Бывает, прочихаешься от библиотечной пыли,
и внезапно мыслями чёрт-те куда унесёт:
а что, если правда – Есенина убили?
Не было самоубийства, вот и всё?!
Значит, в ад – ни-ни, но и в рай, если честно,
для таких, как он, перехода нет,
и попал поэт в довольно странное место,
где сходятся перманентно тьма да свет.
Там рябиныберёзы – вдоль тропок узких,
полощется неба ситцевая синь,
короче, типичнейший пейзаж среднерусской
давно непаханой полосы.
А когда метели закуролесят,
засыпая по маковку и выше «по»,
так, что даже на объезженных бесах
не проехать к амбулатории и сельпо,
он сидит у окна, смотрит ангельскими глазами
на белую кутерьму, под ветра жалобное нытьё
пишет-пишет длинные письма маме
о своём бесхитростном небытие:
Мама, здесь бывает особенно грустно,
к ночи хату снегом до трубы занесёт.
Ещё и женщин в наших краях не густо,
да и те, что есть – ну ни то, ни сё.
Не святые, не грешницы – дюже скучно,
проку с них… ну разве что с кондачка
иногда сигарет мне дают поштучно,
наливают рюмочку коньячка –
если смог разжалобить чьё-то сердце.
Потому о любви здесь я – ни гугу,
сочиняю колыбельные для некрещёных младенцев.
Ты прости за эту мысленную пургу.
Головой встряхнёшь, оглядишься рассеянно,
и на грешную землю вернёт опять
голос: – На какой у вас полке стихи Есенина?
Что-то вдруг захотелось перечитать.