Поэты серебряного века, лидия алексеева
* * *
Из каких четвертых измерений,
Из каких чудесных кладовых
Льется запах краденой сирени
С неуклюжей лаской слов твоих?
Та сирень поникла и увяла
Через день — но вот который год
Я над ней склоняюсь все сначала —
И она цветет, цветет, цветет...
* * *
Свежий луг и теплый ветер
И шмели на стебельках.
Что мне делать в утра эти
С книгой пасмурной в руках?
Что бумажные страницы,
Если нынче я могу
Божьей грамоте учиться
На нескошенном лугу?
Тайной азбукой цветенья
Раскрывается трава...
Вот еще, еще мгновенье —
И пойму ее слова!
* * *
Где круто бьет и пенится
Поток над крутизной,
Мой стих растет поленницей
На вырубке лесной, —
Пахучей, неотеcанной,
Увянувшей во мхи;
Крест-накрест в ней набросаны
Смолистые стихи, —
А под корой древесною
До срока залегло
Для очага безвестного
Таимое тепло.
* * *
Крепчают синие снега,
Мороз каленым паром дышит.
Дымок чужого очага
Витой колонкой стал на крыше.
А под стрехой сосульки меч
Висит прозрачный и огромный,
Чтоб дом вечерний уберечь
От нищеты моей бездомной.
* * *
Вся жизнь прошла, как на вокзале, —
Толпа, сквозняк, нечистый пол.
А тот состав, что поджидали,
Так никогда и не пришел.
Уже крошиться стали шпалы,
Покрылись ржавчиной пути, —
Но я не ухожу с вокзала,
Мне больше некуда идти.
В углу скамьи под расписаньем,
Просроченным который год,
Я в безнадежном ожиданьи
Грызу последний бутерброд.
* * *
Истаял дождь в сыром угаре,
В тумане дымные дома,
И яркий свет на тротуаре
Обводит влажная кайма.
То смерть, прервав земную пляску,
Склонилась, и тиха, чиста —
Снимает траурную маску
С еще прекрасного листа.
* * *
Ни к чьему не примыкая стану
И ничьей не покорясь звезде,
Я уже нигде своей не стану,
Дома не найду уже нигде.
Сквозь земные горькие обиды
Чужестранкой призрачной бреду,
Как печальный житель Атлантиды,
Уцелевший на свою беду.
* * *
Холод, ветер... А у нас в Крыму-то
У кустов — фиалок бледных племя,
И миндаль, как облако раздутый,
Отцветает даже в это время,
Там, над морем. А у нас в Стамбуле
По террасам над Босфором синим
На припеке солнечном уснули
Плети распущенные глициний, —
Разленилось. А у нас в Белграде,
Хоть ледок еще по лужам прочен,
Но вороны с криком гнезды ладят,
И трава пробилась у обочин
Тех тропинок... А у нас в Тироле
Мутный Инн шумит в весеннем блеске,
И в горах, где дышится до боли,
Зацветает вереск и пролески.
И стоит сквозной зеленый конус
Лиственницы нежной на пригорке.
До нее я больше не дотронусь.
Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке...
* * *
На склоне лес крутой и стройный
Еще стоит, еще живой,
Верхушки шепчутся покойно
Бегущей по ветру листвой.
И бестревожен щебет птичий,
И гнезда крепки и теплы...
Но тронул краскою лесничий
Приговоренные стволы.
* * *
...Я тройчатку желудей нашла,
Гладких, плотных, буровато-ржавых,
Тесно севших в чашечках шершавых, -
И домой в кармане привезла.
Пальцы их бездумно извлекли,
Бросили - случайная причуда -
Трех дубов несбывшееся чудо,
Отнятое мною у земли.
* * *
Старый кот с отрубленным хвостом,
С рваным ухом, сажей перемазан,
Возвратился в свой разбитый дом,
Посветил во мрак зеленым глазом.
И, спустясь в продавленный подвал,
Из которого ушли и мыши,
Он сидел и недоумевал,
И на зов прохожего не вышел.
Захрустело битое стекло,
Человек ушел, и тихо стало.
Кот следил внимательно и зло,
А потом зажмурился устало.
И спиной к сырому сквозняку
Он свернулся, вольный и надменный,
Доживать звериную тоску,
Ждать конца - и не принять измены.
* * *
От родников Твоих ни капли нет во мне,
Питают кровь мою давно другие страны, -
И Ты - лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого, равнодушного порога?..
Лидия Алексеева
(1909-1989)
Другие статьи в литературном дневнике:
