(„ДОКЛАД”)
Никола Йонков Вапцаров (1909-1942 г.)
Болгарские поэты
Переводы: Александр Борисов, Олег Шестинский, Любовь Цай
Никола Вапцаров
ДОКЛАД
Часът е седем. –
Да губиме време
не струва.
Но гледам –
отсъствуват двама.
И знаете, мене ми идва
да псувам,
защото нехайството
значи измама,
предателство значи
към нашето дело.
Макар и шаблонно,
аз смело ще кажа,
че трябва да влеем
ума и кръвта си,
живота си даже
във нашта идея.
Аз почвам доклада.
Ако случайно
в него мъничко
мисъл не стига,
търсете виновника –
моята младост,
сърцето ми
с кръв непокорна
на тигър.
Какво ще докладвам?
Какво ще усуквам?
Да почна с войната
в Китай ли? – Излишно!
Та аз съм просмукан
от мъка
и чукам
на вашата съвест
за нещо по-висше,
което е вплетено
в нашия спомен,
което гневно
в гърдите напира,
умира
и пак се заражда
в сърцето
и носи прекрасното име
Родина!
Ако с главите си
счупим вратите,
подпрени със мрака
на днешното време,
ако умреме
на поста си, верни
на гладния повик
на нашата ера,
това е прекрасно,
но чакайте, нека
поставим наясно въпроса… –
Далеко
не мерим ли,
твърде далеко, другари?
Аз мисля, че първата
капка, която
от своята кръв
за света ще пролея,
ще бъде за мойте
поробени братя,
ще бъде за Нея!
И ти се опитай да спориш
със мене.
Та аз за секунда, за миг
ще те смажа.
Аз чувствам горещите думи
на Ленин:
„Прав е другарят Вапцаров“– ще каже.
И тъй – към доклада.
Докладвам направо –
аз страдам!
Но някой ще каже тогава:
„Забравяш –
въпросът е толкова личен…
Ти можеш да страдаш,
тъй както обичаш,
но твоята мъка
ще трогне малцина.“
Грешите –
аз страдам за свойта Родина.
Аз страдам за вас,
и за себе си страдам…
Защото живота ни бие сурово
в лицата,
а ние примигаме, братя,
защото перото си топиме ние
далече, далече –
през девет морета,
и наште куплети
едва ли достигат
до робската мъка,
която в сърцето
народно е свила
възел
от змии.
Работи работник
в хлебарница „Охрид“.
Очите червени,
мишците потни.
Във стаята душно,
в сърцето студено,
в сърцето омраза
и ропот.
Работи работник
в хлебарница „Охрид“.
А вътре задушно
и сиво.
Но всеки си има
малко в живота
и радост,
и нещо красиво.
Някаква фирма
увиснала горе,
фирма, зацапана с синьо.
Но за работника
тя е простора
над Охрид
тя е Родина.
Числа. А числата –
това е съдбата
на някакъв
беден чиновник.
В ръцете размерно
сметалото трака
като курдисан
часовник.
Това са шестнайсет
години, протекли
без радост,
ала и без мъка.
Без мъка и радост
в живота човешки –
е нещо по-лошо от пъкъл!
Но ето веднъж
някой песен полека
подкарал
така от досада:
някаква песен
си пеел човека
как мътен
и кървав бил Вардар.
Сметалото спряло.
Сметалото млъкнало,
станало синьо
във стаята,
сякаш от здрача.
И ето, пръв път
след шестнайсет години
човекът с числата
заплакал.
В полето, където
морето допира –
тръстика, блата
и комари.
Там привечер
чайките с крясъци викат
и дебне малария.
В блатата отровните пари
задушват,
убиват,
изсмукват живота.
И хората зли
и с напукани устни
псуват на майка
теглото.
Те сеят, но кръстове никнат.
Децата
се раждат
със жълти зеници.
Ех, майко ле моя,
в строя тръбата
ще свика
все отбор войници!
А старите още
сънуват житата
край Струма, край Вардар
и Места.
Но някой в леглото
ръмжи и с ръката си
чергата грубо намества.
И пролет, когато
прииждат ятата,
от скръб
или
атавизъм,
плодът в утробите
тъй се премята,
че пукат на майките
ризите.
А ние се тътриме
тука излишни
за нашите братя.
Жестоко!…
И с кръв по челата
животът ни пише:
„Изгубили свойта посока.“
Да, пишем.
И пишеме верно и честно,
защото ни смазва животът.
Но колко от нас са
написали песни
за този незнаен
работник,
който се просва
в леглото без мисъл,
но в съня си кошмарен
мисли за Охрид,
за лодката мисли,
която в детинство
е карал?
Колко от нас
са написали песни?
Питам ви –
кой е написал?
Затуй и народът
със нас е на „Вие“–
не чувства ни свои,
ни близки.
Дълбоко в сърцето си
мъката крие
и гледа ни
някак изниско.
Послушайте, верно е,
нас ни отплесна
епохата, хляба, живота.
Помислихме ние
родината тесна
за нашите песни,
защото очите ни гледаха
нейде звездите
и чакахме само сигнала,
когато зората
със гръм ще отприщи
на дните водите
преляли.
Очите ни гледаха
само звездите,
пред нас
те не виждаха нищо.
А в Прилеп са скрити
в мъха на стените
легенди, които ни чакат.
Открий със ръката
кората на мрака,
пиши!
И не бой се нататък!
Вятърът пее в Пирина,
в скалите,
пее в усои, в увини –
колко са паднали
в боя за своя
покрив
и свойта Родина!
Вятърът пее в зелените листи:
слушай
и само записвай.
Записвай го просто и честно,
тъй както
просто го пее народът:
„Заплакала е гората
все зарад Индже войвода…“
Никола Вапцаров
ДОКЛАД (перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Борисов)
Сейчас семь часов.
Тратим время
бездарно.
Отсутствуют двое –
неправильно это.
Товарищи, знайте,
поскольку халатность
предательство значит.
И в нашей работе,
звучит хоть шаблонно,
но смело скажу вам,
и это законно,
что в нашу идею
мы кровь свою
влили и
разум и тело.
Доклад начинаю
и,если случайно,
мне слов не хватает,
ищите вину в том,
что юный еще я
и кровь непокорна,
как сердце у тигра.
О чем расскажу вам?
О чем вы не знали?
Война ли начнется
в Китае? Не знаю!
Вспотел весь от муки
и в совести вашей
ищу я большое,
что соткано в память.
Которая в сердце,
болит, умирает,
которая в сердце,
рождается снова.
Имеет прекрасное имя –
Отчизна!
Давайте подумаем,
сможем ли вместе
сломать эти двери,
где тьма накопилась,
ведь, если умрем мы
на этой дороге,
то только поверьте
голодному зову
сегодняшней эры –
ведь это прекрасно!
Но вы подождите,
друзья, и позвольте
вопрос проясним тот:
Не быстро ли мерим?
Не слишком далеко,
товарищи, други!
И думаю,
первая капля той крови,
что мною пролита,
со мною не спорьте,
и это, конечно,
те братья, что в рабстве.
И я, не колеблясь
секунды, отвечу.
И чувствую снова
горячее слово,
чтоб Ленин сказал:
„Прав товарищ Вапцаров”.
И снова к докладу.
Скажу напрямую,
о том, что страдаю.
Но кто-то мне скажет:
„Вопрос ведь не личный,
ты может страдаешь,
печалишься, любишь,
но это страданье
коснется немногих.”
Скажу: „Вы не правы!
Жизнь бьет нас жестоко,
горят наши крылья,
поднявшись высоко.
И наши куплеты
до мук летят рабства.
За всех я страдаю,
за общее братство”.
Рабочий работал
в пекарне Охрида.
Уставшие веки,
и потные руки.
И в комнате душно,
и холодно в сердце,
и ненависть в сердце,
и ропот.
Рабочий работал
в пекарне Охрида,
там в комнате душно
и пахнет там дымом,
но каждому мало
так нужно для жизни
и радость и что-то
хорошее чтобы.
Допустим, компания
ценится выше,
чем фирма, чей рейтинг
становится ниже.
Но для хлебопёка
всё, что над Охридом,
в душе его Родиной
это зовется.
А Числа и Цифры –
для нас это судьбы.
Вот бедный чиновник,
в руках монотонно,
все щелкают счеты,
как часики курда.
Шестнадцать минуло
без радости, муки,
в судьбе человека,
без радости,
но и без муки.
Скажу вам, что это
похуже врат ада!
Но как-то однажды,
так просто, от скуки,
поет кто-то песню
и медленно едет.
Какая-то песня
из уст человека.
Но облачно стало,
Вардар стал багровым
и счеты замолкли,
затих калькулятор.
И вдруг посинело,
от сумрака словно,
и даже впервые
за многие годы,
как будто от горя,
заплакал чиновник.
А в поле, где море,
тростник там желтеет,
там чайки кричат
и комарики вьются,
и в лужах болот
малярия таится.
Она без разбора
людей убивает,
их жизни сосет
и живое всё тает.
Потрескались губы их.
Злые мужчины
ругаются матерно и
без причины.
Ты в лоно посеешь –
кресты вырастают.
И матери деток
с зрачками рожают,
все желтого цвета.
Ой, мама моя,
позвоню я солдатам,
здоровым и крепким,
чубатым ребятам.
И старые тоже
грезят о пшенице
у Струма, у Вардара
и у Марицы.
Но кто-то в постели
с рычаньем и страстью
сорвет одеяло
поспешной рукою.
И снова весною
в утробе у женщин
задвижется плод,
и в предчувствии
родов готовит
супруга рубашки
для деток.
Мы пишем,
но пишем ль
правдиво и честно,
и сколько из нас
написали те песни?
Спрошу я у вас, –
написали вы песни
о неком работнике,
что неизвестен?
Работник лежит все
в кровати без мысли,
кошмар ему снится
и все об Охриде.
Мечтал строить
в детстве
он крепкую лодку,
хотел в море плавать,
стоять за штурвалом.
Спрошу я у вас,
написали вы песни
о людях, которые
вам неизвестны?
Поэтому люди
друг с другом на „Вы”,
и даже родные
друг другу чужды.
И в сердце невольно
печали скрывают,
глядят исподлобья,
как бы вспоминают.
Скажи, это правда?
Дало нам по шее
столетие наше?
Смотрели на звезды,
чего-то мы ждали,
когда встанет солнце,
когда рассветает
и гром когда
грянет,
когда нас разбудят.
Смотрели на звезды –
не видели неба.
В Пиринах, на стенах
легенды там скрыты,
они ожидают
под слоем столетий,
руками очисти
ты эти наросты.
Читай те легенды.
Не бойся!
В Пирине, на скалах
поет тихо ветер,
поет он тоскуя,
что много погибло
в борьбе за свободу
и Родину нашу,
и крышу родную.
Он знает, ты слышишь.
Запомнишь?!
Запишешь?!
Запишешь ты это
и просто и честно,
что люди печально
поют
свои песни.
„Заплакала е гората”.
Лес заплакал
воеводы Индже ради.
Никола Вапцаров
ДОКЛАД (частичный перевод с болгарского языка на русский язык: Олег Шестинский)
Я мукою полон,
и бью я
словами
по совести вашей,
напомнив о честном,
высоком и гневном,
которое слух наш
ласкает напевно
и учит сурово
нас мужеству в жизни,
оно умирает,
рождается снова
и носит прекрасное имя
Отчизна!..
...Я знаю,
когда в боях мировых
я первую кровь пролью, –
кровь отдана будет
за братьев моих
и за Отчизну мою!
Не может быть ничего другого.
И ты не пытайся спорить даже.
Я слышу Ленина горячее слово:
„Прав товарищ Вапцаров“, – скажет.
Никола Вапцаров
ДОПОВІДЬ (перевод с болгарского языка на украинский язык: Любовь Цай)
Година сьома. –
Не варто нам час
марнувати.
При тому –
нема двох з громади.
І прикро мені
на нехлюйство це кляте,
воно уторовує
стежку до зради,
до справжньої зради
веде ненароком.
Хоч словом шаблонним
сказати я мушу,
ми маємо стоком
віддати свій розум
і кров, навіть душу
ідеям високим.
Я доповідь маю
читати потому.
Якщо промайне
у ній думка невірна,
то юнь моя пристрасна
винна у цьому,
бо ти;гряча кров
б’є в мені
непокірна.
Про що доповісти
хотів би я ревно?
Війною в Китаї
я вас не морочу!
Я мукою й болем
просяк і
напевне
до вашого серця
достукатись хочу,
в якому живе
мрія сильна й гаряча,
в якому живе
невмируща картина:
то мрія у грудях
росте,
напирає,
вмирає і знов виринає
у серці твоїм,
і має прекрасне ім’я –
Батьківщина!
Якщо ми із вами
зламаємо брами,
що криється морок
за ними жахливий,
щасливі, до бою б ішли,
невблаганні,
життя віддавали б
в жорстокім змаганні,
за покликом душ
прямували – це, знайте. –
Спитаймо ясніше тепер:
зачекайте,
не надто далеко ми,
друзі, сягнули із вами?
За світле майбутне
боротимусь радо,
і перша краплиночка
крові моєї
проллється братів моїх
страдних заради,
проллється за Неї!
Ти спробуй-но стати до спору,
юначе!
Ти знай: поквитаюсь
з тобою сміливо.
Я Леніна думку сприймаю
гарячу:
„Вапцарова правда“, – він скаже зважливо.
Я далі читаю,
доношу правдиво –
страждаю!
Та хтось мені скаже сміливо:
„Не плутай:
питання це надто обличне...
Ти можеш страждати,
як хочеш, як звично,
та біль твій відчує
хіба що мализна“.
Неправда. –
мій біль – то моя є Вітчизна.
Страждаю за вас,
і за себе страждаю...
Тому що життя нас шматує суворо,
лупцює,
а ми – ми скоряємось, браття.
Чом пишемо з вами
про дуже далечне
життя, що за дев’ять
морів неозорих?
Чи горе ми зможемо
те осягнути,
ту муку нестямну,
що в серці народнім
закралась
змією?
Працює робочий
в пекарні „Охрид“.
Запалені очі
від втоми й напруги,
в халупі задушно,
на серці сутужно,
на серці образа
і туга.
Працює робочий
в пекарні „Охрид“.
В середині душно
й шумливо.
А все ж таки має
в житті бути щастя,
і радість,
і дещо красиве. –
Табличку над тою
пекарнею бачите?
Вивіска дивиться синьо.
А для робочого
має це значення –
це його
Батьківщина.
Лічба. А лічіння –
то долі начиння
простого собі
міщанина.
І та рахівниця
невтомно й невпинно
все стука й
рахує години.
Отак і шістнадцять
миттєво майнули,
без радості. Майже без муки,
але ж бо без них
і життя нам немиле –
то є не життя, а розпука!
І однієї сумної
хвилини
пісні здійнялись
неласкаві:
то пісні сумної
співала людина
про Вардара
води криваві.
Аж раптом спинила
лічбу рахівниця,
і стало в кімнаті
так синьо –
імлою повито неначе.
І вперше за ці ось
шістнадцять років
схиливсь рахівник
і плаче.
Близ моря, де поле
торка комишиння,
і там,
де багва мочаріє,
там чайки кричать,
і бринить комашиння,
і там малярія.
Над багнами пара
задушлива лине,
життя там
отруєне гасне.
Людина нещасна
знекровлена гине,
кляне свою долю
нещасну.
Хоч сій, хоч не сій –
там хрести виростають,
і жовті
у діток зіниці.
Ох, матінко,
сурми вояцтво
скликають
Як дібрані всі – подивіться!
Старим уві сні
увижається поле
за Вардаром, Места
і Струма.
Хтось жалібно стогне
й натягує кволо
ряднину на себе із сумом.
Весні, що приносять
птахи невгомонні,
дивуємось
подивом
їй,
а плід обертається
в маминім лоні,
що рветься сорочка
на ній.
А ми в метушні
пробуваємо завше,
братам не дамо
допомоги!...
І кров’ю на чолах
написано наших:
„Ми втратили вірну дорогу“.
Так, пишемо.
Пишемо правду відверту,
тому що життя нам тяжіє.
А хто дав робочому
сили не вмерти,
хто дав йому
краплю надії?
Тому, що від втоми
лягає без мислі,
та в лячному сні бачить ясно
і Охрид свій рідний,
і човник, що змалку
в дитинстві
ним правив?
Хто з вас для нього
придумав хоч слово?
Хоча б для
одної пісні?
Тому і народ нас
на „Ви“ називає –
й до серця не тулить
нас близько.
Десь глибоко в серці він
муку ховає
і дивиться сторожко,
знизька.
Послухайте, нас не зломили
зловісні
життя і епоха буремна.
Ми думали, в нашій
Вітчизні затісно
для нашої пісні,
до зір наші линули очі
у небо щоночі,
чекали лишень ми сигналу,
коли із зорею
ми звільнимо води,
дамо їм дорогу охоче.
Ті очі
дивились
на зорі
й не бачили
більше нічого.
А в Прилепі сховано
в стінах замшілих
легенди, надії, тривоги.
Здирай-но руками
пласти застарілі,
пиши!
І не бійся нічого!
Вітрів у скелях Пирину
шуміло
доста по всіх котловинах –
скільки же їх
полягло тут,
зложило
голови з Батьківщину!
Вітер співа серед віт лазурових:
слухай –
записуй це слово.
Записуй це просто словами
такими,
що ними співають в народі –
„Сльозами рясними
заплакали гори по Індже войводі...“