затаился кустом
Брат мой и враг мой с таким же заветным,
Мамой надетым, нательным крестом?
* * *
Лежу на диване, болею.
В озябшее вижу окно
Безлюдную к ночи аллею,
Рекламу авто и кино.
Мерцает она, раздражая,
Когда и безделье — не мёд,
И жизнь, как одёжка чужая,
У самого ворота жмёт.
* * *
Лес обгорелый, десяток избёнок,
Морок нетрезвых ночей.
Плачет в оставленном доме ребёнок.
– Чей это мальчик?
– Ничей.
Невыносимая воля в остроге,
Вязь бестолковых речей.
– Чей это воин, слепой и безногий,
Помощи просит?
– Ничей.
Словно во сне, великана связали,
Гогот вокруг дурачья.
– Чья это девочка спит на вокзале
В душном бедламе?
– Ничья.
Остервенело, в рассудке и силе,
Продали это и то.
– Кто погребён в безымянной могиле
Без отпеванья?
– Никто.
Родина! Церкви, и долы, и пожни,
Рощи, овраги, ручьи…
Были мы русские, были мы Божьи.
Как оказались ничьи?
Другие статьи в литературном дневнике:
