Обречённые на любовь. Зеркало

Александрит Мина
Любовь - это когда ты продолжаешь писать вашу историю,
даже после того, как закончились чернила
и поставлена точка.
 
Голос Хоизера, гипнотическая гуашь звука,
растворился в исповедальной драме Сиа:
заталкиваю боль глубже, я та, кого называют
"для хорошего времяпровождения"
и я чувствую эту любовь..
а они всё стояли  посреди зала.
 
Два угольных силуэта  на размытом фоне ночи,
её руки - на его плечах, его - на её полуобнажённой спине.
 
Она вплелась пальцами в его ладонь
- прохладная скульптурная глина
и повела к бару.
Бармен, не глядя, поставил перед ними
две бутылки с водой - стекло, запотевшее
и мутное, точно взгляд запойного пьяницы.
 
В холодном свете барной стойки
он разглядел на глади её платья
брошь - маленькая стрекоза
с крыльями тоньше, чем утренний свет,
пронизанный серебряными нитями,
казалось, от грохота музыки
она вот-вот испуганно взлетит.
 
Он сделал глоток ледяной воды.
Молчание между ними,  медленное, как искушение,
и густое, как застывающая смола, разрезал голос:
 
- Лев мой ! Это же та самая дрянь, что написала про тебя гадости,
под псевдонимом Адам Моррем !
 
Щёки его Пенелопы пылали,
когда она резко повернулась к алой маске.
 
- Что, жёлтую прессу стали пускать в приличные места ?!
Пошла отсюда на помойку, в которой ты обычно копаешься !
 
Он замешкался зрителем перед инсталляцией,
когда тот ещё не решил, вступить в неё
или сделать шаг в тень.
 
- Мадам, жёлтая пресса и сплетни - не мой жанр,
думаю, вам это ближе, - голос алой маски звучал с показной вежливостью.
- А вы так в него вцепились, потому что надеетесь
дождаться, когда ему будет всё равно с кем ?
 
Если она хотела произвести на него впечатление,
то своей цели достигла
- он почувствовал острую неприязнь к ней,
и вину по отношению к той,
что любила его так безоглядно,
так безответно, наивно и глупо,
а он не мог ни ответить на её любовь,
ни набраться смелости, чтобы оттолкнуть.
 
Преданная Пенелопа потускнела,
словно  фреска, с которой соскоблили верхний слой,
губы её задрожали.
 
Он подумал, что таких, как эта алая лиса,
в его жизни целая галерея - травести в ярком гриме,
хитрые игрунки, - они приходят и уходят,
оставляя ощущение вчерашнего праздника,
и пустоту выставочного зала после снятия работ,
а верных среди них - единицы.
как подлинников в мире репродукций.
 
Ему захотелось выпить чего - нибудь покрепче,
чтобы смыть металлический привкус разочарования.
 
- Я думал, вы - моё зеркало, - сказал спокойно,
глядя прямо в прорези маски. - Жаль,
зеркало оказалось неприятно запотевшим.
 
Торжествующе вскинув подбородок,
и светясь, будто левкас на иконе,
Пенелопа прилипла к его плечу.
Он развернулся и пошёл к выходу.
Так же, как уходил из чьей-то жизни.
Без жалости.
Без сожаления.
 
Она смотрела ему вслед.
Стрекоза сорвалась вниз,
падая, крошечная игла-стилет впилась в кожу,
тонкие крылья стрекозы рассыпались,
так разбивается запретная любовь
о нерушимость брачных клятв
или вечность.
 
Кровь выступила на коже
крошечной алой каплей
на чистом холсте.
 
Он не обернулся.
Ни разу.

на кадр назад: http://stihi.ru/2025/06/24/7435