Это очень интересно-1Надеюсь, уважаемые авторы журнала ФИНБАН просят мне некоммерческие перепечатки их замечательных работ на моей странице. Перепечатки начинаю блестящими статьями Виктора Мараховского Минутка опыта.
Ув. упрекающие — многим из которых я безгранично доверяю — справедливо указывают, что это создаёт мне образ бесплотного задрота, почти лишённого т.н. «человеческого измерения».
1) Мы имеем дело с окончательно оформившимся феноменом «Транслируемой Жизни», которая представляет собой жизнь обычную, пытающуюся притвориться идеальной (в своё время я обозвал это «фотографическим нравственным императивом»). За счёт этого трансляторы надеются улучшить реальное качество своего быта — ибо, поселив в умах окружающих мысль, что ты живёшь дораха&бахата, ты по идее как бы запускаешь лавину признания, в идеале призванную поднять тебя на вершины социального статуса. 2) По понятным причинам лучшее, что есть в человеке на самом деле — труд, любовь и милосердие — вообще нефотогеничны. Невозможно сфоткать «человека, строящего Миланский собор» — можно сфоткать только мужика с лопатой. 3) Таким образом, на долю Транслируемого остаётся только презентационная часть, изображающая некий бесконечный карнавал отдельно взятой личности по случаю удавшейся жизни. 4) Лично я в этом году отрывался от рабочего места ровно один раз, чтобы совершить в конце апреля этого года восхождение на Мамаев курган в городе, который у нас сейчас официально то Волгоград, то Сталинград. Со всей ответственностью заявляю: восхождение на Мамаев курган нельзя передать ни фоткой, ни галереей, ни стримом, ни роликом, ни даже буквами. Его можно только совершить. 5) Это наводит нас на размышление о том, чем вообще является т.н. опыт (который сейчас именуют Впечатлениями, Полученными Эмоциями, Экспириенсом). Если очистить опыт от потенциальных (и зачастую воображаемых) ништяков, которые даёт его трансляция в публичное пространство — то он сводится к определению «случившееся с вами, которое вас изменило». Но изменение личности нефотогенично — как и всё лучшее в нас. По изложенным выше причинам я оберегаю ув. друзей от созерцания того, что я ем, пью, выжимаю от груди и надеваю на застолья. Я искренне стараюсь выдавать ув. друзьям лучшее из того, что вырастает на субстрате моей унылой повседневности. Тем не менее, желающие поговорить ув. друзья всегда могут с помощью несложного ритуала вызвать меня в личке на ФБ или ВК, а также довольно часто — застать в кафе на Войковской и Третьяковской (г. Москва). Я общителен и лишён предубеждений, несмотря на наличие убеждений. Минутка классов. Я сегодня в одном истеричном комментарии на популярном украинском ресурсе по поводу инициатив данного президента о референдуме прочёл гальванические строки: «А общество? А общество не важно для харизматического лидера, потому что он опирается на неактивное большинство. » …Я много лет пишу о т.н. медиаклассе — который не интернационален, но почти одинаков в каждой стране. Медиакласс в России значимо не отличается от такового на Украине, или в Польше, или в Нигерии, или в Канаде. Медиакласс — это часть граждан (всегда являющаяся арифметическим меньшинством), которой по ряду причин больше других надо присутствовать в публичном дискуссионном пространстве. Своего рода гримаса «интернет-шока» последних 20 лет: и тот, кто вещает через ютуп, и тот, кто резвится у вас в каментах, разбрызгивая эмоциональные клейноды, относятся к нему. Хотя одни из представителей медиакласса получают десяток средних зарплат за пост, а другие не имеют вовсе ничего и закупают еду на базах, потому что дешевле — они представляют единую армию Говорливого Меньшинства. Так вот: неизбежно они должны были начать воспринимать в качестве Общества — именно себя. Действительное же общество они лишают его достоинства за то, что оно — НЕ говорливо. Перед нами своеобразный — ещё не оформившийся толком, но это дело времени — манифест: общество — только те, кто медийно активен. Из всех антиутопий самая странная — это децибелократия. Однако именно её, кажется, сейчас пытаются в нашем мире установить. Минутка доброй вечности.
— Захватываем базу фашистов! — командует кто-то.
Иногда начинаются целые ковбойские перестрелки, когда засевший на колокольне либерал палит очередями шеймингов, буллингов и блеймингов, а прячущийся за бочкой у салуна правый отбивает атаки противника одиночными выстрелами: «бах! Это край-буллинг!» (т.е. «травля обвинениями», травля с позиции жертвы). Этим англоязычные современники, с одной стороны, опережают нас с нашим консервативным словарём, принимающим новые понятия, только когда совсем уже некуда деваться. С другой стороны — консервативность нашего понятийного языка обеспечивает нашей культуре куда большую внутреннюю устойчивость и уберегает нас от впадений в совсем уж жуткие крайности. Ведь если вдуматься, то мировоззренческий дрейф, совершённый нами как обществом за последние полвека, не так уж велик. То есть он огромен по нашим личным ощущениям. Но задумаемся: общество пережило за эти полвека деградацию и выхолащивание официальной мечты XX столетия, затем разрушение основ благосостояния и самой государственности, затем смену социально-экономического строя, полтора десятилетия тотального унижения и, наконец, всплытие основной части затонувшего дредноута в роли циничной, но по-своему порядочной державы, выписавшей самой себе каперский патент и торгующей услугами недорогого, но эффективного крышевания. Общество, охочее до новых понятий, от таких виражей разнесло бы как никотин хомячка. А нашему хоть бы хны. Оно всё так же скреплено циклом праздников «от Нового года до Дня Победы», всё так же дачецентрично, цисгендерно, индивидуалистично (хотя при этом искренне полагает себя коллективистским), меланхолично и мечтательно. Разве что пьёт меньше и больше по-бюргерски добропорядочно экономит. Не зря значительная часть «инноваций», принесённых в наше общество 90-ми и нулевыми, — это не какие-то мировые поветрия, а реконструкция элементов досоциалистической жизни, сплавленных с элементами советскими и постсоветскими. Сравним с расколбасом, царящим в понятийном мире наших глобальных победителей — при том, что официально у них не отменяли мечту, никто не нападал, никто не разваливался, строй не менялся и до национальной катастрофы далеко. Не исключено, что это — плата за «понятийную мобильность», расшатавшую иммунитет победителей. В итоге по ним XXI век с его информационной эпидемиологией вдарил так, что масштабы мы ещё, думаю, только оценим в будущем.
В нашем информационном воздухе, ув. друзья, вертится пёстрое буйство воздушных созданий хайпи. Спереди у них оглушительный хоботок-вувузела, сзади жало с Нигативом, они тучами набрасываются на какие-нибудь жырные компании и госструктуры с тоненьким пением «бесстыдно украли делитесь», и тучами садятся на толстые шкуры гигантов, и впрыскивают Нигатив, трубя об этом в миллион вувузелок, откуда брызжет слюна аппетита.
Они полагают, что вечно со своим пением будут держателями звука-в-воздухе. Но они упускают из виду один важнейший момент. В действительности их как бы целевая аудитория — не революционизируется. Она всего лишь делится сейчас, на наших глазах, на два класса — один, более глупый, превращается в шумный русский прекариат с его кредитами, поездками, фрилансами и культом впечатлений. А второй, куда более значимый, образует упорное русское бюргерство. Оно ещё испытывает массированное маргинализирующее давление со стороны маркетинговых технологий, норовящих загнать его в долги ради долгов на новые долги. Но он уже выбирается из-под этой дешёвой идеологии для бедных, и предпочитает ладу в руках, и ещё немного — начнёт как огня бояться потребкредитов, и начнёт образовывать кланы, и будет поглядывать на ярко раскрашенных в долг идиотов-путешественников с чувством раздражающего превосходства накапливающего над берущим в рост и клянчащим в авмяк. И этот второй класс не будет целевой аудиторией мелкой сказочной нечисти хайпи. Но она этого не понимает. МИНУТКА БОЛЬШИХ БЕЛЫХ КРОССОВОК. Одна из самых пронзительных фраз позднего средневековья принадлежит императору Максимилиану I, объяснявшему, почему расходный материал его эпохи — наемники-ландскнехты — освобождены от «сумптуарных», направленных против роскоши, законов. — Жизнь их так коротка и печальна, что шикарная одежда — одна из их немногих радостей, и я не собираюсь отнимать её у них.
Эти вояки зарабатывали много по меркам своих сословий, но были вырваны из быта, предполагающего постепенное обогащение и культивирование семейных гнезд. Некоторые оптимисты, конечно, полагались на «заработаю и подам в отставку», но статистика говорила им ясно: скорее всего ты сдохнешь раньше, чем возьмёшь мельницу в ипотеку в родном Хундешвайне. Поэтому большинство оставалось холостыми, тратились на современные девайсы и передвижных секс-работниц, а игру на бинарных опционах им заменяла игра в кости. В отличие от элит, обсевших высшие ветви социального баобаба, для которых роскошь была подтверждением чести и могущества — этих ребят роскошь маркировала как «тех, кого не жалко». Это была роскошь странного типа, говорившая о своём владельце: — Да, он всего лишь ходячая аппаратура. От него не будет потомства, он не создаст предприятия или банкирского дома. Он желает выглядеть как маркиз — в перерывах между изнашивающей и опасной работой, между недосыпом в грязи и недорогой гибелью за чьи-то взрослые прибыли. Но прямо сейчас — он купит у вас белые дутые кроссовки за штуку баксов, отнеситесь с пониманием к его нехитрым амбициям. …Кажется, это был один из ранних вариантов того, что в современности называется «прекариатом». Наш сегодняшний вариант этого класса куда разнообразней: чтобы в него попасть, не нужно непременно испытывать тяготы и даже быть мужчиной. Достаточно просто сочетать золочёный гульфик с голым тылом, иметь на жизнь спринтерские планы, выражающиеся глаголами «вписаться и поднять», избегать скучных отягощений в виде ячеек общества, покупать в магните водку и сок, стоя в дутых сникерсах им. Марти Макфлая по цене полутора своих зарплат — — и быть одним из тех, кого не жалко.
— Виктор, доброе утро. Это радио «Голос Патриков в третьем поколении». Вы могли бы к нам на эфир сегодня?
— В Выдрожупске местная начальница начала принудительно сгонять людей на демонстрацию 9 мая. — Так? — Ну вот мы и будем обсуждать это явление. Оппонента мы вам уже нашли. — Ээээ какого оппонента? — Ну, который считает, что людей сгонять на демонстрацию силой нельзя. — А я, значит, считаю, что можно? — А… а что, нет? Ой, тогда извините… …На столичном радио, живущем на казённые деньги, в таблице спикеров напротив моей фамилии кто-то совестливый поставил пометку: «кремлёвская пропаганда. Приглашать, если нужен отмазывальщик уродов из власти». Поэтому девочки с радио «Голос Патриков в третьем поколении» мне звонят исключительно в тех случаях, когда какой-нибудь пьяный чиновник раздавил старушку с коляской, или когда чиновница отобрала детдом у престарелых и устроила там фонтан с наядами, или министр с вертолёта в ходе охоты расстрелял стадо уссурийских тигров, прайд нерпят, стаю сибирских шерстистых носорогов — и хохоча врезался в колокольню исторической церкви. И примерно дважды в месяц девочки предлагают мне отмазывать всех этих государевых бабуинов перед суровой неполживой общественностью Патриков. И каждый раз девочки разочаровываются, узнав, что человек, напротив фамилии которого написано «кремлёвская пропаганда», не желает отмазывать бабуинов. «Ну как же», — говорят их печальные интонации, — «вы же за это жуткое государство, которое содержит наше радио. Но мы на него работаем только ради денег, а вы же вроде как искренне. Значит, вы должны, просто обязаны впрягаться за уродов, ну что вы за лоялист после этого». …Причины этого горького явления кроются в том, что наш медиакласс в принципе не способен воспринимать лояльность государству иначе, чем лояльность конкретным бабуинам. Наш медиакласс по натуре своей саккулина в поисках спонсора, поэтому любая его лояльность — всегда личная. И даже если это лояльность какой-нибудь «башне», то это готовность дудеть во все стороны о том, что эта страна, конечно, неизбывный капец, но наш кормилец всё же пытается что-то сделать и её вытянуть. И мысль о том, что кто-то, обозначенный как лояльный Этому Государству, лоялен государству, а не любому из бабуинов на госслужбе — физически не может проникнуть в их души. И, кстати, поэтому я уверен: сменив хоть всех толстых чиновниц и вороватых министров поголовно — они немедленно упоённо начнут им подражать. Их усадьбы за городом станут ещё наядистей и дриадистей, их чад ещё кутежее, а с вертолёта они уже будут охотиться за дельфинами, которых перед этим их крепостные доезжачие заставят пуститься в галоп по степи. Потому что челядь всегда мечтает имитировать бар, как она их себе воображает.
«Я рассказал Вам о своей страстной ненависти к путинскому режиму, который превратил население в страну глухих и слепых, не способных мыслить, как в своё время это сделал Сталин. Вижу и чувствую, как с каждым днём страна уверенно приближается к нечеловеческому сталинскому режиму, потому что во главе её стоят сталинисты, нацепившие православные кресты и погрязшие в воровстве и произволе. Новые правила жизни довели страну до такого состояния, что здесь стало нечем дышать, и каждый день, проведённый в сегодняшней России — оскорбление для мыслящего человека». Это с нами был режиссёр по-перестроечному гротескных и, вероятно, негодных к просмотру сегодня, но резких и талантливых снимков переломной эпохи — «Фонтан», «Бакенбарды», отчасти «Окно в Париж». И вот ему всего 72, а последний гусь, печально оглядываясь через взмахи серых крыл, уже улетел из его гавани. Каждый раз, ув. друзья, когда я встречаю некогда яркого и точного человека, обратившегося в генератор пошлых кричалок, я офигеваю и боюсь. Как режиссёр фильмов, в которых одинаково весело обстебывались и мамкины фашисты, и Мыслящие Люди, побивающие тоталитаризм томиком Бердяева, может сегодня превратиться в одного из своих персонажей, спрашиваю я себя. Тут надо оговоиться: меня пугают в принципе граждане, превращающиеся из творцов в борцов. Не важно, прихожане ли это церкви Св. Окуджавы или волонтёры Министерства Отпоростроения. Начать рифмовать путинизм и сталинизм — такое же творческое крушение, как рифмовать демократию с дерьмократией. По-стариковски крыть «крымнашистов» — то же, что рассказывать про Ещё Одно Доказательство Лицемерия Либерастов. Мне всегда казалось, что путь творческого ума — от частностей к обобщениям — должен приводить творца на вершины, где он начинает видеть жизненный круговорот во всём его многоуровневом разноцветном разнообразии. Вот опадают листья слив, вот засыхает сельский быт, вот весенняя распутица со всеми её неприглядными катастрофами и грязью, вот в одной державе перестают жаждать безбашенной швабоды и тихонько бюргеризируются, а в другой ломают дресс-код и почтенные традиции хищничества и требуют справедливости для всех даром прям щас. Где-то молодое дурачьё шагает на штурм поумневшего вчерашнего молодого дурачья. Вращается праздничная и страшная мировая пицца кармы. Аксакалу не о чем орать. У него по-прежнему есть долг перед своей частью судьбы, но ему незачем быть клоуном. Но нет, наше время парадоксальным образом дарит каких-то реверсных персонажей, от не по годам мудрых юношей плавно деградирующих в состояние пожилого яростного дурачья. У меня есть только одно объяснение: пока они были юны и не по годам мудры — они употребили эту мудрость в готовом виде, талантом уловив красоту мудрости, и расцветили своей молодой яркостью. Но прошли годы, и молодая яркость облезла с них, и мудрость вываливается сквозь трещины, образовавшиеся в таланте. Так что в общем всё в рамках схемы: иные растения, говорят, от слишком большого количества удобрений после краткого периода бурного роста просто лопаются.
Я, ув. друзья, до сих пор не решил, всерьёз это было или мастерская стилизация — но текст дал мощнейший сатирический эффект, вызванный, безусловно, тем, что многим из нас знакомы аналогичные нади обоего пола и всех возрастов.
Если угодно, в современных ашрамистых надях слились воедино два довольно древних явления. Во-первых, сакральное нищенство — институт специальных людей, выпавших из общества и потому принадлежащих, согласно архаическим представлениям, Судьбе, Фатуму, Року. Выдача милостыни этим полулюдям понималась как взятка провидению через посредников: накормив какую-нибудь древнешумерскую надю миской нута, обитатель древнего социума как бы умолял стоящий за ней Случай помиловать его хижину, семью, козу и клочок земли, когда Случай в следующий раз замутит какой-нибудь неурожай, чуму или наводнение. Во-вторых, демонстративная праздность — как мы помним из Веблена, ставшая с некоторых пор одним из главных признаков успеха в человеческом обществе. Неосквернение рук работой посылает во все стороны социальный сигнал о том, что неработающий безусловно относится к лучшим и ценнейшим экземплярам человеческой породы, владеющим богатствами и потому спокойным среди бурь. Современные нам ашрамистые нади одновременно представляют себя и привилегированными бездельниками, и священными нищими. Поскольку система мировоззрения, надстроенная над нашим коллективным бессознательным в предыдущие тысячелетия, успешно рухнула — целевая аудитория не чует никакого подвоха в этих кентаврах. Ей нормально заходит, что нади, не владея ничем кроме актуальных побрякушек, при этом колесят по планете и постят в инсту позитивных себя то со ступеней храмов, то с бортов яхт. Бес его знает — может быть, сыпля свои трудовые рубли в их виртуальные авмяки, наш современник тоже по-своему пытается подкупить Судьбу. Только уже не карающую судьбу-разрушительницу, которая придёт и срежет серпом его саманный домик, — а Судьбу в ипостаси Халявы, которая однажды придёт и тоже одарит его священной праздностью в тёплых странах. Этот вариант не менее архаичен и иррационален, чем изначальный — но, пожалуй, более глуп. Минутка оптимизма. Если бы современнику, умеренно владеющему английским, попались на глаза заглавия двух английских переводов книги Ницше «Die fr;hliche Wissenschaft (La Gaya Scienza)», то у него возникли бы два совершенно разных представления о содержании. В первом случае название выглядит как «The Gay Science», а во втором — как «The Joyful Wisdom».
Хотя когда-то, лет с сотню назад (когда слово gay означало «весёлый» и естественно отсылало читателя к «весёлой науке» труверов — о которой тогда знали все, а сейчас никто) эти фразы звучали близко по смыслу. Этот небольшой курьёз заставляет вспомнить, что, по мнению многих граждан, владеющих немецким — в действительности переводов Ницше на русский не существует или почти не существует. Его тексты настолько полны внутренними зарифмованными смыслами, уникальными для его национальной культуры — что каждый лихой афоризм при переводе должен сопровождаться примечанием в пару страниц, включающим в себя транскрипцию фразы и разъяснение, какие ещё немецкие слова и выражения она напоминала читателю, с толкованием всех этих слов. Примерно по тем же причинам многие сомневаются в существовании переводов японской и китайской поэзии, и по этим же причинам к переводам Корана ислам относится с враждебностью — и терпит только «толкования смыслов Корана на других языках». …Изначально на этом месте должно было быть грустное рассуждение о том, что существует, видимо, «закон угасания смысла»; что смысл сказанного начинает исчезать, как только вылетает из головы говорящего — и прочие грустные банальности. Но на самом деле это не так: смысл не исчезает и не умирает. Он просто бесконечно мутирует (мутация и есть «воспроизведение с ошибкой») — и иногда, как сама жизнь, вместо того, чтобы увять — расцветвет после очередной ошибки заново и необычно. Смысл — спутник жизни, а значит, он ведёт себя точь-в-точь как она. Так, из церковнославянской библейской фразы о том, что на коне не спасёшься, однажды выпал конь. Так появилось глубокое и уникальное русское выражение «Ложь во спасение». А я при чтении перевода Рекса Стаута однажды обнаружил афоризм-строчку «Измена родине себя не окупает» и запомнил её. Спустя годы я читал тот же роман на английском и с дичайшим изумлением обнаружил, что это в оригинале обрывок знаменитого «Мятеж не может кончиться удачей (в противном случае его зовут иначе)». Переводчик Стаута не опознал знаменитой эпиграммы шестнадцатого столетия. Встретив «Treason doth never prosper», он решил, что речь идёт именно об измене стране, а не о мятеже и заговоре против монарха. И в итоге поднатужился и соорудил самостоятельный афоризм с совершенно иным смыслом. Но ведь измена Родине действительно себя не окупает.
Исследователи бедности как культуры обращают внимание на один потрясающий нюанс. На протяжении всей письменной истории — с античных времён по меньшей мере — элиты постоянно говорили о бедняках как о лентяях. Нежелание нищебродов работать было общеизвестной истиной ещё для «лучших людей» Афин и Рима. Из этой истины потомственно успешные граждане делали логичный вывод: бедняк есть какой-то второй, худший сорт человека. Эта идея самым наглядным образом выражена у де Борна, почти тысячу лет назад отлившего в граните знаменитое «Нрав свиньи мужик имеет, жить достойно не умеет, люд нахальный, нерадивый, подлый, скаредный и лживый». При этом в культуре самих бедняков (увы, в большинстве случаев дошедшей до нас лишь во фрагментах, а также в песнях-баснях-поговорках) отношение к труду было более чем почтительное, а лень нигде не воспевалась. Фокус тут вот в чём. Для элиты труд мужичков был явлением количественным, вроде мельтешения крестьян в стратегиях. Чем больше те шевелятся на своих полях и носятся туда-сюда между рудником и ратушей, тем больше капиталу. Тем больше денег на строительство башен, развитие баллист, найм эльфов и закупку грифонов, а там можно и войной на орков идти. Для бедняка же труд всю историю бедности был в первую очередь тяжёлым физическим процессом. Всякий, кто хоть пару месяцев в своей жизни на регулярной основе повкалывал ручками ради еды — отлично помнит, что такое «прийти домой, сесть на стул и вырубиться». Труд в его традиционном виде — это вечно ноющие руки, ноги и спина, мозоли, растяжения, прострелы и производственные травмы. Это отупляющая усталость и резкое упрощение картины мира. А главное — линейной зависимости меду работой и наслаждениями для бедняка не существовало. Бедняк, вкалывающий ради луковой похлёбки и расходов на лапти (4 обола в сутки) не всегда имел возможность удвоить производительность. Но даже если имел — на 8 оболов, сорвав спину, он один чорт не мог купить себе фазана и портшез. Это всё равно была луковая похлёбка и лапти. Поэтому бедняк прекращал работать, как только труд покрывал расходы на существование в его, так сказать, потребительской нише. Выше этого уровня страдания, причиняемые трудом, уже не окупались получаемыми за него бонусами. Этим своим прагматизмом бедняк, естественно, жутко бесил благородного господина, у которого всегда имелись планы и перспективы. …Так вот, к чему это я. Именно здесь кроется, вероятно, секрет т. н. «пассивности масс», на которые любят жаловаться наши элитные современники (имеющие виды на дворцы и грифонов). Нет, массы вовсе не пассивны. Они просто практично исходят из исторического опыта, пронизавшего всю народную культуру. Из притч, которые пришли к нам из древнейших времён, лишь переодевшись из какого-нибудь Погонщика и Осла — в Гену и Чебурашку. Из мудрости, предписывающей соотносить перспективы с затратами. У отечественных масс в их потребительской нише (в отличие от тех, кто зовёт их взяться за руки во имя добра) просто не просматривается никаких дворцов, грифонов и нью-йоркских биеннале. А на лапти, похлёбку, китайский смартфон и ладу они могут рассчитывать и так. Собственно говоря, Новейшее время отличалось от предыдущих эпох тем, что оно сумело подвесить перед массовым жителем Земли достижимую морковку, психологически оправдывающую сверхусилия. Это мог быть рабочий день покороче, отпуск на югах, телевизор в дом и ипотека. Под идею этой морковки в течение всего XX века удавалось мобилизовать (на труд ли, на выступления ли) если не массы поголовно, то значительный их процент. Сейчас же универсальной Морковки, Достойной Сверхусилий, в небогатых, но и не нищенствующих странах не имеется. Иногда её удаётся создать политтехнологическим усилием (см. «мы войдём в ЕС, где зарплаты по пять тыщ евро»), но ненадолго и с известными результатами. Таким образом, главной трагедией современного российского призыводства является дефицит морковки. МИНУТКА ПОВСЕДНЕВНОСТЕЙ. Я давно не рассказывал ув. друзьям о своём унылом быте. А между тем в минувшую субботу утром на станции Коптево Московского центрального кольца я сел в вагон и увидел стоящего посреди почти пустого салона мужчину лет сорока с лёгкой небритостью и расстёгнутом пальто. В руках он держал банку редбулла, а на лице у него рассасывалось страдание и как солнце сквозь тучи проглядывала жизнь. Жестикулиря банкой, мужчина говорил двоим работникам службы безопасности, сидевшим напротив в расслабленных позах:
Не тяжёл мой груз, когда я с ним еду и когда под тушкой чучух-чучух. Если от нагрузки я туп как кеды, то сайгаком на МЦК скачу. От кензо и фабрики большевичка, в абибасах или в одних тату — меня впустит красная электричка и печаль излечит своим туту. Сотрудники службы безопасности благодушно слушали. …Если этот случай из моей жизни не привлечёт ничьего внимания — я больше ничего не буду о себе рассказывать.
Существуют заявления, ув. друзья, на которые по-настоящему развитому передовому человеку принято отвечать «гыгы». Например, что для полноценной жизни человеку следует прочитать старые скучные книжки и посмотреть старые пыльные фильмы, чтобы помнить без гугла названия планет Солнечной Системы и разницу между органикой и неорганикой, ареал обитания слонов, правило рычага, общие представления о нефтедобывающей промышленности и первоисточник фразы «гранаты у них не той системы». Развитый передовой современник на это ответит «давай ещё и интернет запретим — ведь нельзя, чтобы человек мог посмотреть, что ему надо. Мы за него сами решим, что он должен знать, правда? Гыгы». И пояснит, что мир и так слишком сложен, и поэтому нужны лишь Актуальные Знания — те, что помогают карьере и счастливой личной жизни. Тут нельзя не вспомнить об одном продвинутом существе, которое научилось полностью отбрасывать всё лишнее, развивая лишь актуальные навыки (включая менеджмент и пикап). Это существо — маленький рачок из рода Саккулина. Начинает он свой жизненный путь как настоящее крошечное ракообразное — его личинка загребает ножками и шевелит усиками, плывя в толще вод. Затем она даже отращивает себе мини-раковинку. А затем она встречает на своём пути большого жизнерадостного краба, запрыгивает ему на сочленение панциря, закрепляется — и начинает личиностно расти над собой. Она протискивается в организм своего будущего хозяина — но не вся. Если можно так выразиться, она перекачивает под панцирь краба лишь пачку своих ключевых клеток. А то, что было собственно рачком — отбрасывается за ненадобностью. Клетки проникают в крабий кишечник и начинают выращивать в разные стороны что-то вроде грибных гиф или корешков, оплетающих весь организм хозяина. В итоге взрослая саккулина — это вообще ни черта не рак: это простая паразитическая дрянь, состоящая из толстого желтого мешка, замещающего собой половые органы краба и торчащего наружу, и щупалец, пронизавших хозяйское тело и сосущих еду. Это нечто владеет навыками внутрикрабового менеджмента — настолько, что управляет многими процессами в организме носителя. И даже «внушает» крабу, что последний вынашивает не маленьких саккулят, а собственных детёнышей, и заставляет заботиться о них (даже если краб самец). Кстати, если к инфицированному саккулиной крабу подплывёт саккулина-самец, то место найдётся и ему. Правда, самец отомрёт вообще весь, кроме желез, производящих половые клетки. Но это же тоже успех? …Я это всё к чему. С точки зрения личиностного роста саккулина пришла к абсолютному менеджерскому успеху — за неё кормятся, за неё двигаются, за неё делают вообще всё. Но при этом с точки зрения уровня организации она регрессирует практически до гриба. И гриб этот успешен только потому, что есть по-настоящему высокоорганизованное высшее ракообразное, которому он портит здоровье и туманит мозги. Экстраполяция этой картины на человеческое общество, конечно, рискованна — но представим себе доставшийся нам от истории сложнейший социально-административный организм, пронизанный безмозглыми и лишёнными отягощающей человечьей культуры грибами, вооруженными, однако, актуальными примочками и рвущимися к успеху. Даже когда их массовый успех означает гибель общества-носителя. Брррр.
В устаревшей, но познавательной книге М. Ридли «Геном» рассказывается об одной истине, которая прожила тридцать лет. Американский биолог Теофилус Пайнтер в 1924 году объявил, что у человека 24 пары хромосом — как у обезьянок. Три десятилетия это было научным фактом, пока в 1955-м коллеги Теофилуса не удосужились (чисто из интереса) пересчитать хромосомы — и пар оказалось всего 23. Это сама по себе поучительная история, но ещё поучительнее обстоятельства. Теофилус считал хромосомы в материале, оставшемся после принудительной кастрации троих техасцев. Эти граждане (наряду с ещё тысячами и тысячами) были приговорены к операции «за слабоумие и антиобщественное поведение». Не в порядке наказания — а в целях исключения их из воспроизводства и улучшения американской породы. …Мы с огромным трудом можем представить себе практический масштаб, который в XX столетии приобрели по ту сторону Атлантики стильные модные теории. Пока европейцы бубнили что-то о «высших» и «низших», американцы засучили рукава и смело принялись за дело. Когда мы читаем, что в далёком 1860-м дочь ирландки и индуса была признана «мулаткой» и продана в рабство — мы можем это рассматривать как чудовищный курьёз. Но на деле это был не курьёз, а часть безумия, длившегося более столетия. В 1924 году, спустя шесть десятилетий после продажи ирландско-индийской девочки, прогрессивная американская женщина Мэри вышла замуж за выдающегося индийского общественного деятеля и учёного Таракната Даса. Её лишили американского гражданства — «за смешение с низшей расой». В США действовали законы, запрещавшие не только белым вступать в браки с африканцами: им нельзя было жениться также на азиатках, а чернокожим — «смешиваться» как с азиатами, так и с американскими индейцами. Что касается индейцев — то на секунду представим себе, что мы попали в американские 1960-е. На дворе хиппи, поколение цветов, нет войне, выступают Doors, где-то пиликает Вудсток. А тем временем добрые белые доктора занимаются плановой и последовательной стерилизацией совершенно здоровых индейских женщин, чтоб те не плодили нищету. Между 1960 и 1970 годами были стерилизованы 25% ВСЕХ индейских женщин в США в возрасте между 18 и 44 годами. Индейское население, до того росшее, стало падать. Легко подсчитать, что добрые доктора со скальпелями, без газовых камер и единого выстрела, устроили «коренным американцам» под звуки рок-н-ролла в популяционном смысле примерно то же самое, что устроила советскому народу нацистская Германия. …Я это всё к чему. Мы вполне обоснованно хихикаем, читая московских редакторок и авторок, истерично воюющих с цисгендерной Россией. Или разглядывая прогрессивное фестивальное кино режиссёрок, описывающее страдания гастарбайтерок в каменных российских джунглях. Но все эти авторки просто безмозгло, в порядке карго-культуры, пытаются перетащить к нам модные темы, имеющие длинную, страшную и кровавую историю у себя на родине. Там, у них, крестовый поход меньшинств является всего лишь реконкистой — и ее трудно назвать беспочвенной. Они спешат вырвать зубы у старой доброй Америки, которая десятилетиями и веками безжалостно показывала, как она добра и какие у неё большие зубы. В некотором смысле наши авторки похожи на миссионеров, отучившихся в прогрессивной Ваканде и теперь бродящих между наших берёзок с призывами отказаться от людоедства и перестать носить кольца в носу. Граждане недоумевают, о чём речь — и тем раздражают миссионерок ещё больше. БИТВА ИНТЕРНЕТА С ТЕЛЕВИЗОРОМ
Чем функционально «цифра» отличается от аналогового ТВ, все в общих чертах знают: лучше картинка, потенциально — большая интерактивность. Но главное тут в другом. На дворе у нас 2019 год. Население страны практически полностью подключено к интернету (76% домашних хозяйств плюс все мобильники). По уровню сидения в соцсетях мы с вами на втором месте в мире после Японии (78% пользователей).
Новостные сайты — читают с этой целью 44%. А уровень доверия собирательному «Свободному Интернету» — то есть блогерам-форумам-пабликам — практически такой же, как у слухов (19% и 17% граждан соответственно).
Внимание, вопрос: почему (при всех несомненных успехах интернета в России) он так и не заменил собой телевидение? Почему вместо того, чтобы вытеснить ТВ, он переплелся и сросся с ним, продолжая быть зависимым от телевизора, боксировать с ним, комментировать и имитировать его?
Первая. Когда интернет-романтики первой волны утверждали, что Сеть заменит Зомбоящик, их главным аргументом была несопоставимость «информационного потенциала». Телеканал, говорили они, — это когда сотни человек трудятся для того, чтобы создать 24 часа контента в сутки. В то время как интернет — это когда сотня тысяч человек производит 240 часов контента в сутки. Или 2400 часов. Или 24 тысячи часов — и при этом куда более разнообразных и неподцензурных. И в этом они были правы. Но эти головокружительные цифры представлялись сплошным плюсом только «людям XX века», уставшим от роли безответных потребителей ограниченного списка инфопроводов. Им вполне могло казаться, что если дать каждому желающему его «персональное СМИ», собственную газету «Правда» и свое личное «Останкино» — то они вместе просто задавят массой старый добрый Ящик напором разноцветной правды и вольного творчества.
С точки зрения общества такое разбредание на вселенные — однозначное зло. Ибо у жителей «медиагетто» атрофируется способность друг друга вообще хоть как-то понимать. Действительно: если в вашем мире Китай уже давно захватил Сибирь по плану британской королевы, то о чем вам разговаривать с темными людишками, которые не признают даже этих очевидных вещей? В этой ситуации телевидение (хорошее ли, плохое ли) — внезапно оказывается единственным хранителем универсального смыслового поля, единого языка понятий и единой общей повестки. Оно, ориентированное по возможности на всех и на каждого, — продолжает рисовать целостную картину мира и говорить на общем для всех языке. Это у него получается, конечно, с очень переменным успехом — но у всех альтернатив получается хуже. …А теперь вторая причина — по которой телевизор не только выжил, но и явно получит в обозримом будущем дополнительную фору.
И это еще далеко не предел. Нынешняя технология производства сенсационного вранья — уже сейчас на таком уровне, что только вопросом времени является массовое появление ложных видеороликов. Мы неизбежно увидим очень натуральные фейки, где убедительный Трамп приказывает бомбить Воронеж, Путин передает Японии Крым, где бурятские десантники врываются в Киев и Каракас, а Меркель с Макроном катаются верхом на страусах.
Иногда жизнь, ув. друзья, сама рифмует для нас притчи (а также поэмы и анекдоты). Стивен Кинг любит рассказывать историю: случайная собеседница с презрением сообщила ему, что всё его творчество — дешёвка. И что она лично предпочитает настоящую, возвышенную литературу — такую, как «Побег из Шоушенка». — Так ведь это тоже я написал. — жалобно пискнул Кинг. — Нет. Не вы. — отрезала дама и гордо ушла, оставив писателя обтекать. …В ленте фейсбуки — между призывами на митинги против режима и котиками — я увидел ссылку на высококультурный сайт, где культурный корреспондент берёт интервью у старого заслуженного культуролога, сына писателя и потомственного интеллигента. Заслуженый культуролог рассказывает о культуре, о том, что Сталин хуже Гитлера, о беспомощности путинского режима и о том, почему выбрали Трампа. Об этом последнем мудрый культуролог рассуждает особенно компетентно: — Трамп нащупал слабую точку в мироощущении американцев, которые оказались не нужны, которых не взяли на «пароход современности». Они работали в шахте, они ничего не умеют делать, кроме той операции, которую производили всю жизнь и получали за это приличные деньги. Но сегодня каменный уголь не нужен, вся угольная промышленность не нужна… За полчаса перед ознакомлением с этой мудростью я читал свежий аналитический текст ув. коллеги, в котором указывается: — США активно наращивают экспорт угля — и готовы потеснить Россию с третьего места мировых экспортёров; — Германия согласно официальному прогнозу закупит в 2019 году почти на 2% больше угля, чем годом ранее; — Китай увеличил добычу (на 22 миллиона тонн) и импорт угля; — Потребление угля в мире растёт на 1 процент в год; — и так далее. …Но в мире, где мирно проживает культурологический мудрец, вся угольная промышленность не нужна и уголь никому не нужен. Это говорит нам об одной простой вещи. Мудрота культурологического мудреца опирается не на реальность, а на бред сивых пони. Его чрезвычайно авторитетные рассуждения — строятся не на том, что есть в действительности, а на мифах, бродящих в кругах потомственных трендоцефалов из мегаполисов. Все вместе эти трендоцефалы и их седые глупые гуру описывают мир, которого нет — что не мешает им, впрочем, сидеть на финансировании у настоящей реальности и даже поучать её. В некотором смысле картина пугающая: наша реальность обнесена, как некий лагерь, рядом вышек из слоновой кости, откуда воспарившие над скучными фактами вертухаи авторитетно покрикивают на нас, указывая, куда должно идти и куда нельзя (хотя эти указания основаны на бреде). Вышки из слоновой кости соединены между собой колючей проволокой взаимного уважения. Вырваться за заграждение можно, но в спину вам полетят очереди их презрения и гордого игнора. И что самое дикое — именно современная реальная цивилизация гарантирует благополучие этих потомственных вертухаев-небожителей, поскольку привыкла «давать на культуру». А значит, их дети и внуки, скорее всего, унаследуют их вышки — и тоже будут покрикивать на нас из облаков своего бреда. И лишь одно угрожает им: если случайно реальность сойдёт с ума и начнёт их слушаться. Она тогда немедленно рухнет — вместе с их башенками. МИНУТКА БОЕВЫХ ЖЕРТВ Лет восемь назад я посетил родной прибалтийский городок с петушками на шпилях, вышел ностальгически погулять на набережную и наткнулся на знакомую — которая, в свою очередь, прибыла на побывку со своей новой родины, из Великобритании. Мы обменялись какделами, и знакомая пожаловалась на кризис и общую неустроенность жизни, из-за которой она вынуждена второй год маяться без работы.
— А ю крейзи? — изумилась знакомая. — Человек с моей - в Россию? — А кого волнует сотрудника, если он работящий и специалист? — встречно изумился я. — Никто и спрашивать не будет. — Я не собираюсь ничего скрывать и обязательно сама скажу на собеседовании! …Позже я часто приводил этот диалог как пример курьёзного желания некоторых современников бродить по миру, выставив перед собой свою Инакость, совать её миру под нос и требовать реакции. Эта тактика по задумке беспроигрышна: либо вы преданно целуете перстень их Уникальности и присягаете служить ей, либо они убеждаются, что вы именно такая бессердечная сволочь, как они думали. В последнем случае они уносят в клювике очередной вымпел за моральную правоту, что тоже выигрыш. Так вот. За пролетевшие годы тонкое искусство, которое следует назвать виктим-билдингом, проникло и к нам. Я всё чаще натыкаюсь на граждан, вместо своих функциональных достоинств пытающихся торговать своими личными особенностями. В тяжёлых случаях они пытаются гордо впарить вам свои уязвимости и проблемы и биографические неурядицы, а в неизлечимых — целенаправленно добиваются от вас реакции, которая хоть с десятой попытки разоблачила бы вашу подавляющую/нетерпимую/равнодушную сущность и моральную неправоту. С точки зрения виктим-билдеров они занимаются святым делом — воспитывают мир, предъявляя ему его несправедливость. С точки зрения невоспитанного мира — они пытаются просто сесть ему на шею и свесить ножки. Виктим-билдеры искренне полагают, что общее процветание создаётся вовсе не ударным трудом миллиардов, ради достижения результатов преодолевающих свои обиды. В их версии процветание уже есть, и его всего лишь должно справедливо распределить с учётом нанесённых обид. По понятным причинам чем глубже обиды — тем больше компенсации, и, вероятно, именно поэтому за право быть самыми главными жертвами в передовых странах сейчас идёт такая грызня. …Я ни в коем случае не берусь защищать этот мир. Он действительно вопиюще несправедлив. Но представив себе справедливость, сформированную обидами — я прихожу в лёгкий ужас. МУТАЦИЯ АНТИГОСУДАРСТВЕННОСТИ
А значит, к началу осени и возрождению политической жизни мы можем прийти с той повесткой, которая накопилась между инаугурацией президента и сезоном отпусков. Это относится как к политике, так сказать, элит, так и к социальной, «низовой». Что любопытно — элиты этим летом демонстрируют не то чтобы размах мышления. Практически 100% усилий бросается на интриги и передвижки внутри руководящих коридоров. Обсуждаются т. н. «волны отставок и перестановок» (в момент, когда я это пишу, экспертное сообщество ожидает третьей волны). Происходит очень напряжённая внутренняя жизнь, прорывающаяся время от времени во внешнюю реальность через странные сливы и набросы «про своих и для своих». Но для большинства граждан власть выглядит инкапсулированной и замкнувшейся в себе — и звонко реагирующей только на самые безопасные раздражители, вроде «нас снова обругали в Литве» и «нас снова обругали в Киеве». Массы, в свою очередь, волнует повестка глобальная и долгосрочная. Начиная от предлагаемой пенсионной реформы — и заканчивая внезапно возродившимися в конце этой весны идеями о тайной продаже властями России зарубежным державам. С пенсионными протестами картина уже более-менее понятна: они фактически полностью осёдланы «левогосударственническим» популизмом. Если на митинге против реформы в областном центре, организованном сторонниками А. Навального, с трибуны спихивают представителя А. Навального и вьются по ветру флаги КПРФ, — значит, дискурс ушёл к конкурентам. Причина, по которой элита либеральной оппозиции была вынуждена пропустить единственный за долгие годы настоящий шанс возглавить массовое недовольство, — очевидна. Всё, что может вызвать недовольство у VIP-либералов в пенсионной реформе, — это недостаточная радикальность последней. Сам же курс на демонтаж «социального государства XX века» представляется в либеральной экономической космологии логичным, правильным и неизбежным. В той же космологии любые формы «патернализма» рассматриваются как грех, как содействие инфантильности масс. А инфантильность масс мешает им разбиться на противоборствующие группы и создать, наконец, нормальную либеральную демократию с а) жаркой грызнёй между кланами и б) институтом арбитража, следящего за «сдержками и противовесами». Поэтому своего рода нежданная радость упала в руки не слишком подготовленным к ней политическим «патерналистам». У их протеста, впрочем, тоже есть некоторая проблема. Она состоит в том, что все, кто поднимается над уровнем чистого популизма и пытается подходить к теме честно, критикуют «конкретно этот» план подъема пенсионного возраста. С самим же наличием проблемы никто из них не спорит, — как и с тем, что решать её за счёт перераспределения государственных расходов не очень перспективно. Поэтому, как и в случае с либеральной общественностью, общественность левопатриотическая пока не выглядит собранной. Единой внятной (и донесённой до аудитории) позиции у неё нет. «Внутренние интеллектуалы» оказались отодвинуты в тень произносителями гипербол. Такой подход годится для ожесточенного и уже запущенного майдана, — но у «левогосударственников» нет не только ресурсов, но и желания майданить. В толщах их сторонников, конечно, ходит поверье, что природной ренты хватит на т.н. Достойную Жизнь для всех, просто ее разворовывают, — но оно пока никак не оформлено организационно. Впрочем, и само по себе создание «фона разочарования», пусть и аморфного, уже можно рассматривать как первый за годы успех «антивластного» дискурса. Пока, правда, не совсем понятно, удастся ли конвертировать его в антигосударственный (с учётом убеждений большинства недовольных). Сейчас у антигосударственного дискурса, вынужденного быть «патриотическим», по факту есть только одно направление для раскачки и развития. Это — массированное убеждение граждан, что на самом деле государство у них уже похищено и страна похищена тоже. Что страна им уже не принадлежит и местоимение «наше» к государству более неприменимо. Едва ли из этого можно развить какую-то организованную оппозиционную силу, — но поддерживать в социальных медиа тлен и безысходность вполне можно. Тем более что в интернете имеется достаточное количество довольно молодых и активных пользователей, противопоставляющих унылому настоящему солнечные советские фотографии, плакаты и социальную статистику. Эти ресентименталисты, конечно, едва ли способны на большее, чем создание угнетающей атмосферы, — но они могут быть при желании использованы, по крайней мере, для эффективного раскола «прогосударственного электората» в грядущие годы. В этом контексте особый интерес вызывает возродившаяся — и вброшенная в медиа с использованием средств и спецпроектов — тема «Сибирь продана Китаю». Практически синхронно по соцсетям прокатились: а) извлеченная из архивов паническая история о золотодобыче на Ключевском месторождении (в действительности переданном после выработки основного ресурса на разработку китайским инвесторам на условиях трудоустройства россиян и продажи золота России же); б) каскад вполне ложных агитсообщений о спиливаемой и отправляемой в Китай тайге — с периодическими бесхитростными объявлениями в интернете, процитируем: «Всех приветствую, друзья! Для съемок фильма о вырубках лесов России срочно ищем информацию. Интересует фото вырубок с точными координатами, видеоматериалы, информация о предприятиях» etc. Затем это конвертируется в квази-петиции на сhange.org («Уже несколько лет во всех регионах России массово вырубают леса, при этом закон никак не регулирует восстановление лесов после тотальных вырубок. Так, в регионах Сибири и на Дальнем Востоке вырубки уже видно из космоса. О проблеме говорят все жители России, но нас упорно не слышат. Подробнее в видео! Подписываем, делимся! Это важно!») А затем попадает в комментарии среднестатистических пользователей как безусловная правда. …В данном случае, как можно предположить, агиткампания имеет конкретную цель — снизить в «путинском большинстве» привлекательность Китая как стратегического партнера. Однако обкатанные этим летом наработки, безусловно, будут использоваться и далее. Конечно, «антигосударственный патриотизм» — неудобный инструмент. Но лучшего у держателей потоков средств, направляемых на борьбу с российским государством, всё равно нет. Июль 2, 2018
Уважаемые читатели! Пиндосы усыновляют иностранных детей, чтоб безнаказанно насиловать. Голливуд и певица Гага своей агитацией делают из нашей молодёжи педерастов. Интеллигенция – говно нации. Надо как-то вернуть советский кинематограф, ВИА «Поющие гитары» и запретить весь этот разврат вроде «Мальчишников в Вегасе». Потому что из-за них у нас наркомания и СПИД. А ещё Россия встаёт с колен, но ей мешают подстилки Вашингтонска. Что это было, уважаемые читатели? Это был обобщённый отечественный защитник здравого смысла, суверенитета и ценностей большинства. Так сказать, портрет в высказываниях. Конечно, вы можете удивиться. Вы ведь за здравый смысл и традиционные ценности, но вы – совершенно не такой. Но штука в том, что именно таким злобным клоуном вас представляет почти вся претендующая на интеллектуальность пресса и веб-ресурсы. А вслед за ними – и изрядный кусок публики. Каждый раз, когда они поминают «человека большинства» – они представляют вот этого самого типа. С именно таким вот мировоззрением. Вместо образования у этого клоуна – комплекс прочувствованных лозунгов про традиции и ценности. Вместо критического мышления – надрыв мощностью в сто гигабезруковых. Вместо аргументации – «в-Россию-нужно-просто-верить». Вместо вдумчивого чтения скучной статистики и исследований с их анализом – ретвиты залихватских пересказов этой статистики и исследований, нередко фальшивых.
И знаете, что в этом типе самое неприятное, уважаемые читатели? То, что он действительно существует. Все цитаты, вынесенные мной в первый абзац – реальные, просто надёрганы из разных записей, публикаций и комментариев последних недель. Их авторы искренне думают, что за Родину сражаются. На информационном фронте. …Этот обобщённый тип, к счастью, не типичный представитель большинства или здравого смысла – по причине того, что он сам меньшинство. И отличается чем угодно, но не здравостью. Но – как любое меньшинство – это громкое, активное и всюду лезущее создание. И поэтому он – довольно успешно выполняет задачу, которую с таким треском провалили полтора года назад НКО и СМИ, действовавшие в интересах нашего стратегического конкурента. Я имею в виду задачу сделать нормальность, ценности большинства и здравый смысл в нашей стране – уделом маргиналов. А патологию и патриофобию – по контрасту, элементами респектабельности и актуальности. Потому что, например, рупоры (позапрошлогодней уже) болотной революции — журналы «Большой город», «Афиша», «Сноб», а также «НЛО», «Колта» и прочие недешёвые обличалки режима в бумаге и сети, подкармливаемые никелевым литературоведом И. Прохоровой или какими-нибудь нефтяными искусствоведами – смотрятся вполне безобидно. Ибо не представляют, даже на фоновом уровне, никакой национальной идеи, — а представляют только более или менее изящно артикулированную антинациональную. Но там, где бессильны они – справляются маргинал-центристы. Потому что они заставляют любого человека, уважающего свой мозг, содрогнуться и постараться, чтобы его с ними случайно не перепутали. Поэтому пространство созидательности и иммунитет общества они подкашивают лучше любых белоленточников. Дело в том, что на фоне людей, сводящих Запад к гей-парадам и бомбёжкам, протестантство к жажде наживы, СССР к путёвкам на юг и кружкам детского творчества, западную музыку к Рианне, западное кино к кинопопкорну, Б.Х.Обаму к тому, что он негр, а проблемы России к «либерастам», — на таком фоне даже самый примитивный антигосударственный нагон будет выглядеть выигрышно. Почему? Потому же, почему идиотская, наивная до крайнего предела и безмозглая прозападная антисоветчина 1980-х победила просоветский официоз, делавшийся вроде бы целыми учреждениями. И антисоветчина, и официоз изображали параллельные вселенные, не существующие в нашей реальности. Но у антисоветчины был мощный плюс – она рассказывала о том, как счастливо живут люди в секторе мира, где советский человек никогда не бывал. А официоз рассказывал о том, как счастливо живут люди в секторе мира, где советский человек находился всю свою жизнь и который худо-бедно знал не понаслышке. Почему официоз был таким отвратительно лицемерным? Потому что он был (что в позднесоветскую нео-аристократическую эпоху было несложно) захвачен тогдашними кликушами «от имени большинства», которые громче и радикальнее всех защищали нашу советскую Родину от злых происков врагов – и умели, если что, доставить кучу неприятностей всем, кто им препятствовал. В итоге, чтобы не связываться, всё поголовье советских пропагандистов стало равняться на них, втянулось и в итоге привыкло лицемерить. Превратившись по дороге, как показала перестройка, в скрытых антисоветчиков почти поголовно. Если кто забыл – Н.Сванидзе и Л.Млечин занимались именно апологетикой нашего старого доброго социализма. В итоге просоветское большинство, не вооружённое в ключевой момент мало-мальски боеспособным просоветским политическим авангардом, — не сумело спасти свою страну от развала. Потому что не собралось, не сумело отрефлексировать происходящее и принять решения о том, что делать. А решений требовалось принимать много и последовательных. …К чему я это всё, уважаемые читатели. Сегодня перед большинством (которое является носителем нормальных ценностей, здравого смысла и вообще смысла существования государства) – опять нет более важной задачи, чем создание собственного политического актива. Этот актив должен иметь возможность быть массовым — чтобы вобрать в себя людей ныне аполитичных, у которых в пассиве мирно уживаются самые разные убеждения, а в активе на сегодня — только вполне безыдейная способность адаптироваться. Этот актив должен быть достоин гражданского большинства – а не подделываться под его выразителей с какой бы то ни было стороны. Опасно, когда под этот гражданский актив пытаются подделаться предатели интересов своей страны. Но ещё опаснее – когда ценности большинства защищают те, кто их защитить не может по определению. В силу отсутствия умения и желания системно мыслить. Если ценности большинства будут защищать те, кто к защите не способен — однажды у нас случится то же, что уже случилось на Западе. Там в общественном сознании – на уровне штампа – сегодня вполне чётко пропечатано: если кто-нибудь носитель ценностей большинства или здравого смысла – то он обязательно маргинал, лжец или псих. Это, например, в полный рост видно по кино. Если у них там убеждённый христианин – то небритый фермер, отрицающий эволюцию («Пол, секретный материальчик») или педофил («V значит вендетта»). Если борец за общественную справедливость – то террорист или обманщик («Крепкий орешек», «Бэтмены», «Побег из Лос-Анджелеса»). Если борец за развитие человечества – то сумасшедший («Константин», «Миссия невыполнима 4»). В итоге «общества победивших меньшинств» потому и стали возможны, что их нормальность отступила в образ жлоба из провинции, ни во что не врубающегося и верящего в дешёвую, зато якобы «охранительскую» чепуху. …Как не допустить маргинализации нормальности у нас? Это – задача как для государства, по идее концентрированного выразителя интересов большинства, так и для каждого из нас. То есть каждый, считающий себя «представителем большинства» — просто обязан соблюдать дисциплину ума и высказываний. Дисциплина эта должна быть такой же привычкой, как гигиена. «Человек большинства» обязан думать гораздо больше, чем представитель меньшинств – именно в силу того, что он берёт на себя ответственность говорить за всю Родину. И если он врёт или несёт чушь – он вредит именно ей, Родине. В том числе и потому, что оказывается неспособен ни распознать, ни предупредить настоящую опасность для неё, предпочитая перепалки с клоунами же своего калибра. Ну а тем, кто действительно желает не самовыразиться, а помочь стране – не стоит никем быть у клоунов. Не надо вестись на их вопли и надрыв. И пусть хоть все бубенчики себе отпрыгают. P.S. И кстати. Перед тем, как написать что-нибудь вроде «вся пропаганда извращений идёт с Запада» — на минутку стоит задуматься, чисто в порядке эксперимента. И прикинуть, сколько западных подростков было распропагандировано двенадцать лет назад на «гомосексуальные эксперименты» одним российским поп-дуэтом, изображавшим школьниц-лесби. Мир от этого эксперимента сразу станет сложнее – но зато его действительно можно будет изменить. 11 марта 2013
Потому что весь этот жир про запрет Рождества во Франции и нейтральных атлетов из России на территории бывшей тюрьмы — снайперски чпокал именно по тем местам, где сетевой патриотической общественности хотелось бы больше ада. Ведь серьёзной части нашей СПО неосознанно хочется, чтобы в Европе легализовали педофилию одновременно с шариатом. Чтобы нейтральных спортсменов в Пхенчхане проводили в кандалах. Чтобы в Голливуде снимали в приказном порядке мультики о принцессах-лесбиянках, комиксы о вич-инфицированных супергероях-геях и фантастику о ксеноморфах-трансгендерах. Чтобы канцлер ФРГ выступила, наконец, со словами об объединённой Европе, на которую подло напал СССР в 1941-м. Потому что, в полном соответствии с формулой Сартра, чем больше в других ада, тем меньше его в нас. Проблема, однако, в том, что всё это — есть зеркальное повторение отечественной «патриаутической» накипи. Я имею в виду страстных адептов теслы, шерлока и кофейно-вейповой субкультуры в бородах и вялых фапотьках, у которых влюблённость в баварские городки почему-то конвертируется в старческую усталую ухмылку в отношении Родины, столь жалкую на молодых рожицах. Или даже такого богомерзкого явления, как русскоязычные хэкающие ютьюберы с ******ы, чей бешеный нахрап в нерефлексирующем распространении фантазий о красивой жизни может сравниться лишь с их дремучей необразованностью. И точно так же, как эти существа некритично инфицируются любым «Крымский мост почти рухнул» — их патриотические антиподы столь же некритично готовы инфицироваться, не проверяя, «первым трансвеститом, ставшим мисс Нидерланды». Реализм, ув. друзья — вот самый дефицитный товар в эту нашу наступившую эпоху разгула альтернативных миров. Кстати, взять и просто купить его нельзя — его можно только ежедневно зарабатывать. 21.12.2017 © Copyright: Из Бургоса, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
