Сохранить в дневнике

Елена Наильевна: литературный дневник

О моих стихах -
красиво, интересно, умно и очень талантливо. Впрочем, как и всё, чего ни касается этот человек.
http://www.stihi.ru/diary/sherdgsher/2019-02-25



"Запись третья, апология одного стихотворения.
Шердж Шер: литературный дневник
Елена Наильевна


Вольнодумие


не бывает чуда
ятебяхочуда
это всё откуда
вольнодумие
потому что полночь
потому что помню
потому что полно
полнолуние



мне в ладошку кактус
мой хороший, как ты
ночь легла как лапа
великанова
я тебе нужна ли
я тебе нежна ли
я тебе княжна ли
тараканова



Построчный анализ темпа и зрительных планов.



1. //не бывает чуда//
расхожая сентенция, в оригинале обычно звучит как "чудес не бывает", но нужно сразу обратить внимание на двойную инверсию, размера с трёхсложника на хорей и лексическую перестановку, а также на единственное число "чуда", что сразу задаёт определённый фокус конкретности.



2. //ятебяхочуда//
первый поворот, столь внезапный и крутой, что при чтении происходит автоматическое замешательство, восприятие не готово к такому языковому взрыву и не успевает оценить обоснованность поворота: глаза пробегают строчку быстрее осознания подвоха, когда уже поздно оценивать, когда уже произошло некое волшебство языка.
в регулярной форме фраза должна звучать: "я тебя хочу... да", но и в такой форме в данном контексте строка оглушает откровенным натурализмом и неясным чувственным добавлением "да", с большим спектром интерпретаций, от вопросительных до утверждающих акт языковой оргии.



3. //это всё откуда//
плавное снижение скорости текста за счёт снижения лексического ряда, размывания конкретики первых двух строк.



4. //вольнодумие//*
второй резкий поворот.
восприятие опять не поспевает, и только при чтении голосом возможно чётко интонировать подготовленность этого поворота предыдущей строкой.
при чтении же глазами происходит другое: здесь появляется странная необычная интонация, долгая нота индивидуальности, прекрасно пойманная в самом слове "вольнодумие".



5. //потому что полночь//
поворот. появление зрительного плана и ощущения времени.



6. //потому что помню//
изящный скрытый поворот с настоящего в прошлое, расширение плана.



7. //потому что полно//
снижение скорости, причём неожиданное снижение, и к концу строки восприятие опять в замешательстве - хочется обернуться на всё предыдущее в поисках объяснения этой перемены.



8. //полнолуние//
очередной неожиданный поворот. выясняется, что предыдущая строка была красивой иллюзией, фрагментом открывающегося большого плана.
головокружительная смена планов окончательно сбивает с толку восприятие. происходящее восхищает.



9. //мне в ладошку кактус//**
тёмный поворот. но восприятие уже привыкло к неожиданностям.
между тем, здесь рискованный поворот: звук неровен, ощущение дискомфорта, спрятанные в подтекст глаголы подозрительны, контраст существительных в таком тесном пространстве создаёт языковое неудобство.
но поскольку восприятие уже не раз было удивительно обмануто раньше, сейчас эта тёмная строка только подстёгивает воображение.



10. //мой хороший как ты//
в этом повороте впервые отчётливо слышится явная лирическая нота и очертание сюжета, пульс текста опять снижается, словно успокаивая восприятие.



11. // ночь легла как лапа//
развитие сюжета, и в подтверждение привычной сюжетности появляется первый полноценный глагол "легла" - этот глагол словно анестезирует восприятие.
образность строки тоже вполне привычна и уютна.



12. // великанова//
поворот, меняющий план предыдущей строки в сторону ещё большего покоя.
скорость текста словно замирает.



13. //я тебе нужна ли//
поворот в сюжетную воронку,
появляется психологизм происходящего.



14. //я тебе нежна ли//
гармонически точнейшая строка, идущая от романсовой имитации и чувственной рефлексии, гипнотизирующая восприятие на спокойном музыкальном течении сюжета.



15. //я тебе княжна ли//
гладкий поворот, вроде не предвещающий чего-то крутого, но уже слышится какой-то подвох, восприятие настораживается; в ожидании - надежда на ироничную развязку.



16. //тараканова//***
шах и мат.
без комментариев.



* характерный для поэтики автора приём, когда в качестве мощного тропа используется одно-единственное слово, как правило редко используемое, поставленное в столь изощрённый порядок, что рождает ощущение доминирующего тропа, содрогающего весь текст.
в данном случае палитра интерпретаций, от чаадаева до маркиза де сада, не столь важна - скорее работает неожиданность мгновенной отсылки в девятнадцатый век.
и как выяснится в конце текста, отсылка неслучайная, это лексический мостик к веку восемнадцатому, т.е. приём здесь работает не декоративно, но функционально.
** темнота этой строки выдаёт так называемую "этюдность", якобы характерную для поэтики автора; но в данном случае, что бы ни значило это в авторской интерпретации, здесь эта строка работает вспомогательным, неважно случайным или существенным, зрительным планом.
*** конечно было бы странным оставить эту последнюю строку совсем без комментариев; ей в большей части посвящена нижеследующая апология.



А п о л о г и я т е к с т а.



Хорошие стихи - отчасти языковое наводнение. Масштабная стихия, сокрушающая спокойный берег обыденной речи, обывательских представлений о мире, о смерти и любви. И о чуде, кстати, но о чуде позже.
Пока же в тысячный раз проговорим банальные сравнения: трёхсложники по сравнению с обычными разговорными ритмами ведь и правда напоминают морские волны, с этим ничего не поделаешь. Кое-кто сравнивал первое письмо с бустрофедоном, с древней пашней. Хотя, пашня, берег - даже в этих сугубо условных срвнениях бесконечно условны, ведь язык в своей структуре - вода. Ведь если человек почти весь состоит из воды, то и его речь должна иметь структуру воды. А письмо? Вот письмо, да, сразу вносит зрительную путаницу, и в зависимости от особенностей письма появляются ощущения разных языковых структур, берега, пашни, воды. Разобрались. И тогда гекзаметры - волны адриатики, и сапфическая строфа - прекрасные барашки у островов. И так далее. Повторюсь: хорошие стихи сродни стихии наводнения. И сейчас мы говорим о прекрасных стихах.
И вот - хорей. Это вам не на берегу пустынных волн, тут другое. Короток и отрывист, с грацией ручного хорька, хорей женская игрушка. Придуманный мужчинами для поэтических безделушек, хорей стал откровением женской лирики. Хорей стал самым непредсказуемым из регулярных размеров. Тоска или удивление, ирония, боль - в русском хорее может выплеснуться с неожиданной силой. Таким хореем написаны прекрасные стихи. И вода прибывает.
В хорее женщина отказывается от соперничества с мужчинами, здесь она в своей стихии, тут тебе и память, и полночь, и полнолуние, и затаённая женская вольность - негромкое до поры, ох до поры, вольнодумие.
Откуда это всё, спросит например мужчина, и будет высмеян за риторическое кокетство. А женщина нет, обернёт бережно в хорей - и появляется тайна, тайна её страсти, её не досужего, не глупого любопытства, её поиска смысла в странном мужском мире.
Вообще, женская лирика, наверное, самое честное явление в поэзии. Женщина пишет мужчине, или о мужчине, или для мужчины - на виду у всего мира. Что может быть честнее? Что бы там ни было, кокетство, глупость, боль, и кто бы ни прочёл это - ей всё равно, она нашла форму для своего послания и отправляет его на все четыре стороны по благословенным волнам. Она доверяется - отдаёт своё главное сокровище.
И вот что: не тушуйтесь, когда слышите за строками эту удивительную женскую доверительность, не терзайте себя неловкостью, не фыркайте устало, в крайнем случае перелестните страницу, просто пока вы ничего не понимаете в природе поэзии. Или уже не понимаете. Понимать такое - своеобразный дар. Впрочем, не только это.
Вот женщина никогда не понимает до конца мужчину, мир мужчины слишком алогичен для неё, исполнен пустых решений, и она чаще в растерянности от этого странного мира, чем по настоящему близка к его пониманию. Она может манипулировать мужчиной, особенно, если её статус высок, предположим даже - царских кровей, о, тогда она может играть мужчиной и помыкать им. Но приблизиться к нему на расстояние прямого взгляда - нет.
Не бывает в глазах женского сердца мужчины и лакея одновременно, мужчины и раба. Однажды представ в её глазах возлюбленным мужчиной, он обретает равный статус, или даже более высокий, такова особенность женской любви. Но получив во владение сердца предмет любви, женщина не получает покоя, скорее наоборот. Теперь ей надо разобраться, что делать с этим редким подарком. Нельзя, по крайней мере вначале, просто отстранённо любить. Нарождающаяся любовь женщины - это нарождающаяся она сама, словно впервые оглядывающая этот мир в образе своего возлюбленного. Ей надо разобраться в правилах этого мира, в его запахах и оттенках. И первое чувство зрелой опытной женщины в таких обстоятельствах - чувство опасности.
Любовь приносит боль - это всё, чему может научить прошлая жизнь зрелую женщину. И если не рассмотреть вовремя и как следует предмет своей любви, боль может даже убить. Поначалу может это и не так важно, но рано или поздно наступает момент окончательного выбора: отдать всё своё сердце любви, или остановиться перед громадой грядущей боли. И плохо, совсем плохо, если на этот момент женщина так и не приблизилась хоть сколько-нибудь к возлюбленному на расстояние прямого взгляда в глаза.
И тогда выход только один: рискнуть всем, что на кону, репутацией, будущим, свободой, и довериться ему. И вода прибывает.
А ведь где-то в своей глубине, подкожным тысячелетним комплексом, она чувствует, знает - нельзя! Предаст. Речь уже не о какой-то там боли - о катастрофе. О крахе всех миров, его, её, и мира будущих царств. В этот момент наверное женщину сковывает ужас судьбы Медеи, худшее из женских проклятий, своими руками взрастить в своём сердце крах.
Это острое предчуствие жжёт ладони и вонзается иглами куда-то в самую мякоть, до почти физического ощущения близкой катастрофы.
Она раз за разом преданно заглядывает в его глаза: как ты, милый, ну о чём ты всё думаешь, не молчи, обними меня, я с тобой, я всегда буду с тобой, говорит она, и голос её не дрожит. У любящей женщины голос почти никогда не дрожит.
И тут открывается всё отчаянье этой женщины, благородное безоглядное отчаянье: она заставляет себя поверить в чудо. Разве не чудо, что однажды они встретились? Разве не чудо сама любовь? К чёрту расчёты, к чёрту психологию, к чёрту интуицию, всё к чертям. Надо верить в свою звезду, верить в промысел божий, и верить в чудо, и хорей обратится в дольник, и если истинно веришь - судьба не оставит тебя.
Или предаст?
Нет, не может быть. Если даже и расчёты, разве она не нужна ему? Ещё как нужна, она станет его самым блистательным будущим из возможных, она откроет ему все коронованные двери, она осыпет его путь земной славой и неземным покоем, она нужна ему как воздух, как чудо, в которое поверила сама. Пусть расчёт, пусть он расчётлив и хитёр, она даже подыграет ему и готова стать самым благородным звеном в его расчётах. Пусть использует её, она согласна, лишь бы нужна. Она в задумчивости отстукивает длинным ногтем по столу своё вольнодумство, не замечая, что это мужской анапест, ибо она сама расчётлива, как мало кто.
Или предаст?
Нет. Нет. Ведь есть ещё главный козырь - чудо её нежности, её сладостных ночей, в которых она нежит до исступления его дерзкое тело. Пусть мужчину трудно понять, пусть в их мужском мире чудес не бывает, но он не сможет предать их ночи, их ласки, их тела, уже сплетённые и запутавшиеся друг в друге. Как ни хитёр, как ни скрыт мужчина - он всего лишь мужчина на ночном ложе. Там она заговорила его древним языком, там сожгла его мосты и прибрала в залог его тело.
Или предаст?
Да как он посмеет, если уж на то пошло, её предать, её - единственную в своём роде, хозяйку его судьбы, истинную властительницу наконец. Ну не дурак же он. Не могла она полюбить дурака и подлеца одновременно. Вот! Здесь кроется главная женская ошибка, тайна, которую женщина не может понять, и не желает даже рассматривать это всерьёз: может! Не дурак и не подлец - может предать. Предательство любви для мужчины не тяжкий грех. Это дело двоих, а всё, что происходит между двумя - не грех. Мужчина как правило не выбирает между двумя женщинами, как часто заблуждается женщина, он выбирает между любовью и отечеством, между любовью и взглядами, между любовью и внутренним комфортом, наконец. И если на чаше всё против любви - он обязательно предаст.
Казалось бы, так просто. Как можно не видеть очевидного конца. Будь ты хоть трижды увенчана по крови, но если есть неотвратимые земные обстоятельства против - ты бастард любви.
Но поздно, она непреклонна в с в о е й любви. Будь что будет. Нет, не предаст, как я могу вообще подозревать такое, говорит она себе, это недостойно любви, а если предаст, значит, всё недостойно любви, уже совершенно спокойно заключает она. И безвозвратно доверяется ему, отбросив последние сомнения.
И вода прибывает.



Эпилог.
В декабре 1775 года в Петропавловской крепости умерла неизвестная, выдававшая себя за княгиню Елизавету Владимирскую, дочь императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского.
По одной из версий, она погибла, оставленная в камере без помощи во время наводнения."



Другие статьи в литературном дневнике: