Конечно, отвернулась - как смотреть
на голову, что кровью истекая,
лежит на блюде, а была живая
минутою назад. Чужая смерть
и сердце, и ладони леденит.
Не убивала - но с убийцей вместе
в грех угодила просто чувством жеста,
любовью к танцу. И ещё свербит,
что долг дочерний безотказной быть,
послушной материнской жёсткой воле
тут обернулся бесконечной болью,
с которой жить теперь. Придётся жить...
Не убивала лично, но слова,
которые смиренно рот исторгнул,
приобрели ужаснейшую форму -
убитого святого голова.
Да и неважно, был ли он святой -
живая плоть, в ней сердце трепетало,
а нынче смерть, сомкнув на горле жвалы, -
всё превратила в прах. И пир горой
враз обернулся тризной. Вот цена
покорности слепой и безрассудной.
Приказам подчиняться так нетрудно -
когда бы не вина...