О марине
Пятый возДух. Версия убийства Марины Цветаевой
Татьяна Костандогло
В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели и поэты Стихи ру узнают
из публикаций на обеих моих страницах. Заранее спасибо за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Книга «Пятый Воздух» должна была родиться четверть века назад. Однако, по причинам, о которых читатель узнает из повествования, книга выходит в свет только сейчас. Молодому поколению трудно представить, что происходило в стране семьдесят лет назад, трудно понять ушедшее время, но тем важнее знать о нём - исторические события, увы, любят повторяться… Задумал книгу Андрей Борисович Цветаев-Трухачёв, племянник Марины Цветаевой, сын её родной сестры – Анастасии. Время распорядилось по-своему, но я считаю книгу «Пятый Воздух» нашим совместным с Андреем трудом.
Андрей, несмотря на свой возраст… Нет, правильнее будет сказать, не смотрел на свой возраст! А ещё точнее – не имел его. Я звала его Андреем, ему так нравилось. Наша встреча имеет свою историю, загадочную и печальную. Скажу одно – встретившись, мы не расстались. Андрей стал крёстным отцом моей дочери и другом нашей семьи. Для многих, кто его знал, Андрей остался незабываемым человеком. Порядочность, верность, обязательность – его отличительные черты. По профессии Андрей - архитектор. Личность. Аристократ. Блестящий эрудит. Потрясающий рассказчик, владеющий молниеносным чувством юмора и умением мгновенно располагать к себе людей. Одним словом, Человек-Порода, общение с которым было редким счастьем.
Дед Андрея, дворянин Иван Владимирович Цветаев, отец Марины и Анастасии Цветаевых - российский учёный-историк. Археолог, филолог, искусствовед. Член-корреспондент Петербургской Академии наук, доцент Императорского Варшавского университета и Киевского университета имени святого Владимира. Почётный член Болонского университета. В Московском университете Цветаев преподавал латинский язык на кафедре римской словесности. Научные труды Ивана Владимировича посвящены античной филологии, изучению италийских языков, искусству культурной жизни древних народов.
По поводу перехода из духовного сословия в дворянское Цветаев однажды сказал, что стал "дворянином от колокольни"... Иван Владимирович Цветаев - создатель, основатель и единоличный собиратель первого в России Музея изящных искусств. Сегодня Музей - одна из главных достопримечательностей нашей страны. Он получил мировую известность - Музей изобразительных искусств имени… Александра Сергеевича Пушкина.
Дочь Ивана Владимировича Цветаева - Марина Цветаева. Поэт милостью божьей. Она трагически закончила свой земной путь в Елабуге, в августе 1941 года. Официально по многим литературным источникам место её захоронения по сей день считается неизвестным. Попытки найти могилу не раз предпринимались, но увы - оставались безуспешными. Всякий раз слово «поиск» теряло свой смысл. Почему - читатель узнает, познакомившись с событиями, о которых и пойдёт речь.
Мною представлена версия о том, что Поэт Марина Цветаева не уходила из жизни сама. В своём предположении я не одинока. Версии убийства Поэта в этом году исполняется 70 лет. Будет ли с Поэта снято клеймо самоубийцы?
Книга-Документ «Пятый Воздух» - иск времени, попытка восстановить историческую справедливость по отношению к семье Цветаевых - истинным патриотам земли русской, заплатившим за право ими быть и делами, и жизнью своей.
ВАМ ОТКРЫТ ПУТЬ - ДЕЙСТВУЙТЕ
Когда впервые ко мне пришла мысль искать последнее земное пристанище Марины Цветаевой? Да, да, – именно там, в гостях у Владимира Ивановича Сафонова, книгами которого «Нить Ариадны» и «Нечто» зачитывались в то время многие. К автору у меня были вопросы, а Андрей хорошо знал Сафонова. Он договаривается о встрече, и мы получаем любезное приглашение.
Владимир Иванович - человек-магнит. Увлекательный рассказ о новейших научных открытиях, имеющих дело с необъяснимыми явлениями природы, покоряет всех. Среди слушателей Павел Глоба, тогда ещё широко не известный. Он подходит ко мне и пугающим шёпотом спрашивает:
- Вы знаете, сколько Вам лет?
– Нет, - отвечаю тоже шёпотом.
– Сказать?
– Скажите!
Присев рядом со мной, Глоба серьёзно говорит:
- Вам 450 миллионов, представьте себе!
Все смеются, а я охотно соглашаюсь:
- Приличный возраст, не возражаю! Спасибо, буду знать.
С тех пор на вопрос, сколько мне лет, ответ был всегда один: « 450 миллионов!». Причём, говорилось это чаще серьёзно, иногда с улыбкой. Как правило, по реакции человека можно было безошибочно понять, с кем имеешь дело.
Физик Геннадий Архангельский демонстрирует действие рамки, отвечающей на любые вопросы. Сегодня этой рамкой вряд ли кого удивишь, а тогда это было новшеством, по крайней мере для меня. Все гости сразу становятся детьми и предаются увлекательной игре – прячут предметы, которые Геннадий безошибочно находит. После того, как мою записную книжку трижды нашли в самых невероятных местах, неожиданно для себя спрашиваю:
- Можно ли таким способом найти место захоронения Марины?
Все знают о том, что Андрей племянник Марины Цветаевой. Ответ, от которого у меня мороз по коже:
- Давайте план кладбища, определим, не выходя на место.
Глоба в упор смотрит на меня и тихо произносит в полной тишине:
- Татьяна, Вам открыт путь - действуйте.
Мне не по себе. Расходимся поздно. В метро молчим, но мысли об одном. Прощаясь, Андрей говорит: «Завтра утром - к маме, вечером - к тебе. Геннадий тоже обещал быть». Долго не могу уснуть. Приходят стихи, от которых голова кругом. Утром раньше меня просыпаются строки: "Здравствуй, Звёздная! Здра..."
Понимаю - надо действовать.
Д И А Л О Г
- Глупая, ку-да?
Не твоя беда...
Я - себя – дотла,
Ночь - светла.
Не смотри! Уй-ди!
Фавн вы-у-дит!
В стенах ужаса
Пепел кружится…
- Здравствуй,
Звёздная! Здра...
Стих пьянит с утра.
Где твой нынче кров?
Не сыскать следов?
Строки – выведут!
Рифмы – в мостики!
Вот он, божий суд -
Стынут просеки...
Из земной петли,
И - не невзначай:
Хватит – иссекли.
Выходи. Встречай.
23 июня 1985
Решение принято. Лишний раз убеждаюсь в том, что каждая случайность – неосознанная закономерность. На следующий день, ближе к вечеру, приезжают Андрей с Геннадием. Анастасия подробно описала словами ту часть кладбища, где установлен мемориальный камень. Андрей вычертил с её слов схему на бумаге. Ему не составило труда разобраться в том, что необходимо Геннадию. Неужели сейчас, в эту самую минуту, будет определено место, которое сорок четыре года не могли найти?
- Это здесь, - говорит Гена, - делая отметку на чертеже, - приблизительно в сорока метрах от мемориального камня.
Андрей, глядя на меня, спрашивает:
- Ты готова?
Смотрю на мужа. Вместо ответа - вопрос:
- Когда едешь?
В среду, 26 июня 1985 года, с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой на имя председателя горисполкома, я отправляюсь в Елабугу. На вокзал Андрей привозит две горсточки земли с могилок родственников и просит передать их Марине. Я знаю, что земля живая, умеет говорить, способна действовать. Но разве в обычной жизни мы это замечаем? Ходим по ней, да и только… Если вдуматься, земля - единственная материальная драгоценность в нашем мире. Как её ласково зовут? Земелька, зЕмлюшка, земелюшка…
(Имя Емеля, Емелька, Емелюшка - от земли?)
Поезд набирает скорость. Напротив меня девчушка лет десяти, в руках у неё маленький поэтический сборник. Интересуюсь, чьи стихи. Показывает – Сергей Есенин. Вспоминаю себя приблизительно в таком же возрасте. Поезд «Ташкент - Ленинград». Мы с мамой едем к бабушке. На столике чей-то сборник стихов в голубой обложке. Открываю, читаю один стих, второй, третий и громко выношу «приговор»:
- Кто такая Марина Цветаева? Разве это стихи? Ерунда! Бред какой-то!
Мама в ужасе:
- Что ты себе позволяешь, Таня? Сначала дорасти до Цветаевой, а потом - оценивай!
Сколько раз в своей жизни я просила прощение за свои слова у Марины, у мамы, у пассажиров, невольных свидетелей разговора… Так было, да – так было! Мне и сейчас хочется кричать на весь мир:
- Прости, Марина! Прости дуру!
ЕЛАБУГА.
МАРИНА УЖЕ ЖДЁТ...
ВСЕ МЫ НЕ ОТ МИРА СЕГО!
Елабуга встречает проливным дождём. По ночному небу мечутся молнии,гром сходит с ума. Андрей забронировал место в гостинице. Время позднее – 22 часа.Прошу администратора объяснить, как добраться до кладбища. Та в ужасе:
- Вы нормальная? Ночью, в грозу, одна? Транспорт туда не ходит, это далеко!
И всё же… на вопрос отвечает. А я даже себе не могу объяснить, почему именно сейчас ТАМ необходимо быть. Это можно только чувствовать сердцем, которое не признаёт ни дней, ни ночей, ни часов, ни веков, ни расстояний. Оно готово, вырвавшись из груди, катиться мячиком в гору немыслимым образом...
***
Скорей, скорей! Искрится мысль летя,
Легко пронзая заржавелый воздух!
Благослови, Творец - твоё дитя
Переступило жизненную прозу…
1983
Иду пешим ходом. Только бы никого не встретить, только бы ни с кем не заговорить, только бы не растерять состояния радости необъяснимой - Марина уже ждёт… На кладбище странным образом успокаиваюсь. Страшно? Да. Но когда идёшь навстречу страху – он улетучивается. Молнии и гром замолкают. Дождь останавливается… Рассыпаю землю с Ваганьковского - горстку у входа, где камень установлен, а горстку… Дальше пробираюсь наугад,ориентируясь на пометки Гены. Но здесь - ничего, ни дороги, ни даже тропинки. Какие-то нагромождения, что это? Непонятно. А чуть дальше… О, боже!Огромная рябина? И ещё…
Кажется, тополя, да так много!
Неужели здесь?! С деревьев капает вода - ум понимает, что это ветер раскачивает мокрые ветки, но воображение рисует слёзы – деревья плачут… В голове всплывают строки из письма Марины к Анне Тесковой в Прагу: «Пусть люди не любят меня, но пусть деревья любят…» Неужели - здесь?! Рука разжимается сама, и горстка земли московской падает по выбору своему – я ей доверяю… Стою, прислонившись к дереву. Приятное чувство – я пришла к Ней сразу, как душа просила. Слушаю тишину. Сердце на месте. Бог знает, сколько я здесь стою? Что происходит – не понять. Состояние нерассказуемое.
А вот теперь можно и в гостиницу. Под ногами неожиданно появляется узкая тропа, она ведёт бережно, заботливо. С Мариной не прощаюсь – вернусь сегодня. Выхожу за ворота кладбища, вижу машину. Свет фар бьёт в глаза. Меня встречают. Ну, конечно, милиция! Пожилой лейтенант, вежливо здороваясь, добродушно шутит:
- Вы, девушка, не от мира сего?
В тон ему отвечаю:
- Все мы не от мира сего, забыли?
Едем молча. В машине нас четверо. Водитель, откашлявшись, задаёт вопрос:
- На кладбище, всё-таки, зачем ходили?
- За стихами, дорогой, за стихами!
Всерьёз изумляется:
- За какими ещё стихами?
- Да за обыкновенными!
Чувствую - не понимают. Переключаюсь на язык собеседников. Рассказываю о московском поэте Алексее Маркове, которого ночью, подвыпившего, доставив в милицию, как водится, избили. А когда на вопрос, где он работает, Марков ответил - поэт, под дружный хохот подсунули ему бумагу с ручкой: "А ну, давай поэт! Сочини что-нибудь!" И Алексей Яковлевич мгновенно выдал то, после чего растерявшиеся милиционеры, не переставая извиняться, с почестями отвезли его домой:
***
Маяковский не прав!
Маяковский лжёт!
Моя милиция
Меня не бережёт!
- Теперь понятно, что такое стихи? – спрашиваю своих сопровождающих.
- Теперь понятно, - отвечают хором.
Старший, помогая мне выйти из машины возле гостиницы, отдаёт честь:
- У нас в милиции не бьют!
- Я это подтверждаю, товарищ лейтенант, - и... смеюсь.
Сегодня – пятница. Начнутся хождения по государственным домам. Сна нет - стихи не дают – поток…
До утра – три часа. Стихи, остановитесь!
***
Продолжение - см. часть 2 http://www.stihi.ru/2010/05/31/3229
Т.К.
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053004862
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию
Танюша, а держать бумажный экземпляр совсем другое дело. А сколько удовольствия я получаю от фотографий. Ты оказывается выступала в роли МЦ, интересно об этом поговорить...
В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию В книге "ПЯТЫЙ ВОЗДУХ. ВЕРСИЯ УБИЙСТВА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ" все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в Елабуге и Казани, городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели Стихи ру узнают из опубликованной здесь книги. Спасибо всем заранее за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.
.
( Продолжение, начало см. Часть 1-ую:
http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 )
МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ КНЯЖЕСКОГО РОДА...
Биктимир Гизатуллович Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется - насторожен. После обмена любезностями знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. И хотя Анастасия Ивановна была уверена в том месте, которое она сама определила, будучи в Елабуге, она решает ещё раз всё перепроверить. Слишком уж много ненужных разговоров было... Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:
- Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?
Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:
- Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?
Биктимир Гизатуллович хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:
- Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
- Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять – их можно чувствовать, будучи читателем, и тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович, Вы – интересный мужчина…
(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том, что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:
- Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.
- Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:
- Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
- Значит, придётся говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
В редакции Елабужской газеты «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:
- Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:
- Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
Посреди крошечной комнаты диван, вплотную стол,детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо спрашивает, почти поёт:
- Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
Голос - горный ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос... Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
- А я всё думаю-гадаю, - кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно, - да Вы садитесь, садитесь!
- Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.
Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
- Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает подушку - одну, вторую, а там… О, господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!! Успокаивает Володя, он смеётся:
- Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
- Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.
Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:
- Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
"ОТОРВАТЬСЯ ОТ РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"
Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна - никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина.
- Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.
Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу,Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.
Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, тихо спрашиваю:
- Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
- Второй день, сегодня второй день.
- А когда Вы упали, помните?
- Помню,вчера вечером. Сын приходил.Пошёл его провожать,а на обратном пути упал.
- А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
- Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.
Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
- Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
- Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
- Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
– Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.
На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
- Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»
Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
- Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.
- Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!
(Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском… )
В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
- Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая руку к большой стеклянной пепельнице.
В ней утренние черновики. Рвать бумагу не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:
- Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю!
- Урод, - кричу, - пошёл вон, гад!
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:
- Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая? Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
- Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.
- Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник» ушёл в окно.
В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная, милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.
На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился. В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135
© Copyright: Татьяна Костандогло, 2010
Свидетельство о публикации №110053103229
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Татьяна Костандогло
Рецензии
Написать рецензию
Другие статьи в литературном дневнике:
