Гендерная идеология и Холодная война
Гендерная идеология и "холодная война"
В 1994 году, впервые посетив Россию с целью изучения женских общественных организаций,
я не рассчитывал встретить много единомышленников. Мне было известно
о стереотипах, представляющих женщин-феминисток как "непривлекательных, без-
детных и ненавидящих мужчин" (1), которые хотят не только быть равными мужчи-
нам, но и неотличимыми от них. В меньшей мере, но эти стереотипы существуют и в
США. Я знал также, почему феминистские взгляды западных женщин не приемлемы
для россиянок, и все же был удивлен таким враждебным отношением к феминизму в
России. По возвращении домой я обратился к работам других специалистов, ища
объяснение подобной враждебности.
Эта статья представляет собой частичный результат моих изысканий. Я опирался в
основном на доводы Б. Холмгрен и X. Гощило, которые утверждают, что идеологическое
противостояние между социалистической и капиталистической системами искривило
представление женщин друг о друге по обе стороны "железного занавеса", и это, в свою
очередь, усложняет процесс взаимопонимания даже после устранения данного препятствия .
Российскую враждебность к западному феминизму в какой-то мере можно понять.
Некоторые американские феминистки писали о российских женщинах исходя из соб-
ственного опыта, не учитывая ни специфических ценностей, ни условий и обстоя-
тельств, с которыми русские женщины сталкиваются каждый день. Так, во времена
"холодной войны" советская пресса без труда находила феминисток с Запада, готовых
восхвалять советскую политику равноправия: "Большинство советских врачей - жен-
щины, они же составляют больше половины всех профессиональных работников в
СССР. Почти половина всех преподавателей высших учебных заведений - женщины,
они же составляют больше трети ученых и инженеров страны. Треть членов Вер-
ховного Совета — женщины" (2). Такие авторы часто не осознавали, что, например,
профессия врача в СССР была куда менее престижна, чем в США, и что даже члены
Верховного Совета (женщины) имели очень мало реальной власти.
С приходом М. Горбачева и началом реформ конца 80-х многие американские
феминистки предполагали, что русские женщины начнут использовать свои позиции в
общественной сфере с целью приобретения реальной политической и экономической
силы. Однако американок постигло разочарование, когда вопреки их ожиданиям
многие женщины выбрали более традиционные роли - домохозяек и матерей, оставив
мужчинам политику и прения о рыночной экономике. Обескураженные видимым
желанием российских женщин занять положение, которое они считали угнетением,
некоторые феминистки Запада высокомерно утверждали об "отсталости" российского
общества, где якобы сами женщины не осознают собственных интересов. Тревожит
то, что эти исследователи в силу чисто материальных причин имеют больше воз-
можностей для публикации и распространения своих взглядов, а это, в свою очередь,
влияет на восприятие российских женщин всем остальным миром.
Рихтер Джеймс- профессор политических наук Бейтс-колледжа (Льюистон, штат Мэн.
США).
К счастью, такое невежество и высокомерие являются, скорее, исключением из
правил. Большинство исследователей феминизма сегодня полностью признают, что
женщины и мужчины воспринимают мир по-разному. Они утверждают, что культура,
а не природа способствует восприятию постулатов и ценностей, которые люди
ассоциируют с понятиями женственности и мужественности. Признавая различия
между мужчинами и женщинами, они, однако, не согласны с тем, как общество
оценивает эти различия. В большинстве индустриальных стран общественные органы,
"распределяющие" богатство, престиж и власть, симпатизируют чертам характера,
воспринимаемым ими как "мужественные": рациональность, логика, агрессивность,
амбициозность и независимость. Черты, которые ассоциируются с женственностью, -
интуиция, эмоциональность, пассивность, слабость, способность к воспитанию детей,
готовность к самопожертвованию - недооцениваются. В результате женщины полу-
чают меньший, чем мужчины, доступ к общественным ресурсам. Поэтому цель
феминизма заключается не в том, чтобы сделать мужчин и женщин одинаковыми, а в
том, чтобы обеспечить женщинам равный с мужчинами доступ к богатству, престижу и
независимости, чтобы работа женщины оценивалась адекватно.
Многие американские исследователи феминизма осознают, что взгляды российских
и американских женщин на мир, скорее всего, разнятся, но предостерегают против
преувеличения этой разницы. К примеру, вопреки мнению о том, что основная часть
россиянок готова оставить работу вне дома, чтобы выполнять традиционные
домашние обязанности, оказывается, что они ценят свое место работы как источник
общения, самоуважения, денежной независимости и не хотели бы лишиться работы,
даже имея такую возможность. Большинство женщин, с которыми я разговаривал,
хотели бы работать меньше при более гибком графике работы, и лишь некоторые
выразили желание полностью посвятить себя дому и семье. Кстати, многие
американки, которых я знаю, относятся к этому точно так же.
Развивая эту тему, лучшие западные исследователи феминизма осознают пре-
пятствия на пути развития феминистского движения в России. Во-первых, трудные
экономические условия означают, что большинство российских женщин не имеют
времени заниматься деятельностью, которая только обещает вылиться в лучшую для
них жизнь в отдаленном будущем. Во-вторых, россияне обоих полов продолжают
относиться с подозрением к разного рода общественным организациям, таким как
профсоюзы, политические партии и другие социальные движения, потому что при со-
ветском режиме они служили, скорее, орудием социального контроля, нежели способом
учета индивидуального волеизъявления. В-третьих, хотя организации, созданные жен-
щинами и для женщин, все же достигли известных успехов со времен развала
советского режима, многие из этих организаций не признают себя феминистскими.
Итак, можно утверждать, что стереотипы и ошибочные представления друг о друге
сделали невозможным диалог, который мог бы стать полезным для обеих сторон.
С моей точки зрения, частично это непонимание является результатом "холодной вой-
ны". Э. Мей доказывала, что и США, и СССР культурные представления о женст-
венности использовали как важное оружие в идеологическом противостоянии между
капитализмом и социализмом . С одной стороны, эти системы определяли роль
женщины по-разному, отражая их зависимость в капиталистической системе от мас-
сового потребительства, а в государствах социализма делался упор на концентрацию
их в производстве. С другой стороны, уделом женщин в обеих странах были домашние
обязанности по воспитанию детей, приготовлению пищи, стирке и уборке дома. Это
разделение труда помогало оправдывать мужское доминирование в общественной
сфере и заставляло женщин брать на себя все тяготы домашней работы. Политическая
пропаганда обеих стран была маскулинистской по природе, хотя капиталисты
и коммунисты соревновались друг с другом в хвастовстве по поводу обеспеченных в
их странах прав и защиты женщин, обвиняя друг друга в плохом отношении к женщинам.
Эта идеологическая борьба проникла в жизнь женщин по обе стороны "железного
занавеса" настолько глубоко, что немногие смогли полностью избежать ее.
Если женщины искали пути противостояния догмам, преобладающим в их социальной системе
(капитализм или социализм), то часто выражали свое несогласие с помощью представлений и
аргументов о женщинах и женственности, господствующих в противоположной системе.
Это случалось не потому, что они соглашались с данной версией
о женском призвании, а потому, что она представляла чуждый их системе язык, ко-
торый женщины могли использовать в своих целях. К сожалению, употребляя заим-
ствованные у конкурирующей социальной системы методы, они часто сами вос-
принимались как сторонники этой системы и легко могли быть заклеймены как
предатели своей страны. Аналогично женщины, противившиеся смирительным ру-
башкам гендерной идеологии их систем, ошибочно восприняли сопротивление женщин,
живших в другой системе, как поддержку противоположной системе. Сопротив-
ляющиеся женщины, таким образом, воспринимали протестующих по ту сторону
"железного занавеса" с недоверием и разочарованием, что исключало поддержку и
сотрудничество.
В США символом семьи, пропагандируемым во времена "холодной войны" го-
сударством, прессой и коммерческой рекламой, была семья, представляющая собой
"удачливых (мужчин) кормильцев, обеспечивающих привлекательных домохозяек в
богатых загородных домах". Как для мужчин, так и для женщин дом в
пригороде являлся воплощением мечты представителя капиталистического строя. Дом
и семья для мужчины олицетворяли результат его стараний, были убежищем от
сумятицы мира бизнеса. Женщину пригородный дом, напичканный бытовой техникой,
освобождал от необходимости зарабатывать деньги, и она могла полностью посвятить
себя выполнению природной роли сексуально привлекательной жены и хозяйки.
Романтическое воспевание прелестей домашнего очага в пригороде изначально
связано со страхом перед экономической депрессией. Мужчины, возвращаясь домой со
Второй мировой войны, нуждались в работе, тогда как послевоенное сокращение
производства оружия означало уменьшение числа рабочих мест. Чтобы решить эту
проблему, правительство начало пропагандистскую кампанию с целью убедить ра-
ботающих женщин уволиться, освободив места для бывших военных, предпочтительно
путем брака с ними и последующего воспитания общих детей. В то же
время спрос на бытовые товары оставался гарантированно высоким благодаря
политике поддержки массового потребительства, проводимой правительством.
Один из методов, который правительство и пресса использовали для убеждения
народа в преимуществах капиталистической демократии, заключался в подчеркивании
трудностей, переносимых женщинами в социалистических странах. Чаще всего участь
советских женщин изображалась как принесение женственности и сексуальности в
жертву интересам государства. Типичная статья описывает "тяжело работающих жен-
щин, которые излучают лишь малую толику шарма физической привлекательности,
свойственного женщинам Запада... Молодые пары гуляют в парке с наступлением
темноты, но чаще можно увидеть женщин, целеустремленно шагающих четкой по-
ступью вдоль улиц, как бы маршируя на партсобрание".
Традиционный портрет советской женщины можно увидеть в фильме "Ниночка",
где Грета Гарбо изображает советского функционера, посетившего Париж с торговой
делегацией. В начале фильма она больше похожа на робота, чем на человеческое
существо, - холодная, исполнительная, лишенная чувства юмора, отзывающаяся о ро-
мантической любви просто как о химической реакции в головном мозгу. Однако по
ходу фильма она влюбляется во французского аристократа, соблазняется мате-
риальным богатством и в конце концов остается на Западе. Снятый в 1939 году, этот
фильм послужил мощным идеологическим оружием и в послевоенное время. ЦРУ
широко распространило фильм перед государственными выборами 1948 года в Италии
с целью дискредитации коммунистического режима. После того как коммунистическая
партия проиграла, один из прокоммунистически настроенных рабочих заметил: "Эта
Ниночка победила нас".
Несмотря на пропаганду, многие американские женщины не нашли идеал "пригородной"
домохозяйки удовлетворительным, поскольку вынуждены были работать
для того, чтобы выжить, и этот идеал, будучи недосягаемым, служил поводом для
отчуждения и негодования. Женщины, которые могли оставаться дома, играя роль
"пригородной" домохозяйки, чувствовали себя изолированными, с ограниченным доступом
к деньгам и власти, с зависящим от своих мужей статусом в обществе. Высокоэрудированные,
с дипломами о высшем образовании, они не имели возможности развить свои дарования,
способности и интересы вне дома. Не удивительно, что многие женщины того поколения в
оспринимали такой идеал женственности как фактор их угнетения. Моя собственная мама
оставила карьеру способной пианистки и учителя музыки вскоре после замужества и вырастила
пятерых детей. Хотя она и не называла себя феминисткой, обеим своим дочерям советовала не
становиться домохозяйками.
В таком контексте в 50-60-е годы среди женщин среднего класса зарождался
американский феминизм. Феминистки отвергали модель "пригородной" домохозяйки, призывая
к равным правам трудоустройства в общественной сфере. Некоторые из них
подкрепляли свои требования покончить с правовой и политической дискриминацией
путем раскрытия всех уловок, заложенных в "пригородном" идеале женственности –
Феминистки высмеивали косметику, употребляемую женщинами, чтобы соответствовать
"пригородным" стандартам красоты, приветствовали природные прямые волосы
без завивки. В наиболее примечательных выступлениях против идеалов женственности времен
"холодной войны" женщины жгли свои лифчики на площадях американских городов,
символизируя, таким образом, освобождение от буржуазного полового притеснения (3).
Конечно, защитники статус-кво в США рассматривали феминистское движение как
опасное и потенциально разрушительное. В противостоянии с коммунизмом патриархальный
образ "пригородной" домохозяйки настолько символизировал "американский
стиль жизни", что феминистское сопротивление этому образу могло трактоваться как
угроза Соединенным Штатам. Это дало возможность консервативным политикам
дискредитировать движение, уличив его в прокоммунистических симпатиях и подстрекательстве
к измене США. Хотя эти обвинения и не соответствовали действительности полностью,
феминистки на самом деле бросали вызов "американскому образу
жизни", созданному верхушкой системы. В некоторых случаях они драматизировали
свой вызов, восхваляя успех Советского Союза в привлечении женщин в общественную сферу,
который рассматривали как способ обличить несправедливость в
самопровозглашенном "лидере свободного мира" - Соединенных Штатах Америки. В
мире, разрываемом борьбой между капитализмом и социализмом, таким положительным
отзывам об идеологическом враге придавалось большое значение. Некоторые феминистки
даже при анализе патриархата в США применяли марксистскую идеологию, считая половое
разделение труда формой классовой борьбы. Многие из них не считали СССР примером
для подражания, критикуя большевиков зa отказ от интенсивных попыток предотвратить половое
разделение труда, подобно уничтожению классовой дифференциации среди мужчин.
Все же марксизм был в то время наиболее развитым направлением критики капитализма и
для противников "американского стиля жизни" служил идейным подспорьем. Другими словами,
феминистки Запада уделяли внимание К. Марксу и советской политике эмансипации не потому,
что считали коммунизм идеалом, а потому, что это позволяло им использовать уже существующий
багаж доводов и приемов, способных помочь им в анализе патриархата в США и выражения своего
недовольства им. Но, как заметила Б. Холмгрен, использование ими таких символов и примеров
усложняло процесс общения с активистками женского движения в Советском Союзе,
ассоциировавшими марксизм с системой, которой они противостояли. Так, А. Посадская,
в интервью американскому журналисту Э. Копкинду сказала: «Когда мы встретились с западными
феминистками, мы были поражены их общественной ориентацией. Они были марксистками.
Мы спорили с ними так яростно, что я даже плакала. Как я могла сказать, что система, причинившая
мне столько зла, была хорошей? Никто в моей стране не хочет больше слышать о солидарности,
потому что она навязывалась нам столько лет... Для западных женщин социализм был вопросом
ценностей. Они говорили: "Как минимум коммунизм поддерживал эмансипацию на словах"» (4).
И в самом деле, советский режим утверждал, что он достиг юридически оформ-
ленного равноправия между мужчинами и женщинами, - того, чего добивались
феминистки в США. Официальная пропаганда преподносила новую советскую жен-
щину как независимую, активную индивидуальность со всеми возможностями реа-
лизовать себя во имя построения социализма: "Положение женщин в СССР как
участников общественного труда является триумфом социалистической демократии и
свидетельством равноправия мужчин и женщин во всех сферах жизни". Однако
этот образ освобожденной женщины не принимался женщинами-активистками в СССР,
ибо был навязан государством. Более того, так как партия и правительство подчиняли все
индивидуальные интересы общим требованиям пролетариата, формальное
равноправие в обществе просто означало, что новая советская женщина, как и новый
советский мужчина, являлись лишь единицей рабочей силы на службе честолюбивых
промышленных запросов режима.
Многие феминистки-критики к тому же утверждали, что советская эмансипация в
общественной сфере игнорировала культурные предпосылки, которые оговаривали
разделение труда по полу в частной сфере. В поддержку этого начиная с 30-х годов
советская пропаганда постоянно подчеркивала традиционную роль женщины как
хозяйки в доме и матери в придачу к ее обязанности участника социалистического
труда. Считая социокультурные понятия о мужском и женском труде не подлежащими
социалистической трансформации, режим, таким образом, констатировал, что различия
между мужчиной и женщиной носят внеисторический, естественный характер. Этот
аргумент особенно муссировался в советской прессе 70-80-х годов, когда уменьшение
населения европейской части СССР по сравнению с центральноазиатской заставило
режим принять политику, которая поощряла женщин иметь больше детей.
Считая разделение труда по полу естественным, режим позаботился о том, чтобы
якобы достигнутое им равноправие оставалось, скорее, иллюзией, чем реальностью.
Трудности советских женщин, делающих все возможное для выполнения своих как
профессиональных, так и домашних обязанностей, хорошо известны. Но замалчивае-
мая уверенность в том, что главное место женщины - это дом, вредила и ее
положению в общественной жизни. Женщины работали на менее престижных и менее
доходных работах: на текстильных фабриках, в магазинах, в органах здравоохране-
ния, бухгалтериях, где, как предполагалось, их природные способности как матерей и
домохозяек могли быть эффективно применены. Но даже на этих работах руко-
водящие посты занимали мужчины. Женщинам объясняли, что предполагаемые роды и
затем декретный отпуск не позволяют выдвигать их на руководящие посты (1).
Так же как правительство и пресса в США, советский режим старался отвлечь
женщин от их собственных тягостей, преподнося негативные стереотипы о положении
женщины в капиталистическом мире. Буржуазные женщины-домохозяйки изобра-
жались, как правило, недалекими, поверхностными, ведущими бессмысленную жизнь.
Например, С. Маринеро так описывает свою поездку в Испанию: "Я всегда удив-
лялась ограниченности, узости взглядов и интересов . Лишь очень
немногие из них знают испанскую литературу или историю своей страны. Они пре-.
красно разбираются в том, какие платья или обувь сейчас в моде, знают все последние
театральные интриги, хотя театр их не интересует... Для большинства из них сокровенной
мечтой является удачное замужество" (5).
Подобно этому Е. Карпова задавалась вопросом, могли бы женщины-труженицы,
которых она знала в России, "согласиться быть никем, кроме домохозяек, с инте-
ресами, ограниченными заботами об их собственном благополучии"?.
Однако чаще советская пресса концентрировала внимание на работающих жен-
щинах капиталистических стран, акцентируя трудности, с которыми они сталкивались
в результате дискриминации: высокий уровень безработицы среди женщин США,
188 разница в оплате труда мужчины и женщины при капитализме, отсутствие законов,
которые защищали бы женщин от этой дискриминации. Пресса ярко обрисовывала
трудности при рождении и воспитании детей, с которыми работающим женщинам
приходилось бороться в капиталистических странах: отсутствие пособия по уходу за
ребенком, недоступную для бедных стоимость медицинского обслуживания в США.
Такие атаки на капиталистические страны были направлены не только на стремление
вызвать среди россиянок симпатию к рабочим Запада и признательность за
прогрессивные методы советского режима, но и создать впечатление, что женщины на
Западе - класс угнетенных, потенциальных союзников в идеологической борьбе с
капитализмом, воспринимающих Советский Союз как источник поддержки.
В какой-то мере советская пресса проповедовала именно ту солидарность, которую
американские феминистки ожидали от активисток женского движения в СССР времен
перестройки. Многие статьи о западных женщинах, которые я прочитал в журналах
"Работница" и "Советская женщина", рассказывают об отдельных женщинах, таких
как Анжела Девис, которые сбросили цепи капиталистической системы и вступили в
коммунистическую партию. Впрочем, отношение советского режима к растущему
феминистскому движению среди среднего класса на Западе было двойственным. С од-
ной стороны, пресса цитировала выдающихся либеральных феминисток, таких как
Г. Стейнем, когда они осуждали половую дискриминацию в США или восхваляли
достижения Советского Союза. С другой стороны, как и поборники капитализма на
Западе, режим рассматривал феминистское движение, которое занималось только
правами женщин, как потенциально опасное.
Очевидно, движение, оспаривающее традиционное представление о женском труде,
подвергало опасности стабильность советских органов, основанных именно на этих
традициях. Кроме того, значение, которое феминизм придавал полу как основе для
политической организации, оспаривало право советского режима управлять от имени
пролетариата. Это право могло существовать лишь в случае, если советские люди
соглашались с тем, что классовая принадлежность должна служить основанием для
политической преданности и при распределении обязанностей. Парадоксально, что
советская пресса присоединялась к борцам за капитализм, понося феминизм как
идеологию, призванную уничтожить семью и стереть различия между мужчинами и
женщинами. В этом случае феминизм подвергался нападкам не за симпатию к
коммунизму, а за буржуазную идеологию. Тот факт, что многие феминистки были
выходцами из среднего и высшего класса, позволял представить феномен феминизма
опасным и нелепым: "... различное и неопределенное по харак-
теру, доходящее время от времени до абсурда среди женщин из высших классов".
Исходя из опыта жизни при социалистической системе, многие россиянки воспринимали
эмансипацию не как возможность занимать ответственные и интересные
посты, а как необходимость оставить свои семьи для монотонной, малооплачиваемой
работы. Этот же опыт привел советское общество к разным пониманию и
оценке общественной и частной сфер по сравнению с капиталистическими странами
Западной Европы и США. В США лишь в общественной сфере можно получить
независимый доступ к социальным ресурсам, тогда как частная сфера оставалась
изолированной и лишенной независимости. Точно так же при системе государственного
социализма общественные органы распределяли богатство и влияние, но партия государство
в одном лице оставляли мало места для независимости в общественной
сфере. В результате этого домашний круг, хотя все еще изолированный и отрезанный
от государственных ресурсов, стал укрытием, единственным безопасным местом. Как
пишет Н. Фанк, "при государственном социализме мужчины и женщины имели больше
возможностей испытать некоторое удовлетворение дома, чем где бы то ни было еще.
Нельзя было путешествовать. Способы свободного времяпрепровождения были ограничены,
общественная сфера практически отсутствовала... Возможности вне дома
постоянно пресекались... Семья также стала местом деятельности, для которой на Западе
существовала общественная сфера. Например, именно в семье менее опасно было обсуждать
социальные, культурные, политические вопросы".
Подобно тому как россиянки тяготели к частной сфере во избежание тирании
партии-государства, точно так же они держались за образы женственности, стараясь
избежать полной потери своей личности. Старания советского режима вмешаться в
каждый аспект жизни людей парадоксальным образом побудили российских женщин
сохранить традиционное восприятие женственности. Поскольку партия признала до-
машние функции женщины "природными" и не вмешивалась в эту сферу, россиянки
имели возможность сделать часть своей жизни недосягаемой для партии-державы.
Партия отрицала культурно-историческую эволюцию роли женщины. Многие рос-
сийские женщины до сих пор воспринимают феминистские доводы о культурном
видоизменении мужественности и женственности с подозрением, даже враждебностью
и "не хотят связываться с феминизмом" .
Западные авторы утверждают, что в противовес настойчивому желанию режима
сделать всех одинаковыми, российские женщины сохранили женственность, проявляя
при этом свою индивидуальность. Тогда как официальная пресса убеждала российских
женщин одеваться скромно и неприхотливо, многие женщины интересовались
последними направлениями западной моды (6, 7). "Стиляги" - наиболее заметный
пример этого феномена, они использовали западный стиль моды как способ показать
свою отчужденность от общества и советского режима (2). Но все-таки для
большинства интерес к западной моде имел лишь поверхностное идеологическое зна-
чение. Именно потому, что западные товары были дефицитными и дорогими, владение
этими товарами было престижным и в какой-то мере давало право гордиться ими.
Способность получить "труднодоставаемые косметику и стильную одежду... означало
личный триумф над навязанными государством нормами и приоритетами потреб-
ления... Советская женщина, которая могла иметь буржуазный имидж женственности
без буржуазных преимуществ (в ее понимании - партийных связей), удостаивалась
обожания и зависти за ее прагматичную оригинальность, за ее смекалку и смелость"
(1). Таким образом, мода на западные товары и материалы не была идеологическим
противостоянием режиму. "Быть прекрасной" означало бороться с несчастьями,
преодолевать трудности жизни, оставаясь в хорошей форме и надеясь(активно для этого
работая) преуспеть" (1).
Женщины России заимствовали западный стиль и товары просто потому, что в
мире, так резко разделенном на две социальные системы, это представляло экзо-
тическую и, возможно, единственную альтернативу обезличивающим натискам пар-
тии-государства. Это оставалось маленьким и относительно безопасным островком,
где можно было довериться своим близким и друзьям. Однако несмотря на невинные и
относительно аполитические мотивы таких действий, нельзя было избежать того,
чтобы обе стороны не смотрели на популярность западных стилей моды в СССР
сквозь призму противостояния в "холодной войне". На Западе защитники капитализма
полагали, что потребность россиянок в заграничной одежде способен признать и
удовлетворить только капитализм. В то же время советский режим стремление к за-
падным атрибутам воспринимал только как угрозу.
Итак, "холодная война" и ее наследие породили обоюдные подозрения, препятствуя
взаимопониманию между феминистками Соединенных Штатов и женщинами России.
Господствующие верхушки обеих стран использовали различные формы восприятия
женственности для того, чтобы обосновать собственный режим в идеологической
борьбе между капитализмом и социализмом. В обеих странах лидеры высокомерно
хвастались тем, как хорошо, чутко их система заботится о женщинах, сочувствуя
трудностям, которые приходилось преодолевать женщинам в другой социальной
системе. Эти антагонистические рассуждения о женственности так глубоко въелись в
психологию женщин обеих стран, что большинство уже не могли их избежать.
Женщины, которые бросали вызов господствующим предписаниям о роли женщин в
собственной стране, часто выражали свое несогласие с помощью символов и аргу-
ментов другой социальной системы. Это было вызвано не их верой в то, что про-
тивоположная система лучше, а тем, что ее атрибуты более доступны.
Однако принимая символы другой социальной системы как свои собственные,
женщины, сопротивляющиеся смирительным рубашкам господствующей идеологии,
позволяли другим характеризовать их действия в рамках идеологического проти-
востояния. В своей стране они воспринимались как диверсанты, как угроза внут-
реннему порядку, как "объективный союзник" идеологического врага. Именно поэтому
руководство враждующего лагеря немедленно использовало такое сопротивление как
доказательство превосходства собственной системы.
Подобное положение дел не позволяло женщинам по обе стороны фронта "холодной
войны" видеть друг в друге союзников. Даже если желание некоторых российских
женщин возвратиться к традиционным женским ролям, увлечение западными товарами
широкого спроса или соблазнительными конкурсами красоты непосредственно не
означают их идеологической симпатии к капитализму и капиталистической системе,
тем не менее западные феминистки объясняют такое поведение как принятие
россиянками тех капиталистических образов женщин, которые они старались
отвергнуть. Можно понять, почему российские женщины с опаской относятся к фе-
министкам Запада, которые безоговорочно верят в то, что женщина должна делать
карьеру в общественной жизни и с презрением относиться к традиционным женским
ценностям.
Джеймс Рихтер - профессор политических наук Бейтс-колледжа
(Льюистон, штат Мэн.США)
1 - Azhgikhina N. & Goscilo H. Getting Under Their Skin:
The Beauty Salon in Russian Women (Салонная Красота в Русских женщинах)
Lives // Russia: Women: Culture. Bloomington (Indiana), 1996. P. 107
2 - Freeman H. Rebelling Women // Soviet Woman. 1970. № 9
(Женщина \ Советская женщина)
3 - Kopkind A. What is to be Done? From Russia with Love and Squalor. Nation
256. 1993. 18 January. (Что сделано?
4 - Положение женщин в Советском Союзе // Агитатор. 1978. № 3. С. 26-28.
5 - Маринеро С. Я вернулась из Испании //Работница. 1958. № 5.
6 - Weinstein О. Female Fashion, Soviet Style. Bodies of Ideology // Russia:
Women: Cultur. Bloomington (Indiana), 1996.
7 - Stites R. Russian Popular Culture: Entertainment and Society since 1900.
Cambridge, 1992.
Другие статьи в литературном дневнике:
