Слушая шум воды в ванной комнате, он наполнил стеклянный заварочный чайник кипятком, наблюдая, как чайные листья раскручиваются в медленном танце, выпуская тонкие полупрозрачные нити, а пузырьки воздуха цепляются за стенки, образуя причудливый узор.
Разлив чай по чашкам, он устроился на диване, обхватив нагревшийся фарфор ладонями, и пытаясь сконцентрироваться на терпком запахе. Безопасная дистанция. Одна ночь.
Дверь открылась бесшумно и воздух мгновенно наполнился ароматами чистоты: запахом свежевымытой кожи с легким оттенком мыла и чего-то цветочно–фруктового, может быть, кондиционера для волос.
Он поднял взгляд и резко вдохнул, словно перед прыжком.
Она стояла, освещённая рассеянным светом из ванной. Вода сделала её каштановые волосы почти шоколадными, а кончики, тяжёлые от влаги, создавали мягкий контраст с тёплым оттенком кожи, напоминая сепию на слоновой кости.
Падая под углом, свет выхватывал чёткую линию ключиц, будто прочерченную серебряным карандашом. Шёлковое короткое платье цвета кофе с молоком было похоже на небрежный мазок кисти. Бретельки, тонкие и лёгкие, как паутинка, еле-еле держались за плечи.
Ему нестерпимо захотелось немедленно запечатлеть игру света на мокрой коже, глубину теней под слегка приоткрытыми губами. Фактуру шёлка, прилипшего к бедру, капли на шее. Но больше всего выражение её глаз. Эту откровенность, что бывает только у тех, кому нечего больше терять, а значит и скрывать.
Желание пронзило его резко и неожиданно. Он чувствовал его, как жар в груди, перетекающий в тяжесть ниже. Пальцы непроизвольно сжались, будто пытаясь удержать карандаш.
– Чай готов? – её голос вернул его в реальность.
Но этот, увиденный им так живописно, образ, уже проник в него и мерцал где-то между желанием и страхом. Потому что он знал, что если возьмётся за карандаш или кисти сейчас, то уже не сможет остановиться.
Она опустилась рядом на диван. И шёлковая лямка платья сползла с одного плеча, обнажив гладкую дугу ключицы, когда она потянулась к своей чашке с чаем.
Волна её аромата накрыла его. Терпкость недозрелой красной смородины – листья и та самая ягодная кислинка, что щиплет язык – переплелась с густой цветочно-фруктовой сладостью. Запах был живой, влажный, как сад после ливня.
Он не помнил, как оказался так близко. Аромат красной смородины смешался с запахом его собственного дыхания, учащённого, прерывистого. "Нет" – пронеслось где-то в глубине его сознания. Но тело уже не слушалось, пальцы легли на её обнаженное плечо. Кожа под ними была прохладной, влажной. Он почувствовал её лёгкую дрожь.
– Не надо.. – прошептала она, но в её глазах читалась не просьба остановиться, а признание неизбежности того, что уже началось. Это была капитуляция, но не перед ним, а перед собственной потребностью в близости, в подтверждении, что она жива, что её тело ещё может что-то чувствовать, кроме боли и стыда.
Она осторожно сняла с него очки. Его глаза, лишённые стеклянной защиты, казались невероятно светлыми, точно янтарь, поймавший в плен лучи заката. Глубокие, горячие, почти прозрачные.
– Ты совсем другой без них.. – сказала она удивлённо, касаясь его лица.
Он наклонился, и его губы коснулись уголка её приоткрытого рта. Солоноватый вкус кожи, воды, мыла – всё смешалось. Он почувствовал, как её тело выгнулось навстречу. Она ответила на его поцелуй с внезапной жадностью. Руки сами притянули его за шею ближе.
Он чувствовал её всем телом – мокрые волосы, шёлк платья под ладонью, тонкую дрожь, сменившуюся жаром под кожей. Её дыхание участилось, шёлковая ткань окончательно сползла, открывая верхнюю часть груди и живот. И тут она вдруг замерла. Желание в её глазах сменилось паникой.
– Нет..– её руки неловко и стыдливо попытались прикрыть наготу. Взгляд метнулся в сторону, полный внезапного стыда за свою уязвимость, за тело, которое теперь, после безумной вспышки желания, казалось ей несовершенным и недостойным.
Он остановился и замер, нависнув над ней, глядя прямо в глаза. И в этом взгляде не было ни жалости, ни оценки, ни превосходства. Только восхищение. Глубокое, безмолвное, почти неистовое.
Он смотрел на неё, как художник. Творец, видящий совершенство в изломе линий, в игре света на неровной поверхности. Он смотрел на неё – смущённую, растерянную, с мокрыми прядями, прилипшими к щекам – и видел её красоту. В этой хрупкости, в этой искренности стыда, сменившего отчаянную смелость.
Его пальцы мягко, но настойчиво разжали её кулаки, сдерживающие шёлк. Ладонь уверенно легла на бедро, освобождая то, что она пыталась спрятать.
Она затаила дыхание. Неуверенность и стыд таяли. Она видела своё отражение в его глазах, чувствуя себя не униженной и голой, а желанной. До мурашек. До головокружения. И вместо стыда по телу разлилась волна тепла, в десять раз сильнее прежней.
Она больше не пыталась прятаться, притянув его лицо к себе, к своим обнажённым грудям. И когда он прикоснулся губами к влажной ложбинке между ними, то почувствовал, как она вздрогнула всем телом.
Его рука скользнула вниз, находя теплоту между её бёдер. Она вскрикнула, когда длинные и настойчивые пальцы коснулись влажной кожи, уже готовой принять его.
– Видишь ? – выдохнул он ей прямо в рот, чувствуя, как она трётся о его ладонь. – Твоё тело знает правду лучше любых карт.
Она не ответила, но её ноги обвились вокруг его бёдер, прижимая его плотнее. Он не сопротивлялся, одной рукой поддерживая её за спину, другой освобождая себя от одежды, он вошёл в неё медленно. И она закусила губу, когда он начал двигаться – всё быстрее, всё глубже, заставляя её терять контроль.
– Смотри на меня, – приказал он, и она открыла глаза, утонув в этом янтарном море.
Её тело сжалось вокруг него в сладостном спазме, и он почувствовал, как её ногти впиваются в его плечи. Её крик, смешанный с его стоном, слился в едином порыве, пока волны наслаждения накрывали их снова и снова.
кадр назад:
http://stihi.ru/2025/08/16/4742