"Печатайте бесплатно на прозу ру!"
Хорошо, я напечатаю.
Как некие мерзавцы провали антифа базы Рамштайн.
А потом почитаю у себя на станице. В январе. Хотя, советуют, читать в феврале - под праздник 23 февраля.
Можно и в феврале.
Пока перепечатаю, для общего интереса. Мне помогает редактировать ИИшка, это пока неотредактированный вариант, но выдержанный как коньяк - 13 лет.
"Рамзай" - позывной.
Иллюстрация "Le Monde" (реклама обручальных колец)
***
Исповедь, как сдавали группу Рамзая
В неприкрытую дверь палаты заглянула головка женщины. Вошедшая дама, в старинной форме сестер милосердия негромким мелодичным голосом уточнила:
- Мы от женского монастыря, не хотите ли исповедаться и причаститься?
На неожиданный визит пациенты не отреагировали привычным для неё удивлением. Казалось, она говорила в пустоту.
В четырёхместной палате наличествовало только двое пациентов. Однако и они не проявили никакого интереса к общению с Богом через его дочь. Сестра милосердия подождала еще какой-никакой реакции и вышла, неплотно притворив входную дверь.
- Тоже ещё духовница. А утку подать некому, — пробормотал кто-то из угла.
Словно услышав это, в проёме вновь возникла фигура в черном платье с белым передником:
- Вы передумали?
Пожилой мужчина взирал из своего угла на визитершу. Первым желанием было промолчать, но тем не менее внутри кто-то как бы подзадорил и он повторил предыдущую фразу:
- Раньше сестры милосердия ухаживали за больными: подавали утку, воду, помогали умыться. А теперь вот исповеди принимают… До чего же вас подняло?
Сестра поджала губки, вздернула вопросительно бровь и тихим голоском, подойдя поближе к больному, задевшему её самолюбие, пояснила:
- На то здесь санитарки есть. Им кстати государство платит. Мы же добровольно, облегчить вам душевные скорби и обиды, поговорить, отпустить грехи.
- Вот оно как, - ухмыльнулся собеседник, - теперь вы по грехам специалистки.
- Зачем вы хотите меня обидеть? – под белым покрывалом сестра пожала плечиком, как предположил иронично настроенный к божественному провидению товарищ.
Только мужчина сменил гнев на милость: что с ней взять, мол, баба есть баба, как женщина выдала знакомую на сегодня, почти избитую фразу:
- Это в Вас говорит дьявол?
- Вы думаете? – мужчина повернулся на кровати так, чтобы лучше видеть собеседницу: почему бы не скоротать время до ужина, - и что же он говорит по Вашему?
- Что Вы далеки от Бога, – почти шепотом объяснили больному, словно и у стен имелись уши.
- Что Вы знаете о Боге? – спокойно поинтересовался мужчина.
- Что Бог открывает свое сердце всякому, кто обратится к нему за помощью, только нужна вера и преданность. И Бог пошлет исцеление, только требуется покаяться в грехах ему причиненных.
Текст показался мужчине то ли заученным, то ли нашептываемым сестре милосердия кем-то из-за плечика под платом.
- Значит, Бог послал Вас сюда, и Вы в этом ни минуты не сомневаетесь?
- Как можно сомневаться в Боге? – голосок стал более настойчивым, - Можете проверить сами. Покайтесь и болезнь Вас отпустит.
- Утки значит не по Вашей части? – еще раз вернулся к первоначальной мысли мужичина.
- Какие утки?
- Белые, пластмассовые.
Лицо сестры милосердия стало печальным: что взять с больного человека. И красивым, хорошо поставленным голосом она вновь пояснила:
– Мы сестры во Христе. У нас иная миссия. Мне еще ни разу не приходилось подавать таким вот утки. Для этого здесь есть соответствующий персонал.
- Но персонал не дозовешься, а уток на всех не хватает, что такого, если милосердие будет оказано плоти, а не духу?
- Если уток не хватает это забота сестры-хозяйки. Почему их не хватает, не думаю, что пластмассовое судно может дорого стоить, - попробовала сестра милосердия вновь завязать беседу со спасаемой душой.
- Х-мм, не хватает, говорят потому, что больные их раскрали. Хотя зачем тебе дома больничное судно? – как бы сам про себя удивился мужчина, подбиваемый на исповедь.
- Да, - согласились с ним, - нести что-то из больницы в дом плохая примета – непременно вернёшься вновь. Зачем гневить Господа?
Сестра перекрестилась, прошептав что-то наподобие: «грехи человеческие». Потом она обвела взглядом палату и кивнула на соседнюю кровать:
- Может быть мне поговорить с вашим товарищем, почему он молчит?
- Не удастся, - больной перевел взгляд на приятеля по палате, - он находится в коме. Выпил что-то….
- Хотел покончить с собой, - догадалась сестра, - это очень большой грех. А все от незнания нашего. Бредем во тьме, аки слепцы, вот и уготована нам гиена огненная.
Мужчина, обращавшийся с просьбой помочь ему с туалетом, в свою очередь слегка пожал плечом:
- Да при чем тут суицид? Поспорил, говорят, в компании, и выпил за деньги на спор какую-то дрянь, кислота вроде. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Зрачки даже на свет не реагируют. А кому он тут надо – смотри за ним, убирай, санитарки злятся, в палату не заходят. Он и ходит под себя. Тошнит меня уже от этого безразличия.
Сестра милосердия горько вздохнула, поправила край покрывала, подошла поближе к окошку, и, открыв на подоконнике книгу, что держала до этого в руках, перебирая четки, стала читать странные для восприятия церковно-славянские фразы:
- Странно маловерным и неразумным бысть, како слепорожденная видети и ведети может не точию настоящая, но и будущая, не ведяху бо силы Божия, в немощи человечестей совершаемыя…
В палате стало тихо, мужчине, прикрывшему глаза, на минуту вспомнилось детство, как он мальчишкой любил слушать у деда в деревне радио, передававшее на разные голоса радиоспектакли, тоже иногда не все слова были понятны, однако казалось, что мир хотя и велик, но доступен – только протяни руку: где-то выл ветер, скрипела палуба, ревели двигатели самолетов, двигались люди, а ты только готовишься, только еще обучаешься: как надо поступить, как выбрать дело по душе, как стать кем-то в том манящем будущем, что наступит, когда станешь взрослым.
- О блаженная мати, услыши ныне воспеваемое тебе хвалебное пение и испроси нам у Господа Иисуса Христа грехов оставление, христианския мирныя кончины и добраго ответа на страшном судищи Его, да и мы с тобою сподобимся в селениих райских славити Святую Троицу, вопиюще: Аллилуиа.
Сестра милосердия заложила четки в книгу и вновь обернулась к больному:
- Вы так ничего и не вспомнили из грехов своих?
Мужчина все еще прислушивался к внутреннему эху этого Аллилуйя. Был ли он маленьким хоть когда-нибудь? И кем тогда была эта женщина. Они ровесники, думал он, значит, наверняка слушали одни и те же радиоспектакли. А может, она жила в большом городе, ходила в театр, где актеры были живыми, декорации – полновесными, программки пахли типографской краской, а в антракте подавали пирожное с соком. Но отчего-то голоса в эфире казались более воздействующими на психику, словно ты подслушивал чужую жизнь, а не смотрел на чью-то игру.
- Отчего же - вспомнил, - мужчина решил не отпускать от себя черно-белое виденье, ведь, по сути, сейчас шел спектакль, причем специально для него, а это бывает не часто.
- Вам хорошо известны православные заповеди? – спросила наставнически сестра.
- Не воруй, не пожелай ни жены ближнего, ни вола его, ни раба его, не лжесвидетельствуй, не убивай, - покорно вспомнил больной.
- Собственно это близко по смыслу, но, тем не менее, Вы, видимо, далеки от Божественных текстов, перепутали Библию и Евангелие, - констатировала сестра, вновь придав глазам печальный оттенок, - однако это со временем Вам откроется, - успокоила она, - Бог никого не оставляет в одиночестве.
Мужчина, неожиданно для себя, разозлился: вот кукла. Может, она и не знала детской радости, которая нравилась ему, может, она — специалист лишь по тем грехам, что понятны ей самой? А он уже раскис, хочет кому-то поплакаться в юбку. Сестра же милосердия, словно не слыша его мыслей, пошептала какие-то священные слова, положив тонкие холодные пальцы на лоб и приготовилась приступить к таинству грехоочищения.
- Я предал одно человека, - серьезным тоном начал мужчина.
- Он остался жив? – после некоторой паузы решилась спросить исповедующая.
– Жив? – странно, но такой простой вопрос ни разу не приходил предателю в голову, хотя ситуацию он прокручивал в свое время практически еженощно. Вспоминалось что-то вроде сцен из фильма «Чикаго», где сознание жертвы, даже после смерти, подключают к системе, чтобы воскресить события и установить истину. Трупу дела до будущего нет, но исследователям нет дела до трупа. Только до сознания. Ведь душа бессмертна, пусть поработает во имя спасения человечества.
Трупу дела до будущего нет, но исследователям нет дела до трупа. Только до сознания. Как же – душа то у нас бессмертна, пусть поработает во имя спасения человечества.
- Дело не в нем, дело в том, что я думаю о своем поступке, - оценил ситуацию мужчина.
- Нет, - не согласилась женская логика, - если он в результате умер – это убийство, и нарушение заповеди.
- А если жив? Не лжесвидетельствуй что ли? – саркастически усмехнулся собеседник.
- Хорошо, - примирительно кивнула сестра, - допустим он жив. Но вы его предали и что?
- Хотел бы я сам знать – что?
Он вновь вернулся в сознание содеянного. Многое стерлось заинтересованными в неразглашении специалистами, и из оставшегося калейдоскопа картина уже давно не выстраивалась. Тот парень был немцем. Это первое, что всплывало сразу. Видимо, в этом и был ключевой момент, поворот ключа.
Странный, словно заложенный в генном коде, момент зависти. Зависть всех полукровок к чистокровным собратьям. Он сам ничем не лучше: неудачник, списывавший свои неудачи на прохвостов, захвативших лучшие места в иерархии, маниакально-мнительный тип, боявшийся даже своей жены. Собственно, хорошего в нем было мало. Но он был чистокровным. Признан среди своих таковым до какого-то там колена. Глупость – все эти сборники кровей. Им бы только повод – не признать своим человека. И отделить овец от козлищ. А если ты не то, и не то… Откуда они и берутся – полукровки.
Произошла стычка двух абсолютно непримиримых кодов – русского и немецкого. Конечно, его можно было и не подставлять. Но как быть со всем этим расовым кодексом классификации? Значит, раз он немец, то он выше нечистокровного? А то, что этот неудачник стал продавать секреты русским – это что, расовое превосходство дает о себе знать? Полукровку они отвергнут из принципа – так получите. Утрите нос. Словно Ку-клукс-клан наоборот. И во имя справедливости потребовалось негодяя сдать. Да, я все равно не буду вам ровня, но может и не хочу. Ни русским, ни немцам.
- И я его вычислил! – стукнул кулаком по розовато-серой стене больной.
- Кого? Того самого? – перед ним возникло печальное лицо сестры милосердия.
- Угу, - мотнул головой точно бык мужчина, - того самого.
Когда-то один из знакомых, тоже чистокровный “немчура”, говорил, что немцы предпочтут иметь дело с чистокровным русским, чем с полукровкой. По молодости он не верил. «Майн кампф» (как Библия) и прочая свистопляска. Не может быть таких немцев! А может быть, он и тогда перепутал тексты?
- Это потому что они здесь "таких" не знают, - настаивал собеседник, сделав нажим на слове "таких".
Чем это русские лучше нас? Чистота расы наиболее рьяно охранялась бы теми, кого наконец-то признали бы за своих.
- Но ведь с тем усердием, с каким вы уничтожаете одну половину своей крови, вы сможете уничтожить и другую, - не соглашался голос, теперь уж из воспоминаний.
- Если и есть какое-то число других немцев – погоды они не делают!
И предатель предал предателя. Можно ли предать предателя чужой родины? Собственно, до сих пор он считал свой поступок правильным. Ему не место среди расы. Но там его все равно не поняли: тот, пусть и преступник, оказался для них своим. А этот – все равно чужим. У расы отсутствует логика, когда говорит кровь.
– Вам нечего добавить? – спросил тихий женский голос.
Больной кивнул: нечего.
- То что вы сделали не подпадает ни под один из грехов, если не повлекло смерти человека. Но я все равно помолюсь за Вас в Храме, - улыбнулась женщина: ох уж эти мужчины. И перекрестилась.
Р/S
необходимые пояснения
сестры милосердия реально существующая программ в Республике Беларусь
вторая программа по маленькой человеческой трагедии - работа группы Рамштайн
и литерный нельзя остановить...
© Copyright: Волна Поль Домби, 2012
Свидетельство о публикации №212120801783