ПОЭТ. Аркадий Аверченко

Наташа Минковская: литературный дневник

– Господин редактор, – сказал мне посетитель смущенно потупив глаза на свои ботинки, – мне очень совестно, что я беспокою вас. Когда я подумаю, что отнимаю у вас минутку драгоценного времени, мысли мои ввергаются в пучину мрачного отчаяния… Ради бога, простите меня!



– Ничего, ничего, – ласково сказал я, – не извиняйтесь.



Он печально свесил голову на грудь.



– Нет, что yж там… Знаю, что обеспокоил вас. Для меня, не привыкшего быть назойливым, это вдвойне тяжело.



– Да вы не стесняйтесь! Я очень рад. К сожалению только, ваши стишки не подошли.



– Эти? Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня.



– Эти стишки не подошли??!



– Да, да. Эти самые.



– Эти стишки??!! Начинающиеся:



Хотел бы я ей черный локон
Каждое утро чесать
И, чтоб не гневался Аполлон,
Ее власы целовать…
Эти стихи, говорите вы, не подойдут?!



– К сожалению, должен сказать, что не пойдут именно эти стихи, а не какие-нибудь другие. Именно начинающиеся словами:



Хотел бы я ей черный локон…
– Почему же, господин редактор? Ведь они хорошие.



– Согласен. Лично я очень ими позабавился, но… для журнала они не подходят.



– Да вы бы их еще раз прочли!



– Да зачем же? Ведь я читал.



– Ещё разик!



Я прочел в угоду посетителю еще разик и выразил одной половиной лица восхищение, а другой – сожаление, что стихи все-таки не подойдут.



– Гм… Тогда позвольте их… Я прочту! «Хотел бы я ей черный локон…» Я терпеливо выслушал эти стихи еще раз, но потом твердо и сухо сказал:



– Стихи не подходят.



– Удивительно. Знаете что: я вам оставлю рукопись, а вы после вчитайтесь в нее. Вдруг да подойдет.



– Нет, зачем же оставлять?!



– Право, оставлю. Вы бы посоветовались с кем-нибудь, а?



– Hе надо. Оставьте их у себя.



– Я в отчаянии, что отнимаю у вас секундочку времени, но…



– До свиданья!



Он ушел, а я взялся за книгу, которую читал до этого. Развернув её, я увидел положенную между страниц бумажку.



Прочел:



«Хотел бы я ей черный локон
Каждое утро чесать
И, чтоб не гневался Аполл…»
– Ах, черт его возьми! Забыл свою белиберду… Опять будет шляться! Николай! Догони того человека, что был у меня, и отдай ему эту бумагу.



Николай помчался вдогонку за поэтом и удачно выполнил мое поручение.



В пять часов я поехал домой обедать.



Расплачиваясь с извозчиком, сунул pyкy в карман пальто и нащупал там какую-то бумажку, неизвестно как в карман попавшую.



Вынул, развернул и прочел:



«Хотел бы я ей черный локон
Каждое утро чесать
И, чтоб не гневался Аполлон,
Ее власы целовать…»
и т. д.



Недоумевая, как эта штука попала ко мне в карман, я пожал плечами, выбросил ее на тротуар и пошел обедать.



Когда горничная внесла суп, то, помявшись, подошла ко мне и сказала:



– Кухарка чичас нашла на полу кухни бумажку с написанным. Может, нужное.



– Покажи.



Я взял бумажку и прочел:



«Хотел бы я ей черный ло…»
Ничего не понимаю! Ты говоришь, в кухне, на полу? Черт его знает… Кошмар какой-то!



Я изорвал странные стихи в клочья и в скверном настроении сел обедать.



– Чего ты такой задумчивый? – спросила жена.



– Хотел бы я ей черный ло… Фy ты черт!! Ничего, милая. Устал я.



За десертом в передней позвонили и вызвали меня… В дверях стоял швейцар и таинственно манил меня пальцем.



– Что такое?



– Тс… Письмо вам! Велено сказать, что от одной барышни… Что оне очень, мол, на вас надеются и что вы их ожидания удовлетворите!..



Швейцар дружелюбно подмигнул мне и хихикнул в кулак.



В недоумении я взял письмо и осмотрел его. Оно пахло духами, было запечатано розовым сургучом, а когда я, пожав плечами, распечатал его, там оказалась бумажка, на которой было написано:



«Хотел бы я ей черный локон…»
Все от первой до последней строчки.



В бешенстве изорвал я письмо в клочья и бросил на пол. Из-за моей спины выдвинулась жена и в зловещем молчании подобрала несколько обрывков письма.



– От кого это?



– Брось! Это так… глупости. Один очень надоедливый человек.



– Да? А что это тут написано?.. Гм… «Целовать»… «аждое утро»… «черны… локон…» Негодяй!



В лицо мне полетели клочки письма. Было не особенно больно, но обидно.



Так как обед был испорчен, то я оделся и, печальный, пошел побродить по улицам. Hа углу я заметил около себя мальчишку, который вертелся у моих ног, пытаясь всунуть в карман пальто что-то беленькое, сложенное в комочек. Я дал ему тумака и, заскрежетав зубами, убежал.



Hа душе было тоскливо. Потолкавшись по шумным улицам, я вернулся домой и на пороге парадных дверей столкнулся с нянькой, которая возвращалась с четырехлетним Володей из кинематографа.



– Папочка! – радостно закричал Володя. – Меня дядя держал на руках! Незнакомый… дал шоколадку… бумажечку дал… Передай, говорит, папе. Я, папочка, шоколадку съел, а бумажечку тебе принес.



– Я тебя высеку, – злобно закричал я, вырывая из его pyк бумажку со знакомыми словами: «Хотел бы я ей черный локон…»-Ты у меня будешь знать!..



Жена встретила меня пренебрежительно и с презрением, но все-таки сочла нужным сообщить:



– Был один господин здесь без тебя. Очень извинялся за беспокойство, что принес рукопись на дом. Он оставил тебе ее для прочтения. Наговорил мне массу комплиментов, – вот это настоящий человек, умеющий ценить то, что другие не ценят, меняя это то на продажных тварей, – и просил замолвить словечко за его стихи. По-моему, что-ж, стихи как стихи… Ах! Когда он читал о локонах, то так смотрел на меня…



Я пожал плечами и пошел в кабинет. Hа столе лежало знакомое мне желание автора целовать чьи-то власы. Это желание я обнаружил и в ящике с сигарами, который стоял на этажерке. Затем это желание было обнаружено внутри холодной курицы, которую с обеда осудили служить нам ужином. Как это желание туда попало, кухарка толком объяснить не могла.



Желание чесать чьи-то власы было усмотрено мной и тогда, когда я откинул одеяло с целью лечь спать. Я поправил подушку. Из нее выпало то же желание.



Утром после бессонной ночи я встал и, взявши вычещенные кухаркой ботинки, пытался натянуть их на ноги, но не мог, так как в каждом лежало по идиотскому желанию целовать чьи-то власы.



Я вышел в кабинет и, севши за стол, написал издателю письмо с просьбой об освобождении меня от редакторских обязанностей.



Письмо пришлось переписывать, так как, сворачивая его, я заметил на обороте знакомый почерк:



«Хотел бы я ей черный локон…»



Другие статьи в литературном дневнике: