Вторая глава существенно переделана, если сравнивать с прошлогодней версией. Я просто не знал о некоторых вещей.
«Поляки-Майдан, которых больше нет»
К 80-летию Великой Победы!
Глава 2. «Дед Яков»
Забирали их сразу, в один день, в середине июля. Думаете небось, что из Сасово приехали грузовики, загрузили будущих солдат и увезли родину защищать? Да нет, добирались, кто как смог, на телегах, дед мой ехал с матерью (моей), которой было тогда 6 лет от роду, но помнит она этот день отчётливо и внятно. И бабушка Маша, которая была совсем не бабушкой, ей было 31 год, тоже сидела в телеге, ехали всё время молча, деду-то было уже 34, что ему особенно разговаривать? Доехали до Сасово, там стоял специальный состав. Дед матери наврал тогда, сказал, что едет в Москву к Маманьке (Елене), это была младшая сестра бабушки Маши, и тогда она жила в Москве, подрабатывала или как. Дед мой, Ерохин Яков Карпович, человеком был на селе видным, силачом, драчуном и бабником, может быть поэтому и случилось дальнейшее. Объявили посадку, и тут деду захотелось матери показать место, в котором он поедет к Мамайке в Москву. Но надзиратель этому воспрепятствовал, типа, сказано, по вагонам, какие ещё разговоры. Дед-то горячий был, что же тебе, жалка что ли, если ребенок место посмотрит, на котором я поеду? А тот тоже заупрямился: Сказано тебе, по местам, исполнять! Ну дед ему и вмазал как положено, так что тот улетел. Смачно врезал, и возможно жизнь свою этим погубил. Тут же деда скрутили и отправили в вагон, а надзирающий промямлил сквозь разбитые губы: «Ну, я тебя упрячу, вспомнишь ещё».
Ерохин Яков Карпович, погиб 5 января 1942 года в деревне Ананьино под Волоколамском. Я иногда думаю, как вот так, всё мужское население в один момент отправили на фронт, а кто этот фронт кормить будет? Странное решение, после войны кое-кто вернулся, весёлые, разъезжали по селу на мотоциклах, в основном, на конфискованных, друг другу в гости, или девиц катали туда-сюда. А чувство осталось, холодное чувство, что тебя просто так могут взять, переодеть в форму не по размеру, да и отправить умирать. Если бы не эти первые пареньки и их жизни – по-другому могла бы война сложиться. Мобилизовали всех в селе в один день, и похоронки пришли в январе 1942 почти одновременно всем. И со смерти деда бабушка Маша не получила ни рубля помощи, ни от государства, ни от колхоза, и это я считаю, скотством.
Был в Поляках свой Герой Советского Союза, Василий Пундиков. Вот ведь как бывает, ушёл со всеми, а провоевал всю войну, на Украине воевал, Перекоп и Севастополь брал, а героя уже в Германии получил, рядом с Берлином. Судьба иногда насмехается, ну смотрите, героя получил 10 апреля 1945 года за бои на Одере, а 26 апреля погиб в ходе взятия Берлина, всего-то за несколько дней до взятия. Похоронен в Бореславце, в Польше.
А вот те, кто выжил, или их сыновья, в селе Поляки-Майдан, ведь были они очень простого рода-племени, картошку сажали, хлеб сеяли и собирали, водку пьянствовали, когда было на что. Так что вторую часть я буду размешивать кусочками из поляковской жизни, а потом и несколько слов скажу, как я искал могилу деда и что из этого вышло. Говорят, что у человека две памяти, долговременная и кратковременная, там сложно разобраться, но детство свое я помню очень хорошо, и особенное место для меня – это воспоминания и чувства о моих поездках летом в село Поляки-Майдан, туда меня отсылали на лето родители. Село это находится в Сасовском районе Рязанской области, и это родина моей матери. Теперь-то села уже нет, все разбежались по городам и весям, или померли и лежат на погостах. Больше уже никто постоянно там не живет, на лето приезжают, и то, не многие.
Привозили меня в начале лета, а пару раз даже весной, еще черные льдинки валялись вдоль дорог, остатки былых сугробов. В каком-то году в избе еще поросёнок жил, это была обычная практика: пока маленькие, их в избе держат. Так он и жил с нами несколько дней, щи ему бабушка варила отдельно, на вид они были аппетитные. Варили всё на группке, это такая пристройка к печке, она топится отдельно, а дым выводится по специальной трубе в основную трубу от печки. Виктор, это мой дядя, был тогда еще не женат, и все его ухаживания и встречи с его будущей женой Валентиной происходили на моих глазах, но через несколько лет. Мне тогда было лет 5-6, но в клуб вечером одного отпускали. Клуб, Озеро, Правление, Аптека, Почта, Магазин, Табор и Больница – основные места, кроме хаты, которые я помню. Всё это описать – места не хватит, да и вряд ли кому это будет интересно, но было в этом всем какое-то обжитое и надежное, даже на почте, куда мы ходили с бабушкой звонить в Москву. Я очень скучал, и поэтому все эти походы в Пожарный (Почтовый) конец села, где находилась почта, хорошо запомнились. Почта находилась в добротной большой избе, она была экспроприирована у кулака в 20-е годы во время коллективизации. Всего в селе раскулачили трёх человек, и отняли три дома, в одном теперь была почта, в другом – аптека, единственное на тот момент кирпичное здание в селе, а третье – не знаю где стоит. Вообще, раскулачивание в этом бедном крае – странная вещь, всё дело в почве, по другую сторону железки, например, в Шацком районе, где черноземье, это можно понять, жили там зажиточно, и села были крупнее, а здесь-то у кого и что можно было отнять? Но может быть, были и идейные сторонники. Я знаю, что ещё до сплошной коллективизации. желающие переселялись в специальное поселение, которое называлось Красный Яр (существует и сейчас, называется просто Яр). Они переселились, и к ним перешли их участки, равные тем, которые у них были раньше в Поляках. Переселился туда и известный дед Петрушка, брат бабки Праксейки, жены деда Арсения. Земля теперь была собственностью крестьянства, потом эти земли объединили в колхозы, которые потом объявили их совхозами, и о праве на землю не вспомнила ни одна душа. Такие дела.
Всё на почте было отполировано временем, и скамьи, и перегородка, и стол, и стулья, аппарат был похож на старый кассовый аппарат в магазинах, тётенька крутила рукоятку и орала в трубку: «Трруудолюбовка! Трруудолюбовка!» и потом можно было кому-то поговорить с этой самой Трудолюбовкой (переименованной Гуляновкой). Рядом стоял шкаф с рядами дырочек и проволочек, как в старых фильмах про революцию, шкаф тоже был отполирован. Бабушка Полька жила недалеко от почты, я иногда к ней приходил, но шёл не по улице, а вдоль балки, по которой текла небольшая речушка, я садился на старую иву рядом с черной с золотом водой и читал какую-нибудь книгу. Потом, по гряде картошки, я шёл к улице, почти всегда к её дому, заходил, здоровался и о чём-нибудь с ней разговаривал. Дом она никогда не закрывала, это тогда было не принято. Жила она тогда одна, сыновья поженились и разлетелись из Поляков в разные стороны, один уехал в Кадом, а потом унесла его нелёгкая в Прохладный, это рядом с Моздоком, а о втором, Лёне, я расскажу отдельно. Я многих помню, в основном это были очень трудолюбивые люди, которые весь день вкалывали, кто на поле в тракторе, кто на огороде, кто в магазине, в пекарне, в больнице, на почте. У домов были палисадники с георгинами и гладиолусами, но это уже летом.
Людей я многих помню, мужики были вечно в телогрейках, от них пахло солярой и дёгтем. Как-то я писал уже о своих разговорах с матерью о Поляках, а сейчас я с ней вижусь чаще, поскольку приходится ездить к ней в Измайлово. В самом начале этих разговоров я неожиданно узнал, что Михутяй – это не кличка, а фамилия. Михутяя я знал хорошо потому, что с Виктором (дядей) мы часто ходил на Табор ремонтировать его трактор. Табор это было место за селом, где стояла техника, была кузница и мастерские. Там же мастера пили свой мутный голубой самогон и курили вонючую мохру. Большая часть мужского населения села скапливалась там или на поле. Так вот, Михутяй был здесь за главного, что-то типа старшего механика. Было интересно, если бы они еще не курили! Обсуждения были вовсе не о подшипниках, или, скажем, о Гондурасе, нет, всё о бабах травили и об изменах, а я всё думал, ну как же они неосторожно, думать же надо.
Дальше - Мишка-Объездной по кличке Курва. Он не обижался на прозвище, то ли привык, то ли смирился, но это была официальная кликуха, и какой-нибудь малец вполне мол его Курвой назвать. Он ездил по окрестным полям и вылавливал тех, кто воровал колхозное. Я не знаю, что там особенно можно было наворовать, мы ходили за молодым горохом. Причем идти нужно было чёрте куда. Ходили в сторону Шевалей (село Шевали-Майдан), почти до Ласицов (село Ласицы-Майдан) доходили, а по Лее до Глядково, а раз дошли до Батьков. И всюду нас вылавливал Мишка Курва, иногда просто отбирал наволочки с горохом, но мог и плеткой врезать. И вот, когда мы с матерью вспоминали, припомнилось мне, что к Курве мы часто в баню ходили. Бани были в селе не у всех, так что ходили к родственникам или близким. Курва нам не родственник был, просто его жена работала на почте и с нами дружила. О Маланье, местной колдунье, я напишу отдельно, занятная старушенция (см. «Колдунья Маланья», Глава 6). Народ жил в Поляках разнообразный, многих помню, жалко край, жизнь здесь иссякла.
Недавно я узнал, что у деда Якова была родная сестра, Булаева Мария Карповна. Бабушку Машу эту я прекрасно помню, она жила в бараке на Соколиной горе, я только не знал, что это сестра деда. Узнал я вчера, мать сказала случайно, в разговоре. Дыра, в которой жила Булаева, представляла собой потрясающее строение, его называли бараком, но по-моему и бараком его не назовешь. От кинотеатра «Родина» мы ехали на трамвае, а потом нужно было пройти немножко. Булаева тогда постоянно болела, в комнате её пахло лекарствами и валерьянкой. Вчера я узнал, что она была за мужем, и у неё был сын Григорий, но муж и сын умерли, Булаева снова вышла замуж за Василия. Мать говорит, что её мужья были высокие видные мужчины. Ох уж эти «видные» мужчины! Только то поколение так говорило, и ещё любило говорить, что такая-то была «в положении». Я запомнил эти поездки, поскольку они были связаны с моим дядей Славкой. Понимаете, при всех его недостатках, была в нем какая-то убежденность и желание добиваться своего. Он, к примеру, ходил в театральный кружок, для чего это ему было нужно, мне было совсем непонятно, ведь после работы приходил весь вымотанный. Но у меня была своя точка зрения, я думал, что из-за своей подруги Нифонтовой, с которой он занимался в драмкружке. Тогда ее фамилия другой была, и она долго жила в бараке на Соколиной горе, и была соседкой Марии Булаевой. Кстати, дед Пяточкин работал под началом отца Нифонтовой, на станции Москва-Сортировочная (кажется, Курская), о Пяточкиных я расскажу при возможности. Так что, Нифонтова иногда приезжала навестить соседок, но давно там уже больше не жила потому, что вышла замуж. Уже тогда она знаменитая была, видел её пару раз, соседки шептались: «Глядь, Руфинка приехала». А Крестный Слава на моей памяти продолжал ходить в драмкружок в клубе Строителей, чего-то добиваясь своего. Пил он только, вот и закончил плохо. Нифонтова прожила на тридцать лет дольше, но погибла тоже трагически. Василий, второй муж Булаевой, тоже быстро умер, и на его похоронах мать сильно простудилась, долго лежала по больницам, получила вторую группу и здоровье её сильно испортилось.
Теперь о деде. Мой дед со стороны матери, Ерохин Яков Карпович, родом из Поляков, был он человек заметный, местный силач и насмешник. Погиб он 5 января 1942 года в деревне Ананьино, ровно 7 км. от Дубосеково, и лежит он в братской могиле, где еще 1302 души, реальных солдат, а не легендарных. Я нашел в воспоминаниях Шапошникова про бой у Ананьино (это о дате 5 января 1942 года). Под Волоколамском, как раз у деревни Ананьино, немцев остановили и дальше не пустили к Москве. Только южнее они дошли до Наро-Фоминска. И пришлось немцам разворачивать главный удар севернее, где они дошли до Химок. Все это можно прочитать и посмотреть карты в хронике Б.М. Шапошникова (светлая память!). Почитайте, там точно все написано, что решалось тогда на Волоколамском направлении – ведь до Москвы был свободный путь, и не было бы никаких Сталинградов и Курсков. Но встали и уперлись. Про эту братскую могилу в селе Аксеново я узнал из базы данных «Мемориала», хотя родственники обращались в Сасовский райвоенкомат – без толку. Все дальнейшие попытки найти документы в Сасово и Рязани ни к чему не привели.
После того, как я нашел место захоронения, я обратился к Министру обороны Шойгу (подано лично из приемной 29 апреля 2016 года. Висит в Прозе.ру, ЖЖ, да и здесь я писал уже об этом) с просьбой хотя бы поздравлять мать с Днем Победы, даже и открытки оставил вместе с письмом, вот ведь наивный какой. Еще просил изменить на могиле данные на бойца Я.К.Ерохина (не было года рождения и места рождения). Ответа никакого не было, но вдруг пришло письмо из мэрии Москвы: некий Арсен даже пакет с продуктами матери привезли, от щедрости, наверное. По содержанию – похож на сухой паёк. Поздравлений по-прежнему нет. Да уже их и не ждёт никто. Получается, что с той-то войной по-человечески не разобрались, а уже вляпались в новую. Ну, да речь не об этом. За сухой паёк искренне благодарю.
Опустел серый край заброшенный
Белена, да сухой репейник
А тогда шелестел он рощами
Трепетал соловьиным пеньем
Здесь когда-то ходили парами
Под сиренью сидели чинно
Затянулись овраги травами
Вместо рек – березняк и тина
В камышах берега кисейные
Будто Речка под горкой снится
Мотоциклы трещат трофейные
Улыбаются чьи-то лица
Самогон голубой свой выпили
Самокрутки свои докурили
На погосте под старыми липами
Помолчать можно вместе с ними
Может все это мне мерещится
Может просто давно здесь не был
Только озеро синее плещется
Да плывут облака по небу
На фото: Яков Карпович Ерохин - с. Поляки-Майдан Рязанской обл.