Висела в небе чайка меткой белой.
в прибрежной тине глох речной гудок.
Стелился из коптильни хвойный смог –
всё как всегда: рабочая неделя.
Спонтанно позабыв про строгий пост,
орала басом: «Ух, ты!» баба Зоя,
захватывая пальцами в мозолях
горбушу золотистую за хвост.
Гремели оцинкованным тазы,
бадья шершавым дном цепляла гальку.
Один в один, как будто из-под кальки,
сомы скользили, длинные усы
беспомощно свисали с транспортёра.
Налим лепился брюхом к сапогам.
– Хватай!
– Тащи!
– Бросай!
Уже котам
нет дела до безумного затора
лещей и пескариной мелюзги
у входа в провонявшую до крыши
рыбацкую артель.
– Трави потише! –
хрипатый крик Иваныча.
Куски
севрюги нежной пряного посола.
В дубовой бочке лавровишни дух.
Зудение от крови пьяных мух
и рыбьи потроха на досках пола…
А к вечеру водой залит закат,
блестит смолой разгруженная шхуна,
дрожит над речкой плоский серпик лунный.
В кусты забросив старый самокат,
Захарка, лет семи, с ведром в руке,
крючком из золотой консервной банки,
на бусины из клейкой белой манки
придёт ловить мальков в Безрыбь-реке…
