Дневник из прошлого 4 января в 7:20 · Наткнулся на совершенно потрясающий дневник (спасибо Прожито) А.Г.Соловьева — партийного работника, трудившегося в 1930-е в разных научно-культурных, так сказать, учреждениях (начинается с Института мирового хозяйства и мировой политики). Выбрал некоторое количество записей, по которым последовательно прослеживается развитие сталинского террора, можно сказать, изнутри (ну, почти): 10 ноября 1934. Тяжело идет упорядочение плана научных работ. Многие наши ученые — сотрудники института — сопротивляются планированию и контролю, хотят работать бесконтрольно. Особенно трудно разговаривать с Бухариным, Зиновьевым, Радеком. Они считают себя недосягаемыми, а других невежественными. Очень трудно с ними и других сбивают. Информирую Варгу, а он говорит, не трогай их, пусть делают как хотят. 20 ноября 1934. Информировал партбюро об обстановке в институте. Рассказал о сопротивлении контролю некоторых работников. Секретарь партбюро Войтинский требует осторожного подхода, избегать обострений. Наш состав очень сложный, надо брать в руки постепенно. 1 декабря 1934. Огромное несчастье. Убит в Смольном Киров. Что и как, пока подробности неизвестны. 17 декабря 1934. Варгу, Войтинского и меня вызвали в ЦК к Бауману. Он сообщил нам об аресте числившихся при нашем институте Сафарова, Зиновьева, Каменева, причастных к убийству Кирова. Бауман предложил строго следить за сотрудниками. Мы были очень удручены и озабочены. Разве приятно, что наш институт попал в сферу подозрения и следствия. 18 января 1935. Ужасно, каких огромных размеров достигла контрреволюционная подпольщина. После ознакомления с материалом Варга выразил удивление: как же так, как видно из материалов, контрреволюционное подполье существует и действует три года. Почему же чекисты НКВД не могли обнаружить, а теперь сразу такое обилие репрессий. Ведь убил т. Кирова только один Николаев. Но Войтинский напомнил: нельзя подвергать сомнению верховное правосудие и большевистскую «Правду». 21 февраля 1935. Зав. спецотделом опять напоминает о характеристиках на сотрудников. Говорит, НКВД обвиняет нас в потакательстве. Ему показали, как допрашивают арестованных зверски. Пообещали так же поступить с ним, если не даст строгих характеристик. Вот свалилось несчастье. А Варга и Войтинский сваливают на меня. 25 марта 1935. Вместе с Варгой и Войтинским нас вызвали в ЦК к Бауману. Он провел к Жданову, где был и Ежов, такой низкорослый, щуплый. Жданов задал вопрос, как мы оцениваем свой научный аппарат. Варга ответил, что аппарат очень квалифицированный. Большинство — это либо политэмигранты, либо работавшие в наших заграничных организациях. Мировое хозяйство в целом и по отдельным странам знает очень хорошо. Ежов насмешливо заметил, почему в таком квалифицированном аппарате свободно гнездились и, наверное, гнездятся враги народа. Он сказал, что не доверяет политэмигрантам и побывавшим за границей. Но Войтинский резко прервал его. Выходит, ему, коммунисту с 1912 г. и по заданию ЦК много работавшему советником в борющейся компартии Китая, и Варге, честно выполняющему поручения ЦК, как политэмигранту тоже нет доверия? Это же грубое оскорбление. Но Жданов вмешался, удержал ссору, сказал, что произошло недоразумение. Однако события, связанные с убийством Кирова, заставляют партию повысить бдительность ко всем без исключения. Ежов опять добавил, что т. Сталин учит: бдительность требует обязательного выявления антипартийных и враждебных элементов и очищает от них. Это надо твердо помнить. Мы ушли удрученные. 10 апреля 1935. Был в комендатуре НКВД. Вызывали для сдачи оружия. Есть приказ о полной сдаче огнестрельного и холодного оружия под угрозой строгого наказания. Можно иметь только по особому разрешению. У меня наган, прошедший всю империалистическую войну, Февральскую и Октябрьскую революции, гражданскую войну, борьбу с махновским бандитизмом, и служит мне до сих пор в командировках. Он мне дорог как многолетний боевой спутник, на который имею разрешение. Просил оставить наган и возобновить разрешение, но меня грубо обругали, сказали, что я гражданский работник и нет гарантии, что этот наган может послужить для нового политического убийства. А поэтому разрешение аннулировано, и наган отбирается. Мне очень обидно, сильно расстроился. 11 апреля 1935. Очень любопытный факт. Поздно вечером, возвращаясь домой по Мещанской, встретил моего старого знакомого еще по Ржеву, Грязнова. Он занимает ответственный пост по госбезопасности в НКВД. Рассказал ему свое возмущение об отборе вчера нагана. Попросил вызволить. А он мне сказал, чтобы даже не пытался, могу попасть под подозрение. Строжайший приказ об изъятии всего оружия. Если в моей библиотеке имеется литература Троцкого, Зиновьева, Каменева, Преображенского и других оппозиционеров, надо поскорей избавиться, если обнаружат при обыске, будет поводом к обвинению в принадлежности к врагам народа. На мое замечание, я научный сотрудник по общественным политическим наукам, она мне необходима для критики, Грязнов ответил, что в этом разбираться на станут и придется отвечать. Лучше надо поскорей избавиться. Поразительно. Почему такое паническое настроение и наступление на личное разрешенное оружие, на оппозиционную литературу. Очень, очень странно. Но ничего не поделаешь. Надо подчиняться. 12 июня 1935. Информировал Варгу о ходе выполнения плана научных работ. Потом он перевел разговор на партийно-политическую бдительность. Сказал, что он не верит во враждебность кого-либо из сотрудников. Но хочет знать, может, я что-нибудь замечаю. Но я тоже пока ничего не замечаю. 25 июня 1935. Встретил Тер-Арутюнянца. Он работает в КПК. Потолковали о разоблаченных врагах народа. Он говорит, что главным поводом к обвинению служит бывшая оппозиционность и взаимное старание свалить вину с себя на других. Это взаимообвинение втягивает в следствие все больше людей. Он очень неодобрительно отзывается о председателе КПК Ежове. Груб, упрям, поверхностный, подозрителен, мелочный. Хватает за всякое слово, используя для обвинения. 14 сентября 1935. Вместе с Варгой и Войтинским нас вызывал Ежов. Щуплый, несколько суетливый и неуравновешенный, он старался держаться начальственно. Он сказал, что мы должны помогать ему в раскрытии контрреволюционного подполья. Варга возразил, что мы научная организация, а не охранный орган. У нас нет ничего общего с охранными и следственными органами. Ежов нервно напомнил, что наш институт наполнен темными личностями, связанными с заграницей, значит,- тесно связан g органами охраны, вылавливающими шпиков и заговорщиков. Варга возмутился, сказал, что институт никогда не будет разведывательным филиалом, просил не мешать заниматься научной работой. Ежов рассердился и потребовал представить секретные характеристики на каждого сотрудника с подробным указанием его деятельности и связей с заграницей. Мы ушли с угнетенным настроением. Выходило, весь наш институт взят под подозрение. Составление характеристик Варга взвалил на меня. 30 ноября 1935. Зав. спецотделом Сизов напоминает о требовании Ежова характеристик на сотрудников. А мы о них забыли. 21 февраля 1936. Зав. спецотделом опять напоминает о характеристиках на сотрудников. Говорит, НКВД обвиняет нас в потакательстве. Ему показали, как допрашивают арестованных зверски. Пообещали так же поступить с ним, если не даст строгих характеристик. Вот свалилось несчастье. А Варга и Войтинский сваливают на меня. 20 марта 1936. Нас вызывали опять в НКВД к начальнику отдела Грязнову. Он стал расспрашивать о сотрудниках. Варга возмутился, сказал, нас мало интересуют биографии, мы оцениваем по результатам научной работы. Грязнов ответил, что считает наш институт сильно засоренным чуждыми людьми и нуждается в расчистке. Варга запротестовал. Грязнов предложил нам пойти к Ежову. Передал, что Варга считает НКВД помехой в работе и защищает аппарат. Ежов рассердился, сказал, что мы забываем призывы великого вождя и учителя гениального Сталина к высокой бдительности. Что мы не понимаем и недооцениваем таящейся в нашем институте контрреволюционной опасности. Среди сотрудников эмигрантов и бывших за границей, наверное, имеются завербованные американской, английской, французской и др. контрразведками и фашистского гестапо. Ежов приказал немедленно представить на каждого всестороннюю характеристику и особый список близко соприкасавшихся с Зиновьевым, Каменевым, Сафаровым, Радеком, Бухариным. Мы ушли удрученные. 21 марта. Варга вместе со мной и Войтинским ходили к Бауману с жалобой на Ежова — отвлекает от научной прямой работы. Бауман сказал, что он не судья члену Политбюро, и повел к Жданову. Узнав суть жалобы, Жданов позвонил т. Сталину. Мы перепугались и раскаивались, но было поздно. Скоро пришел т. Сталин. Спросил Варгу, чем его обидел Ежов. Варга ответил: ничем, но требует не свойственной институту работы. Тов. Сталин нахмурился, но спокойно объяснил. Вероятно, Варга не представляет всей трудности работы Ежова от этого недоразумения. Он сказал, что Варга, несомненно, большой уважаемый ученый, много помогает ЦК, СНК, ИККИ, его очень ценят, но он недостаточно ясно понимает всю сложность современной внутриполитической обстановки и чрезмерно доверчив. А от этого выигрывает враг. Мы ушли, поняв, что надо выполнять требования Ежова. 27 марта 1936. Зав. спецчастью сказал, что не понимает чрезмерных строгостей НКВД и его требований в подходе к оценкам многих сотрудников. Ему грозит самому попасть за решетку за послабления. 31 марта 1936. Очень неприятное событие. Зав. спецотделом застрелился на квартире. Жена говорит, что в последнее время он очень обижался на НКВД. 15 августа 1936. В газетах объявлено о раскрытии троцкистской контрреволюционной группы и об аресте Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Мрачковского и других для нового процесса. «Правда» сегодня пишет, что после убийства Кирова не были вскрыты до конца все нити белогвардейской террористической деятельности, организованной Троцким, Зиновьевым, Каменевым и их подручными. Сейчас задача радикально очистить честную советскую землю от троцкистско-зиновьевской сволочи. Это очень серьезное требование партии заставляет глубоко задуматься над опасностью. 27 августа 1936. Читаю я эти статьи (о троцкистско-зиновьевской группе.— Н. 3.), и становится страшно. Неужели действительно все пронизано врагами? Неужели нельзя никому стало верить? А что если эти массовые призывы в какой-то мере преувеличены, ошибочны? Это было бы ужасно. Могли бы пострадать и невинные. Но трудно не верить, хотя бы и через силу. Ведь устами печати говорит и призывает партия. Как же можно ей не верить? 1 декабря 1936. На съезде восторженные выступления, одобряющие сталинскую Конституцию. Все по мере сил славословят т. Сталина. Особенно выделяется славословие Хрущева — первого секретаря МК и МГК. Все его длинное выступление, вернее чтение, пронизано явным заискиванием. Даже т. Сталин, слушая его, все время хмурился В речи Хрущева склонялось имя Сталина много больше полсотни раз. Это становилось неприятным. Возникла мысль: разве партии нужно такое явно - заискивающее славословие ее вождя? Конечно, т. Сталин выдающаяся личность. Но зачем же такое превозношение. Все-таки главная сила принадлежит партии. Она до его руководства, при Ленине творила революционные чудеса, совершила три революции, отстояла завоевания. Теперь построили социализм. Она и после т. Сталина будет совершать революционные чудеса еще более великие, по мере полного построения коммунизма. Неладно такое возвеличивание т. Сталина. 19 февраля 1937. Ужасное событие. Вчера вечером на квартире застрелился Орджоникидзе. Рассказывают, что арестовали как врага народа его родственника. Он запротестовал перед т. Сталиным, сказал, что ручается за невиновность, но безрезультатно. Стал обвинять т. Сталина в произволе и беззаконии. Отказался нести за это как член Политбюро ответственность. Тов. Сталин вспылил, произошла крупная ссора. Орджоникидзе сказал, что будет решительно протестовать, и ушел. А вечером застрелился. Это очень тяжелое событие. Ведь Орджоникидзе любимец партии. 19 апреля 1937. Вчера забыл записать беседу со старым знакомым Носовым в Иванове. Жалуется на придирки из центра. Уполномоченный НКВД требует ареста всех бывших троцкистов, а Носов не соглашается, считает их честно работающими. Из-за этого его обвиняют в покровительстве. В откровенной беседе я высказал предположение, не попали ли на удочку иностранных контрразведок сами работники НКВД. Ежов человек недалекий и ограниченный, провести его опытным разведчикам нетрудно. Ничего не стоит подсунуть разные провокационные письма и оболгать честных людей. Вот и разжигается ажиотаж. Носов выразил сомнение, чтобы через 20 лет советской власти, когда в основном построен социализм, оказалась такая масса врагов, причем из людей труда Я не мог ни отрицать, ни согласиться с Носовым. Слишком далеко нахожусь от органов следствия и от партийного руководства, незнаком со всеми следственными данными. Как же могу судить , рядовой партиец? Конечно, иногда закрадываются сомнения. Но не верить партруководству, ЦК, т. Сталину не могу. Это было бы кощунственно не верить партии. 1 июня 1937. Начальник спецотдела Стернин по секрету сообщил, что зам. наркома обороны маршал Гамарник застрелился у себя дома. Арестована большая группа самого высшего комсостава во главе с маршалом Тухачевским, зам. наркома обороны. Гамарник тоже подлежал аресту. Всех обвиняют в шпионаже в пользу фашистов. Творится что-то неладное. 8 июня 1937. На партсобрании Михаил Каганович рассказал о процессе Верховного суда над предателями, высшими военными деятелями, в прошлом героями гражданской войны. Кажется прямо-таки невероятным их такое гнусное предательство. Но судебный приговор является фактом. Какое-то кошмарное увлечение контрреволюцией против СССР. Каганович требует самого решительного выкорчевывания врагов народа из оборонной промышленности. 13 июня 1937. При выходе встретился с Крыленко с очень болезненным видом. Я поинтересовался, чем он болен. Ответил: ужасной душевной болезнью. Спрашиваю, что за причина или какое несчастье? Говорит, очень большое. Невыносимо душат «ежовы рукавицы». Замечаю: прокурор, а говорит такое неладное. Усмехается — уже не прокурор, отстранили за либерализм и политическую слепоту, за чрезмерное критическое отношение к ведению судебных дел Военной коллегией. Теперь такие ленинцы, как я, не ко двору, в моде Ежовы и Вышинские, выскочки с потерянной совестью. Я попытался возразить, но он хмуро прервал: «Ты что, ослеп, что ли?» — и продолжал: «Общество старых большевиков ликвидировано, больше половины делегатов XVII партсъезда арестовано, старые верные ленинцы устраняются с руководящих постов, а многие попадают в категорию врагов народа, ссылаются и расстреливаются. И это на 20-м году Советской власти». Не зная, что подумать, я возразил — не могут же соворганы злоупотреблять и беспричинно осуждать. Но Крыленко возмущенно заговорил о «курином умишке и воробьиной близорукости» Ежова и его окружения, очень далеких от Дзержинского и Менжинского. Упиваясь властью, они легко поддаются дезинформации и провокациям вражеских контрразведок, стремящихся уничтожить наши кадры и ослабить успехи. Верят доносам, раздувают дела, создают новую почву для новых обвинений, дезинформируют и вводят в заблуждение руководство партии и правительства. Со временем партия разберется и осудит виновных. Но сейчас мы переживаем -страшное время. Я глубоко поражен таким страшным пессимизмом Крыленко. Но в рассуждения вступать не решаюсь. Как могу я, рядовой работник партии, далеко стоящий от руководящих сфер и источников информации, осуждать или оправдывать страшную обстановку. Разве Крупская или Крыленко не могут ошибаться или преувеличивать? Только вера в партию может быть неоспоримой. Ее руководству виднее. 6 июля 1937. На собрании пропагандистов в МК встретил Подвойского. Он крайне возмущен расстрелом военачальников. Говорит, всех отлично знает как честных революционеров и не верит в их предательство. Рассказал ужасное про Тухачевского. Сперва он жаловался на резкое охлаждение т. Сталина при встречах как зам. наркома обороны. Потом хотели послать его в Лондон на коронацию короля Георга. Внезапно отменили, сняли с поста зам. наркома и послали в Куйбышев командующим Приволжским военным округом на место освобожденного Дыбенко. Прямо с поезда попросили зайти в обком партии. Там и арестовали. И не только его, но и всю семью. 3 августа 1937. На общем партсобрании нарком Каганович мобилизовал нас на повышение бдительности. НКВД раскрыл на наших предприятиях шпионско-вредительские гнезда. Арестовано много инженеров и техников. Нарком требует присмотреться ко всем, кто был знаком и соприкасался с арестованными. Считает, что не все корни выкорчеваны. Обязанность всех коммунистов быть чекистами. Тяжелая обстановка. 10 сентября 1937. Был инсульт в острой форме. Лежал в Нервно-психиатрической клинике им. профессора Сепа. Исследовали. Подправили. Теперь нахожусь в санатории ЦК близ Голицына — станции железной дороги. 6 апреля 1938. Вчера вернулся из больницы. Сегодня вызывали в ЦК к зав. отделом культуры Щербакову. Предложил принять объединение «Союзфото» и решительно наводить порядок. Пояснил, что управляющий Шумяцкий арестован как враг народа. На мой вопрос, за что арестован этот бывший рабочий-металлист, старейший и активный революционер-ленинец ответил: за шпионаж и вредительство. С ним вместе арестованы многие сотрудники. Наверное, остались еще корни. «Союзфото» очень важное идеологическое объединение. Его -хроника монопольно снабжает всеми фото о внешней и внутренней жизни всю советскую печать Для вредительства и извращений здесь очень широкое поле. Щербаков велел особенно опасаться зам. Малкина, строго следить за ним и за всеми сотрудниками. Особенно за фоторепортерами фотохроники, клише и фотостудий, беспощадно вычищать всех подозрительных. 10 апреля 1938. Беседовал с секретарем парткома «Союзфото» Виноградовым о состоянии . Говорит, обвинения преувеличены. Сотрудники напуганы, дезорганизованы. Надо прежде всего внести успокоение. 12 июня 1938. Сегодня был очень интересный день. Ходил в Госплан. Сотрудники не могли решить нашего вопроса, попал к Вознесенскому. Он очень изменился. Совсем не похож на бывшего икаписта. Еще бы — председатель Госплана, зам. председателя СНК СССР. Держится уверенно, чувствуется властность, некоторая заносчивость. Но встретил все-таки по-товарищески. Немного вспомнили ИКП, поговорили о моей работе. Я рассказал о состоянии объединения, о необходимости технической реконструкции. Он стал ругать за плохую работу, за вредительство, будто я организовал. Потом спохватился, ведь я здесь ни при чем, человек новый. Пообещал поставить вопрос на Малом Совнаркоме, необходимо его решение. Пожаловался на обилие в народном хозяйстве неполадок, ошибок, неувязок, диспропорций. Все это, по его мнению, дело рук вредителей в планировании за многие годы. Я спросил, действительно ли шпионаж и вредительство приняли такие необъятные масштабы, что поразили все народное хозяйство. Ведь это очень страшное и невероятное явление. Он очень резко реагировал: «А ты что, не веришь», — сказал грубо. Впрочем, продолжал он, иногда у меня тоже закрадывается сомнение, не проявляет ли Ежов чрезмерный административный суд в массовом открытии заговоров. Но, продолжает, я верю в гений Сталина. Ты, говорит, знаешь, я всегда преклонялся перед ним. И теперь безгранично верю. Пояснил: «Теперь очень часто приходится видеть и слышать его и все больше убеждаюсь в гениальности. Он не может ошибаться». И тут же спросил, разве я ему не верю? Я ответил, что лично соприкасаться не приходится, нахожусь далеко от него. Его выступления очень деловые и четкие, мобилизующие, ясно отражающие решения партии. ЦК и партия верит ему. Как же я могу сомневаться и не верить. Я всегда дисциплинированный рядовой боец партии. Мы разошлись дружелюбно 2 декабря 1938. Жбанков, он теперь директор ЦАКФФ НКВД, с большим волнением сообщил об аресте Ежова. Событие кажется невероятным. Секретарь ЦК, председатель КПК, НКВД и вдруг сам арестован. Жбанков уверяет, что он в чем-то не поладил с грузинским секретарем ЦК Берия, который помешал уполномоченному НКВД по Грузии кого-то арестовать в Тифлисе. Рассвирепевший Ежов сам помчался в Тифлис, чтобы арестовать уполномоченного и подозреваемого самого Берия. А когда прибыл в Тифлис, Берия ждал его, сразу арестовал, заключил под стражу и доставил в Москву к т. Сталину с компрометирующими документами. Теперь Ежов под стражей, а Берия назначен в НКВД вместо Ежова. Больше Жбанков ничего не знает. Новость прямо-таки ошеломляющая. Верить или не верить? 8 января 1939. Барвиха. У фонтана профессор Юдин горячо отстаивал невиновность профессора Плетнева, осужденного как врага народа. Ко мне подошла академик Панкратова, она коммунистка с начала революции. Увела гулять в парк. Пояснила, надо быть осторожным и стараться избегать присутствия в пестрой компании при таком остром политическом вопросе. Долго ли попасть во враги народа. На мой вопрос, значит, она не верит, что все осужденные враги народа? В это никто не верит, ответила она. Для подавляющего большинства нет для этого никакой почвы и цели. Им приписывают реставрацию капитализма, расчленение и распродажу капиталистам России, ликвидацию национализации, восстановление частной собственности. Для большинства невероятная глупость. Какая от этого выгода репрессированным, прирожденным коммунистам-пролетариям, таким как Постышев, Крыленко, Шумяцкий, Енукидзе, Киселев, Пятницкий, Бауман и многим тысячам подобных им? Нет у них ни поместий, ни заводов, ни высоких чинов, ни частной собственности. Какой же смысл для них контрреволюция и возврат капитализма? Только возврат угнетения. Нет, не могут они быть контрреволюционерами. Все это выдумка. Как же можно верить, что в партии контрреволюция? 11 февраля 1939. Вызвали в ЦК к Щербакову. Он теперь стал также и секретарем МК и МГК вместо Хрущева, посланного секретарем ЦК Украины. Сообщил об аресте группы работников «Международной книги». Предложил мне возглавить Литературное агентство «Международной книги» в качестве директора. Развернуть широкую информацию мирового общественного мнения о нашей советской жизни и наших успехах. Установить широкую деловую связь с иностранными зарубежными издательствами, газетами и журналами и через них насыщать мировой рынок советской литературой и информацией. Для предварительного знакомства меня посылает под видом обследования. 22 июня 1939. Опять заходил Литвинов с женой. Она у сотрудников, он у меня. Состояние у него угнетенное, подавленное. Заговорил о произволе, репрессиях, о гнете, подавлявших русский народ и его талант веками, тысячелетием иностранными разбойниками и своими национальными узурпаторами. Революция освободила от них, расчистила народу путь к безграничной деятельности, к широкому проявлению таланта. Но снова рецидив — репрессии. Я попытался остановить Литвинова, но он нервно продолжал. Было ясно, очень страдает, хочет отвести душу. Я замолк, пусть старик отводит. Он стал порицать т. Сталина за ограниченность ума, за чрезмерное самомнение и самоуверенность, за честолюбие и упрямство, за карьеризм и неограниченную власть — наследие многовековой темноты и бескультурья. У Ленина на первом плане — человек и черты его полезной деятельности. Потому он никогда никого полностью не отсекал, кроме абсолютно безнадежных врагов. У Сталина на первом плане — согласие или несогласие с его взглядом, абсолютное обезличение или уничтожение инакомыслящих, хотя и полезных людей. Отсюда нетерпимость возражений, преследования, массовые репрессии.Сталин не терпит умных людей, подбирает ограниченных, послушных олухов. Кто его сейчас опора? Тугодум Молотов, карьеристы Каганович, Микоян, Берия и еще Мехлис, недалекий Маленков, дурак Хрущев и подобные им подхалимы и хвалители. Почему уничтожены старые верные закаленные кадры? Они умнее его, разгадали его, мешают властвовать и возвышаться. Чтобы развить массовые репрессии, надо было одурманить всех великой страшной ложью — массовым проникновением к нам фашизма, его бесчисленной агентуры, невидимой народом. Но это полный абсурд. Если бы десятки и сотни тысяч репрессированных партийцев действительно были бы агентами буржуазно-фашистских разведок, затесавшихся в партию, то такая сила давно бы уничтожила и партию, и советскую власть. А на самом деле совершается великое социалистическое строительство. И не по воле Сталина, благодаря нерушимой крепости партии и народа, осознавшего свою силу. Со временем история жестоко осудит Сталина за великую ложь и уничтожение кадров. Я потрясен такой смелостью суждений Литвинова. Неужели он, хотя бы частично, прав? 31 августа 1939. На внеочередной сессии Верховного совета Молотов выступил с сообщением о подписании договора с Германией. Сказал: «Вчера мы были врагами, сегодня мы перестали быть врагами». Все поняли, другого выхода не было. Договор ратифицировали. 4 октября 1939. Сегодня в Литаг заходил Литвинов. Сообщил неприятную новость. Арестованы как враги народа Красиков, Шотман. Говорит, подчистую уничтожаются старые партийные кадры. Я попросил не обсуждать этого вопроса. Все равно мы не знаем точных причин и сделать ничего не сможем. Будем надеяться, ЦК в точности разберется. 21 декабря 1939. Сегодня вся «Правда» посвящена 60-летию т. Сталина. Ему присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением Золотой звезды и ордена Ленина. Учреждены Сталинские премии за выдающиеся работы в области науки, техники, изобретательства, искусства и литературы. В передовой «Правды» отмечается, что имени Сталина нет более близкого для нас, его современников. Оно стало для трудящихся земного шара символом действующей свободы и счастья. Неужели выше и дороже Ленина? Неладно. Неужели мы, многомиллионная масса партийцев, ничего не стоим? Невольно задумываюсь, кому нужна эта трескотня и состязание в лести: партии, народу, истории, социализму, коммунизму? Нет, никому. Встал бы из мавзолея т. Ленин, а из могил Маркс и Энгельс, полюбовались бы, как их преемник позволяет возвеличивать себя превыше всех и всего, выпячиваясь выше партии. Наверное, их удивительной скромности было бы очень больно. Грустная картина. А радио на всех площадях и улицах оглушительно распевает гимны и нести про великого Сталина. 1 января 1940. Встречали Новый год у меня дома. Были друзья Жбанковы, Стреляновы, Видмонты, Боркины. В полночь по радио выслушали приветствие Калинина. Порадовались нашим огромным успехам. Великие дела делаем под испытанным руководством партии. Вот уже более 20 лет в невероятно трудных условиях наша великая партия монолитна, крепко и уверенно ведет народ все к новым и новым успехам, ни на шаг не сворачивая с ленинской линии. И на этом величественном фоне теряют всякое значение разные честолюбивые вывихи. Поговорили о международной обстановке. Очень сложная. Франция и Англия усиленно натравливают Финляндию, Швецию, Норвегию на нас. Гитлер громит Англию, захватывает Францию, нацелился на Скандинавию. Должно быть, и нам не избежать большой войны. Либо Англия и Франция договорятся с Гитлером и натравят его на нас, либо Гитлер расправится с ними, а затем с Италией и Японией бросится на нас. Нельзя верить этому фашистскому прохвосту. 10 марта 1940. Зашедший Литвинов опять пустился возмущаться и критиковать вчерашний юбилей. Называет честолюбцами, стремящимися вознестись выше Ленина, партии, народа — истинных творцов нашей жизни. Но мне уже неприятно жевать и пережевывать одно и то же. Ведь ничего изменить мы не можем. К чему заниматься пустословием? Поспешил отделаться. 22 июня 1941. Ужасный день. По радио выступил Молотов. Взволнованно обращаясь «К гражданам, товарищам, братьям и сестрам», он сообщил, что сегодня в 4 часа утра германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы, бомбили наши города. Это внезапное нападение гитлеровского кровавого режима является разбойничьим, воровским бандитизмом. Советское правительство призывает весь народ на победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу. Ужасное сообщение. Много предстоит страданий от разорения. Проглядели наши вожди. Теперь по их вине ужасная расплата. Некоторые действующие лица: Е.С.Варга — советский экономист венгерского происхождения, известный учёный в области политической экономии капитализма и мировой экономики. В 1927—1947 годах — директор Института мирового хозяйства и мировой политики. С.С.Юдин — крупный советский хирург и учёный, главный хирург НИИ СП имени Н. В. Склифосовского, директор НИИ хирургии имени А. В. Вишневского. А.М.Панкратова — советский историк, партийный и общественный деятель. М.М.Литвинов — российский революционер, советский дипломат и государственный деятель. В 1930-1939 гг. нарком иностранных дел СССР. © Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
