Про Венталя

Вот так пронзительно написала Маша о Вентале:

Wednesday, April 16th, 2014

Time Event
2:32a

Полгода

Его обожали дети и старики. Даже очень маленькие дети, попав в компанию взрослых где был он, не запоминали никого - а его помнили потом через несколько лет, и некоторые плакали, когда им рассказали, почему он не приехал. Сколько раз я удивлялась, видя, как человечек четырёх-пяти лет протягивает ему руку и доверчиво держится.

Руки у него, правда, были маленькие и очень красивые.

Однажды он выскочил во двор, когда я, войдя в квартиру, тихо пожаловалась, что меня обругал заезжий водитель грузовичка - выскочил за две секунды и расколошматил тому стёкла и снёс зеркало - кулаком.

Когда я лежала в женской больнице, он каждый день приносил цветы каждой из тех, кто лежал со мной в палате.

Он сквернословил так, что это даже уже не пугало. Если это так называется, надо это так называть - говорил он.

Он читал мне на ухо сказки и звонил из-за границы другу, чтоб тот немедленно нашёл в интернете и напомнил ему какие-то очень важные и очень нежные стихи, которые я должна знать.

Он одинаково запросто находил общий язык с гопником "нараёне" и с англоязычным выпускником Гарварда.
Я была свидетелем и того, и другого.

Однажды на Пасху он позвал в гости таджика Зафара и скормил ему весь наш пасхальный стол, кулич, цветные яйца и даже свиную ветчину, а что Зафар не доел, сложил ему с собой, потому что пусть мусульмане тоже попразднуют Христово Воскресение. Зафар был рад, кланялся и говорил, что братья тоже порадуются. А я расстроилась. Дура.

А ещё он как-то поговорил с каким-то странным "монахом", собирающим на улице "на монастырь", а потом пришёл домой, вынул из шкафа свои самые тёплые, роскошные зимние ботинки, побежал и отдал их "бате". Ему нужней, сказал он.

Он говорил человеку: пойду, помолюсь за тебя - шёл, молился в часовне возле дома - и у того, за кого он молился, не подтверждался страшный диагноз. Это было не раз и не два.
Когда ему было хреново, а в последнее время ему часто было хреново, он говорил: Бога нет.
Но всегда добавлял: а Коля есть. Он носил образок Святителя Николая.

Он был самым лживым и одновременно самым искренним человеком на свете. Я не знаю, как это может быть одновременно, но он именно таким и был. Самым открытым и самым скрытным.
Когда он уже был плох, он воровал деньги. На возмущение он отвечал: но ведь когда у меня были деньги, я клал их в открытое место и не считал.

И это была правда - когда у него были деньги, он так и столько их раздавал, угощал, совал в ящик стола - трать, сколько нужно, посылал переводы каким-то жуликам на вымышленных больных детей и матерей, раздавал огромные суммы каким-то проходимцам - которые потом даже не вспомнили об этом.

Так же, как не захотели вспомнить мне о его долгах потом его друзья.

Его почти все любили, очень, очень многие - сильно и долго, и мучительно.
Те, кто его не любил - его ненавидели.
Некоторые и любили, и ненавидели одновременно.
О нём никогда никто не говорил равнодушно. Всегда или восхищались им, или отзывались о нём очень зло.

Он был отчаянно храбр, и ужасно боялся жить. Он всегда, везде был душой любой компании, заводилой, балагуром и куролесом - и он всегда был ужасно одинок. С этим ничего нельзя было сделать, поверьте. Поверьте.

С ним было невыносимо тяжело жить, всем, кто с ним жил. Даже самым близким.
Когда его не стало, стало понятно, что со всеми другими никогда не будет так здорово жить вместе, как с ним. За это я злюсь на него больше всего - что мне блин есть теперь, с кем сравнивать. И как с этим дальше, вообще? И это не только со мной.

Всем, у кого он был, его не хватает.
Просто он занимал как-то очень много места.
И когда его не стало, эта пустота стала очень видна.

В нём плюс и минус, либидо и мортидо, любовь и злость, нежность и ярость были слишком на разных полюсах. Он погиб от напряжения между этими полюсами, такие долго не живут.
Мы все любили его за его весёлую сумасшедшую скорость - с которой он нёсся навстречу паровозу. Мы все где-то тайно, не признаваясь себе, знали, что любим его за то, что он скоро исчезнет.

Хотя мы с ним вдвоём так часто представляли себя стариканами. Из него вышел бы отличный старикан.

Он как-то пошёл проситься петь в церковный хор в храме в Трёхсвятительском. Его не взяли. Он пришёл очень расстроенный. Он очень хотел. "Ты, - сказали ему, - тут с твоим голосом всех будешь заглушать".

Я очень надеюсь, а верней, - я знаю, вот знаю и всё, что его Там возьмут петь. И он там не заглушит хор - там все такие.

Он был очень человек, и он был в чём-то - ангел. Мы все чуть-чуть такие, но в нём этот конфликт Мироздания проявился с какой-то особенно больной силой.

Сегодня ровно 6 месяцев с того дня, как он ушёл. И тогда тоже была среда.

Пожалуйста, те, кто его знал и помнит, вспомните его сейчас. Не пишите мне советов, как помнить или как забыть. И вообще, если можете - помолчите и вспомните.

Помолчите и вспомните. Если вы его любили.
И если ненавидели, тоже.
Иногда это почти одно и то же.

___________________

Оригинал взят тут: http://muramur.livejournal.com/2014/04/16/

Другие статьи в литературном дневнике:

• 26.05.2014. Памяти Алексея Колчева
• 21.05.2014. Дивные диалоги порой тут случаются. Например
• 19.05.2014. Про Венталя
• 12.05.2014. Поэзья
• 10.05.2014. Соло вьют
• 04.05.2014. Сжигая остатки террасы