Как только зима постучится
в мою обветшалую дверь
тепло раздаю по крупицам.
Поверишь? Не веришь? Проверь.
Топлю я котёл водогрейный
бумагой, стихами топлю.
В котельной на Старо-Литейной
приму килограмм по рублю.
Рембо, Кюхельбекер, Жуковский
Цветаева, Бродский, Басё,
Барто, Ходасевич, Тарковский
и страшно сказать наше всё
валяются пыльною кучей -
бумага ни то брат, ни сё.
И Пушкин по жизни везучий
наш светоч, наш мавр, наше всё,
теперь это макулатура.
Её предаю я огню
Да, классики в литературе,
под пьяных бомжей болтовню,
пылают так ярко. Искрится
в дыму поэтический дар.
По стенке сползает мокрица.
Котла раскалённого жар
наполнит собой кочегарку.
Последней поэмы тепло
больную хромую овчарку
живую ещё привлекло.
Бродягам и псам шелудивым
тепло просто так раздаю.
Учусь у них быть терпеливым.
В объятия к небытию
нам всем торопиться не стоит.
Присядем, заварим чифир.
Бродяга? Нет, истовый стоик.
Стихами пронизан эфир.
Читаем запоем. И в топку.
Патетику я не люблю.
Всё в пекло. Всё в ад. На растопку.
Туплю. Кочегарку топлю.