“Раньше у доктора не было стетоскопа.
Доктор обнимал пациента и ухом слушал его
сердце. И пациента называл “голубчик” — в
самом деле, как ещё называть, если ты к
кому-то прижался и обнял?”
Анна Кирьянова
Ночь поезда укачали… тут целься — не целься,
в сонное царство найдётся для ангела вход.
Старый вагон громыхал, а она как принцесса:
жёсткий матрац и горошина… сдавленный вдох…
Снился ей доктор, тот самый, студёной зимою…
Снега по горло — и горло пылало — ожог!
В мареве зыби качается небо седьмое…
жар опоясывал… пёрышко… в небо шажок…
Кто-то скрипел половицами, кашлял за стенкой,
с валенок снег обметал, грел ладони о печь…
Льдинки звенели в ведре, плыл сугроб на ступеньке —
ей же хотелось чудесное что-нибудь спеть…
Руки прохладные нежные трогали кожу,
кто-то её обнимал, приложившись к груди…
Ей бы ответить, обнять незнакомого тоже —
вдруг этот ангел вспорхнёт — он же в мире один!
Слышалось слово “ангина” сквозь шёпот и шорох:
слово похоже на “ангела” — пёрышко где?
Кто-то задёрнул на окнах тяжёлые шторы…
Вот она, птенчик пушистый в забытом гнезде…
Снова за стенкой: “к рассвету уже станет лучше…”
Голос совсем незнакомый, но словно родной.
“Ангел спасает…”, — подумалось, — “экий голубчик…”
Только зачем оставаться ей на ночь одной?
Пёрышко мягко лежало всю ночь на ладони…
— “Чаю, принцесса? Давай-ка, рассказывай сны.”
Разве в вагоне в придачу живут купидоны?
— “Снилась крапива и, как её… кажется, сныть…”
2о.11.2о24 оо:15