14 декабря Анна Долгарева в Петербурге, Parabellum

Анна Долгарева:
- А тем временем, 14 декабря в Санкт-Петербурге, в баре Parabellum, я представляю отборнейшую военную графоманию (ТМ), приходите.

Тут пусть полежит немного графомании )

*
Как мы играли, не ведая, что творим,
как мы сочиняли, не ведая, что творим,
а теперь стоим перед ликом Твоим
посреди разрушенных городов,
небосвод широк, небосвод багров,
и стоим такие маленькие перед бу-ду-щим,
и, как новорожденные, пищим,

потому что это все мы тут наиграли,
а за нами не пришли, не убрали,
по попе не надавали, некому стало,
на кровати больше нет одеяла,
и стоишь тут в дыму, в мазуте и в сале:
это ж мы тут все наиграли,
я и Ванька из дома через дорогу,
да играли, вроде, совсем немного,
а у черных домов проломлены крыши,
и они дымят, и шныряют мыши
по развалам и, кажется, едят кого-то,
Ванька лег, не выпустив пулемета,
с вражеской нашивкою – как же мог,
надо маме его написать письмо.

И стоит Иван-дурак посреди войны,
и Ивасик-Телесик стоит посреди войны,
незасеянные степи обожжены,
города разрушены и черны.

Только в синем небе, большом и светлом,
бесконечно далеком от земли и смерти,
все летят гуси-лебеди, белоснежны у них крыла,
и, как раньше, песня у них светла,
и ложится небесный пух вместо зимних вьюг,
укрывает землю искромсанную твою.

*
когда уходил, оставлял ключи у окна,
не вернулся, ключи остались висеть, перезваниваясь иногда,
не ржавея, поскольку сделаны из нержавеющей стали,
прошла весна, потом осень, потом еще раз весна,
в доме поселились разруха и тишина,
бездомные кошки, и голуби, и дождевая вода,
потом земля, в которую ключи и упали.

выросло из них молодое дерево с перезвоном листвы,
дом ушел в землю, а дерево все росло,
и проросло через небо, и через тучи, и через слой отчаянной синевы,
через все миры, через все их добро и зло.
и были листья его светлы, и сладок был сок его, и шло от него тепло.

и были листья его ключами от дома
для всех, кто однажды ушел,
через бурные реки, и черные горы, и все миры
ключ такой потерявшихся вел,
приводил ушедших в истинный дом.

спи спокойно, сердце мое, мы дойдем однажды, дойдем.

*
а потом отобрали книжки,
а если точнее –
то отобрали незыблемую идею,
идею о том, что наши в конце победили,
а оказалось, что нихуя они не победили,
что в девяносто первом в итоге зассали,
что все проебали.

а мы же росли на книжках гайдара,
не того, а другого, правильного гайдара,
прыгали через резиночку и уважали старых.
были дети, а стали испуганные крысята.
нет смешнее нас, поколения восьмидесятых.

а я вот как будто в комнате теплой стояла,
а потом в степи огромной стояла,
и не было ни подушки, ни одеяла,
только дуло со всех сторон, огнем и копотью дуло,
а я восьмилетняя так глупо стояла, сутуло,
стояла совсем неукрытая.
никогда это во мне не избыто –
до сих пор стою на ветру,
до сих пор я знаю, что я умру.
потому что если герои любимых книжек
ни за что умирают – то я-то, конечно, тоже.
и если кто эти книжки убрал и выжег,
то нет ничего невозможного.
и стоял посреди страны разобранной очень маленький человек,
и не вырос совсем, но пришел в двадцать первый век,
одинокость свою принес, неукрытость, слежавшийся снег,
так что, знаешь, ****ец тебе, двадцать первый век.
не отмажешься, двадцать первый век.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 03.12.2017. 14 декабря Анна Долгарева в Петербурге, Parabellum