„ДЕПРЕСИЯ” („ДЕПРЕССИЯ”)
Ахмет Емин Атасой (р. 1944 г.)
Болгарские поэты
Перевод: Галя Карааргирова
Ахмет Емин Атасой
ДЕПРЕСИЯ
Не бях часовете на лудостта предвидил,
но се скъса конецът, мънистата им се разпиляха
и се свиха по ъглите непогалени и обидени
като сиротни деца под нерадостна стряха.
Пътят пред мен изтънява и безбожието ме обкръжава,
кой съм, къде отивам, какво ми е името!
Още дългове на предишния си живот издължавам,
а ето, че в сегашния двойно повече имам.
Затова ли кънтят подир мен така гръмогласно камбаните?
Напъдете и кучето, дето сянката ми е заглозгало,
за какво се вълнува това сборище на мегдана
и защо споменават редом с мен имената на розите?
Разпълзяват се пътищата, които водят за никъде –
бавно кретам по тях към своята сянка-изгнаница,
суховеят отдавна е ожънал живота по нивите,
а аз още не съм прекосил и първата граница.
Въжетата на ветровете посоките ми са овързали,
слепотата като прилеп в слепоочията ми се мята
и как смъртта да оплача, като нямам собствени сълзи,
как да проговора с езика на самотата?
Нищо! Нека дължа на смъртта и нека камбаната удря!
Има време да стигна сянката си и нарочно
да поседна най-сетне до себе си, да се учудя,
че е свършил и този живот и следващият започва.
Ахмет Эмин Атасой
ДЕПРЕССИЯ (перевод с болгарского языка на русский язык: Галя Карааргирова)
Я не успел предвидеть сумасбродства пору,
но разорвалась нить, и бусинки внезапно разбежались
и, необласканные и убиженные, – по углам за щоры,
как дети-сироты – под кров безрадостный и обветшалый,
всё тоньше предо мной стезя, и возрождается безбожье,
кто – я, иду куда, какое мне досталось имя?
Долги из прошлой жизни, так и не отдав, тащусь по бездорожью,
а в настоящей – возросли они – уже неоплатимы.
Не потому ль так пламенно по мне звонят колокола,
пёс в тень мою вцепился, гнать его, но лай – истошный!
Чем же взволнована толпа на площади, насуплена и зла,
и почему мне в ухо кто-то шепчет имя роз роскошных?
Хиреют, расползаются дороги, в никуда ведущие,
по ним иду за тенью собственной – изгнанницей,
давно палящий ветер пожинает жизнь с полей гниющих,
а я не перейду никак через рубеж свой первозданный.
Вдоль-поперёк верёвками ветров мои повязаны дороги,
и слепота – как мышь летучая – в виски мои стучится,
как мне оплакать смерть, когда лишен я слёз в итоге,
и языку святого одиночества – смогу ли научиться?
Но пусть обязан смерти я, пусть колокол ликует звонко!
Есть время все еще догнать свою родную тень и понарошку
вдруг удивить себя, с собою рядышком присев, у самой кромки,
что кончилась и эта жизнь – и будущей откроется окошко!