Часть четвертая
ОХОТА НА АФЕРИСТА
1
Юродивых на Руси почитали завсегда, издревле. Был такой и в селе Ключевском, Васька Лабух. Так его звали за весьма сомнительное умение тренькать на расстроенной балалайке, подвывая нехорошим голосом. Лабух был завсегдатаем танцев, точнее, посиделок на лавочке перед ДК, где ему наливали стакан портвейна. Василий сидел среди молодежи, как равный, прислушиваясь к разговорам с блаженным видом, вряд ли что-то понимая, он же глухонемой, а может быть, и понимал нечто, что другим вовсе недоступно. Как только наступала пауза, говорить-то особо бывало и не о чем, он вынимал из-под сухой руки балалайку, и как бы невзначай начинал тренькать, а потом подвывать. Странное дело, его внимательно слушали, Лабух увлекался, музицировал от души, и никогда не повторялся. От нестройных пассажей веяло чем-то вечным, что трудно передать словами, ни правильной мелодией. Это как завывания пурги в зимнюю стужу, или северное сияние, от которых не требуется правильных линий или гармонии звука. В общем, почитали юродивого, и не дай бог, если его кто-нибудь нечаянно или по глупости обидит, шутника били тут же, без объяснений, немедленно и жестоко. Вот с этого и началось. Был поздний вечер, начало сентября. В клубе гремела музыка, танцы затянулись до самой ночи, подростки прощались с летом, впереди учебный год, и Васька, уставший от ожидания, время за полночь, зашел за угол ДК по малой нужде. И только он замочил фундамент, как из-за дальнего угла вынырнула темная масса, топочущая сапогами и сверкающая искрами цигарок. Юродивый, не привыкший к покушениям на свою скромную персону, ничуть не испугался. Зажав скрюченным локтем балалайку, он подтянул штаны и повернул к свету.
- Стоять!! – приглушенный оклик прозвучал по-военному грозно.
Темная масса тянула к юродивому многочисленные руки. Васька смекнул, что дело пахнет керосином, засеменил вприпрыжку, одна нога от рождения была короче, не выпрямлялась, и успел выбежать на площадку перед клубом. Сумрачная масса, грохоча сапогами, кинулась за ним. Откуда солдатики взялись?.. Неподалеку стоял военно-спортивный лагерь, однако вместо занятий по боевой подготовке курсанты копали картошку на фермерских полях, а вечером решили отомстить. Командиры получили мзду, ясное дело, их-то не накажешь, значит, виноваты деревенские бездельники. Откуда курсантам знать, что фермера того, мягко говоря, в деревне не любили. Он приватизировал совхоз, машинный двор, магазины, и грабил сельчан со всех сторон. Рабочим платил мало, а цены на продукцию задирал выше неба, в городе купить дешевле. Командирам фермер заплатил, получил даровую рабсилу, а той силе обидно жить дураками. Вот и зашли солдатики в деревню, закупить вина, побить местных, а заодно и девок пощупать. Как раз танцы тут и кончились. Молодежь вывалила на улицу. Лабух сидел на асфальте и, забыв обо всем на свете, баюкал свою балалайку с отломленным грифом, а на площадке перед клубом стоял строй цвета хаки, с полсотни голов, а то и больше. С кулаков свисали солдатские ремни, бронзовые бляхи тускло отсвечивали в темноте. Курсанты уже сообразили, что обидели юродивого, но пьяная удаль закружила головы. Их больше, они бывалые солдаты, а тут кто? Девки не в счет, кто ходит на танцы? Подростки, пацаны, школьники. Хмельная удаль обманчива! В фиолетово-синюшном свете фонарей раздался сухой треск, словно ногтем провели по расческе, выбеленный штакетник зиял черными провалами, напоминая старушечий рот, и старуха та злобно смеялась! Это пацаны выдергивали орудие для убийства.
В тусклом свете фонарей замелькали ремни с пряжками, штакетины вздыбились, как иглы дикобраза, тишина наполнилась перестуком ударов и отдельными матюгами. Первую атаку курсанты отбили, волна штакетин поплескалась с разных сторон военного редута без ущерба для обороны. Солдатский остров стоял неприступной скалой, головы пацанов разбиты в кровь, девушки в разреженной толпе зрителей заахали. Тут какой-то парень в камуфляже выскочил из темноты и штопором ввинтился в самую гущу цвета хаки. Одно мгновение его не было видно, но тут же солдатики расступились, в тесноте ремнями махать несподручно, и деревенские не растерялись, лес штакетин обрушился на воинство пришельцев, разбив на островки. Заработала сельская молотилка. Вот она, знаменитая дубина народной войны! Это даже не смелость или бесстрашие, а веселая ярость, бесчувственная к своей и чужой боли, пацаны дрались в сознании своей правоты, на глазах подруг и знакомых, тут и жизни не жалко. Солдатики, конечно, дрогнули. Брызнули в разные стороны, и побежали врассыпную, бездумно, не разбирая пути, так бегает по двору свинья, обреченная на заклание. Бедняги мчались со всех ног, поддавшись инстинкту выживания, да куда там. Одного подсекли, другого, третьего, и били смертным боем, пока не переставал вздрагивать, не замирал с бесчувствием мясной туши. Его оставляли, и тут же устремлялись в погоню за тем, кто еще держался на ногах. Драка началась и кончилась за пару минут, не больше.
Разгоряченные пацаны рыскали среди разреженной толпы зрителей, отыскивая кого-нибудь цвета хаки. Неподвижные тела были разбросаны по округе и напоминали в неверном свете фонарей могильные холмики, словно рядом с клубом в один вечер выросло целое кладбище. Слишком быстро все кончилось! И тут попался на глаза парень с транзисторным магнитофоном. Он был в черной куртке из кожзаменителя, но брючки галифе и ботинки солдатские. И рожа у него незнакомая. Тот пытался сказать, что оказался тут случайно, приехал в гости, но никто из толпы не заступился, никто его не знал! Торопиться не имело смысла, удовольствие редкое.
- К кому, говоришь, приехал?..
Искренняя теплота в голосе, участие, но вопрос риторический, и боковой удар в челюсть. Как бы намек: врать не следует, скажи правду, признайся, что пришел вместе с ними, и шанс есть, мы же не звери, отпустим. Но всем было ясно, что шансов никаких. Так кошка играет с мышкой.
- Твой транзистор? Дай посмотреть…
И магнитофон, мечта любого пацана, с пластмассовым дребезжанием заскакал по асфальту. Наконец, чужака несильными ударами с разных сторон прижали к штакетнику, он цеплялся руками из последних сил, лицо уже текло, но он не падал, не имел права прерывать удовольствие. Его добили по очереди, и он сполз, повис на одной руке, осел. Еще цепляется, падла! Все, хватит. Самый веселый и безжалостный паренек с разбегу пнул солдатскую печень, словно пробил пенальти, прервав мучения бедолаги, искавшего развлечений не в том месте и не в то время. Окровавленная рука упала наземь. Образовалась горка, еще один холмик.
- Представление окончено! – воскликнул паренек, и шутовски раскланялся зрителям.
Публика празднично смеялась, девушки приходили в себя, пылающими взорами разглядывая кавалеров. А вот они как могут?! Ужас, какая жестокость! Поправляли прически, приглаживались, пацаны делили трофейные ремни, от которых немало пострадали, у кого голова пробита, кровь ручейком, у кого ухо разорвано, у кого глаз заплыл. Обнаружилась большая сумка с портвейном, и что? Нет, пить не стали, подбросили пару раз над асфальтом. Сумка жалобно хрустнула, темная вонючая лужица растеклась по асфальту. А Лабух все баюкал сломанный инструмент, драка прошла мимо его сознания. Горемыку утешили, пообещав купить новую балалайку. Тем временем, устав от неподвижности и приходя в себя, холмики начали шевелиться, на них великодушно не обращали внимания. Вот один поднялся зыбкой тенью и, скособочившись, побрел прочь, по ходу набирая скорость, другой решился встать, третий. «Кладбище» оживало, газоны пустели. И кто-то из победителей вспомнил:
- А Борька где?!
- Какой Борька…
- В кочегарке до армии работал. Контуженный. Вовремя вписался!
2
Борис провожал Нину, первую школьную любовь. За несколько лет, что они не виделись, он вытянулся, стал выше на голову, а Нина осталась того же роста, когда казалась ему богиней, куда все ушло? Никаких чувств лично к ней он более не испытывал, но было жаль самой любви, которая выгорела и умерла никому не нужной. Карину, например, он тоже любил, но то было чувство плотское, их даже сравнивать невозможно. Переломив ход сражения, Борис не стал участвовать в избиении «младенцев», взял ахавшую Нину за руку, увел прочь, не смотря на легкое сопротивление. Ему было непонятно ее любопытство, желание досмотреть до конца. Что за странность! Девушки ахают, жалеют, и при этом наслаждаются зрелищем, примерно, как в Древнем Риме, где аристократки обожали битвы гладиаторов и даже в них влюблялись. Где-то он читал, что женщины внутри себя очень жестоки, это природная компенсация за их физическую слабость. Вспомнились женщины-снайперы из Прибалтики. Они были очень профессиональны, методично и хладнокровно отстреливали русских парней, таких же вот пацанов. Наемные сучки просто зарабатывали деньги, а когда их вычисляли и брали живьем, они ползали на брюхе, готовые на все. После допроса их сбрасывали с верхних этажей.
- Ты где так драться научился, в армии?..
Наконец, Нина пришла в разумение, когда они порядочно удалились от места побоища. Возле уличного фонаря задержалась, открыла сумочку, достала зеркальце, начала поправлять прическу. Нет, она проверяла не себя, она проверяла его. Ему было понятен каждый ее жест, это как букварь. Наверно, думала, что он прежний Борька, недоумок, над которым можно смеяться, поводить за нос, он будет счастлив держать ее за руку, терпеть выходки, наслаждаться близостью, надеяться на прощальный поцелуй у ворот? Да плевать он хотел! И это странно. Может быть, чувства вовсе не умерли, только спят, им нужен повод, чтобы любовь проснулась? Объясняться не хотелось. Они шли по ночной деревне. Здесь никто не думает о войне, кроме тех, кто с нее вернулся.
- Так точно, в армии. Один инструктор рукопашному бою учил, а другой удары отрабатывал. Бил до потери пульса. Спарринг такой. Вначале тяжко пришлось, а потом ничего, приноровился, стал отвечать. Зауважал, приемы показывал.
- Круто, – она явно не знала, о чем говорить. – А как тебя ранили?
- На фугас наехал.
Они свернули в проулок, ведущий к ее дому, где фонарей не было, разговор не клеился. Нина чего-то ждала. Поцеловать ее? Пошло как-то, неинтересно, желания нет. После этого первая любовь умрет окончательно, венок только повесить на обочине, и надпись на ленте. Здесь они поцеловались в первый и последний раз. Если скучно, зачем все это? Проводить, и дело с концом.
- А… что такое фугас? – Нина остановилась, как бы опасаясь споткнуться в темноте, прижалась к его локтю тугой грудью. Ага, сейчас он потеряет сознание, стиснет в крепких объятиях, как бы не так. Он сделал вид, что ничего не заметил.
- Это мина такая, заряд мощный. Ребята на броне, а я внутри, только люк открыт. Кто наверху сидит, тех просто сбрасывает, руки-ноги ломают, жить можно. А водителю хуже, особенно если кумулятивный снаряд попадет, из гранатомета. Броню прожигает и взрывается, кто внутри – сгорают заживо.
- Кошмар, – она содрогнулась, и подняла лицо в ожидании поцелуя.
А он делал вид, что увлечен воспоминаниями, достал сигареты.
- БТР отбросило взрывом, как спичечный коробок, кувырком. Контузия, в госпитале оклемался…
В свете зажигалки заметил, как девушка оглянулась по сторонам, не видит ли кто, и попросила сигарету. Да кому они тут нужны? Ночь, темнота. Отличница курит тайком от соседей.
- А вы тут как? – Борис спросил без интереса.
Нина начала рассказывать про бывших одноклассников. Кто учится в институте или техникуме, кто в армии, кто спивается. Борис вдруг подумал, трахнуть ее, что ли? Где-нибудь на сеновале. Когда-то сходил с ума, а теперь не стоит… На душе погано будет, знал это заранее, и хотел сберечь добрые воспоминания. Он готов был когда-то жизнь отдать за один ее поцелуй, не задумываясь, она посмеялась. На войне вспоминал, там все вспоминают, казалось, любит, а увидел, и никаких чувств, ноль, никакого желания. Борис понял, что любил воспоминания, пусть не самые приятные, зато настоящие, а что Нина. Она была отличницей. За пять лет, как выгнали из школы, чего он только не пережил. Воры, бандиты, мошенники, армия, война, полевой госпиталь и целые горы трупов, закинутые брезентом. Он вспомнил такой случай. Проходит медсестра мимо горы трупов, видит, край брезента откинут, будто кто заглядывал. Расправила, пошла дальше. Возвращается через пару минут, а брезент снова откинут, в том же месте, а ведь никого тут не было!? Начала тела ощупывать. Один труп жив оказался, в самом низу. На помощь позвать не мог, сдавлен телами, только из последних сил край брезента сдвигал, и ждал, вдруг кто заметит. И ведь выжил! На соседних койках потом лежали. Она все тараторила, как у доски стояла.
И Борис понял. Нина останется зубрилкой на всю жизнь. Выйдет замуж, родит детишек, растолстеет, состарится, будет готовить, вязать спицами, и пялиться в телевизор, а суть не изменится. Этакая вечная школьница. Он рассмеялся, прервав поток тарабарщины.
- Ты чего?.. – она умолкла.
- Да так. Ты совсем не изменилась! Еще красивее стала.
- Надо же, он умеет комплименты говорить, – она снова подставила лицо, и он не удержался, поцеловал не всерьез, мимоходом, но она приникла всем телом, обняла за шею и зашептала горячо, в самое ухо:
- Боренька, любимый… – ухо мгновенно вспотело, и он не понял, что она сказала. Нина оттолкнула его, словно это он ее держал, чуть не изнасиловать хотел, и скрылась во дворе, только щеколда брякнула. Что это с ней? Наверно, драка впечатлила. Борис потер ухо, отправился спать, но не спал, опять боли начались.
Не верилось ему в Нинины чувства. Откуда любовь, если раньше ее не было? Скорее всего, она опять решила над ним посмеяться, в это он мог поверить легко. Накануне сама зашла, на танцы позвала, он вначале отказался, сославшись на самочувствие, а потом решил все же сходить, встретиться, поговорить, как раз в драку угадал, значит, оклемался. До этого даже вставал медленно, как старый дед, иначе шум в голове, слепнет и глохнет, тошнота накатывает. Последствия аэродинамического удара, взрывной волны. Сейчас-то уже ничего, а в госпитале худо было, амнезия и полная глухота, внезапные потери сознания, встанет и очнется на полу. Это не считая переломов. Боль стояла в теле постоянно, как болотная жижа, перекатывалась вонючей волной, стоило сделать неосторожное движение. Спасал боевой анестетик, ставший синонимом счастья. Его кололи раненым, кто находился на грани болевого шока, но это было там, а здесь хоть сдохни, ты никому не нужен, кроме родной матери. И вдруг осенило! Это мама просила Нину зайти в гости, и позвать на танцы, встретила в деревне, и рассказала, какой он больной и несчастный. Понятно, матушка желала добра. А сама Нина? Любовь из жалости, и даже переспать готова? Или посмеяться! Догадка была невыносима. Она учится в институте, будущий филолог, сейчас каникулы, вот и решила поразвлечься: «Боренька, любимый…». Что это, зачем? Одно хорошо. Участие в драке его встряхнуло, хватит болеть и мучиться, пора ехать в город!
Была у него одна идея.
3
Получилось так, что в город поехали вместе. В общем-то, ничего особенного в этом не было, у Нины начинались занятия, и все же Борис чувствовал: навязывается. Это ему очень не нравилось. Одно дело, когда мужик своего добивается, а когда женщина, пусть даже симпатичная и когда-то желанная, навязывает свои чувства, тут дело не чисто. Об этом говорил весь его опыт. Та же Карина, например, буквально напросилась в постель, хотя он и сам этого желал, а потом выяснилось, что никакой любви в помине не было, только досада и месть его отцу. Да и сама Нина, в их школьную бытность, разве не доказала свое бессердечие и коварство? Пока шли на станцию и дожидались электрички, Борис порядочно злился на «обузу», впрочем, весьма и весьма симпатичную. Помимо своей сумки, пришлось тащить ее чемодан, но злился он, конечно, не на вещи и не на Нину, а на безмятежную ее уверенность, которая в ней сквозила в каждом жесте, взгляде, мимолетном движении. Дескать, сказала «люблю», и никуда этот дурачок теперь не денется. Она, наверно, думает, что он по-прежнему недотепа, каким был когда-то, а теперь еще и покалеченный, мамочка за него просит. Призналась матушка, что с ней разговаривала, типа, случайно встретились. Ну кто просил? Мамина «медвежья» услуга.
Когда сели в полупустой вагон, разговор все же завязался, молчать было неудобно.
- Ну и чем же ты будешь заниматься?
Нина сняла свой плащ и повесила на крючок, оставшись в облегающем брючном костюме песочного цвета. Вполне себе городская модница, фигура у нее что надо! А когда она села напротив, и посмотрела в ожидании ответа, Борис с немалым трудом оторвал взгляд от манящей наполненности ее бедер, выразительно обтянутых брюками. Он невпопад улыбнулся.
- Что?
- Боря, ты меня не слушаешь! – она выгнула спину, и выпятила грудь. – Чем ты будешь заниматься, бизнесом? – и опять вопрос повис. Черт возьми, подумал он, почему бы и не переспать с ней, как бывало с другими, а там видно будет. Что она, чем-то лучше или хуже их? Обычная телка.
- Только не бизнесом! Коммерция не по мне, западло. Может быть, шофером.
- Да? – Нина казалась разочарованной. По нынешним временам, городской девушке, будущему филологу, шофер в женихи не годится, в почете ныне бандиты и проститутки, на худой конец сойдет бизнесмен, небось, она сидела сейчас, напротив него, и раздумывала, брать-не брать, или поискать другого. – А учиться не думаешь?
- Нет, не думаю. А на кого?
- Ну. Сейчас много разных курсов.
- Например?
- Можно овладеть компьютером!
- Ага. И работать секретаршей, – Борис рассмеялся. – Это все глупости. Воровать, так миллион, если спать, так с королевой!
Сказал, конечно, в шутку, но его интересовала реакция. Она ничуть не смутилась:
- Если только королева захочет.
- А куда она денется, за миллион? Согласится.
- Рублей?
Что и требовалось доказать. Девушка торгуется?
- Почему рублей? Долларов.
Нина почувствовала иронию, фыркнула.
- Для королевы это не деньги.
- Даже если за один раз??.
Похоже, шутка попала в цель. Нина явно обиделась, поджала губы, отвернулась к окну. Ну да, еще бы. Он для нее влюбленный недомерок, которого можно высмеять перед классом, показывать пальцем, королевна деревенская. Молчание затянулось. Электричка беспечно бежала через осень, солнце скакало следом, катилось по полям и перелескам, с разбегу прыгало по крышам, бросаясь «зайчиками» в окно, рябило в глазах. Опля! Он не сразу заметил, кажется, у городской модницы слезы на глазах? Пожалуй, слегка переборщил. Юморок солдатский, и что. Пришлось извиниться, формальность, зато все встало на свои места: дураков тут нет. Время в пути прошло незаметно.
4
Прямо с вокзала Борис позвонил Владимиру. Это был врач-анестезиолог, работавший в Чечне по контракту. Они познакомились в самый последний день, когда оба покидали негостеприимный горный край. Дело было так. На аэродроме, пока дожидались оказии, сложился круглый стол. На длинные ящики из-под нурсов, складированные на краю летного поля, каждый выставил что мог. Эти пустые зеленые ящики, сделанные из сухого дерева, олицетворяли для улетающих конец войны, и принадлежали как бы уже мирному времени, которое для них, считай, наступило, а для кого-то не наступит никогда. Третий тост, молчаливая дань погибшим, лишние слова не нужны. Все звания от рядового до полковника, генералы пили отдельно, были здесь равны. Земляки, понятно, сходились особенно. Борис, которого только-только подлатали, был еще совсем плох. Владимир заметил, и увел за ящики, поставил укол. Сразу полегчало, разговорились. Тут подъехали столичные артисты, их тоже везли домой, сильно навеселе, да еще с гитарами, начали петь. Их слушали доброжелательно, даже с умилением, пробивало на слезу. Так взрослые слушают детишек, которые поют взрослые песни, не понимая содержания. Про любовь и родину, оно всегда в тему, но кому сердце рвет, а кому слух ласкает, это надо пережить.
А дело в том, что Борис, чтобы не сойти с ума от постоянного нахождения между жизнью и смертью, начал писать песни. Да, именно песни, не стихи. Понятно, что держал в голове, обходился без музыкальных и письменных принадлежностей, которые даже не требовались. Получая от врачей дозу обезболивающего, он проваливался в блаженное забытье, сразу накатывали видения. Не сразу он понял, что видит исторические сюжеты, изображения разных стран, времен и народов, в основном, это были толпы мятущихся людей. Все жило и двигалось, и он находился там, внутри, словно видел некий вещий сон, в котором принимал участие. То был хаос человеческого безумия, или апокалипсис. Костры инквизиции, эшафоты, кожанки комиссаров, казни и перевороты, все мешалось в голове. Его распинали, сжигали, вешали, расстреливали в овраге, и он все это переживал в полной для себя реальности и умирал, а потом воскресал, как птица Феникс, и чудо воскрешения смешивалось с болью настоящей жизни, где было все то же самое, кровь и боль, только не в видениях, а уже наяву. А где реальность? Он их путал, и долгое время не различал, путешествуя по мирам и галактикам, как будто ходил в живое кино. И часто думал тогда, пытаясь понять, для чего он все это видит? Или ему показывают! Для чего? Возможно, чтобы передать людям как предупреждение? А как передать. Жаль, что он не музыкант.
И все же, в меру сил, Борис запоминал образы, сюжеты, и сами рождались мелодии, рифмы, легче помнить, без претензии на красоту. В палате, где он лежал, имелась, досталась по наследству, спасибо живым или мертвым, самая простенькая гитара, и она спасла ему жизнь. Еле живой, зависая между приступами боли и забытьем, он брал ее за гриф левой рукой, правая была изломана, пребывала в гипсе, и просто переставлял пальцы по струнам. По счастью, еще в кочегарке получил представление, как берутся аккорды. В больнице не слышал, был глухим, но чувствовал трепетание струн, вибрацию гитары. И вот теперь, когда артисты стройными и слаженными голосами пели детские песни ни о чем, неожиданно для себя, Борис вдруг попросил гитару. Скрюченной кистью провел по струнам. Жаль, что не та гитара! Но анестезия сделала свое дело. Он закрыл глаза, и ушел в свой мир. А когда вернулся, и открыл глаза, даже не знал, что спел свои песни, одну за другой. Это Владимир рассказал. Кажется, артисты ему хлопали, он не помнил, и не спрашивал. Он искал себя, это важнее.
5
Когда Владимир сообразил, кто звонит, он очень обрадовался.
- Ты где?! – заорал он в трубку.
- На вокзале. Только что приехал.
- Немедленно ко мне! Слышишь, братан? Приезжай! Запомни адрес.
- Да я, понимаешь, не один, – осторожно сказал Борис, покосившись на стоявшую неподалеку Нину с большим чемоданом возле ног.
- А с кем?
- Так. С девушкой одной. Моя знакомая.
- Тем лучше! Я тоже не один, да? Хватайте тачку, и никаких возражений. Ты меня понял? Мы ждем!
- Может, лучше завтра? А то мы с вещами, прямо с вокзала. В общагу надо.
- Какие общаги? Еще лучше, у меня поживете! – Владимир искренне радовался.
- Неудобно как-то, – Борис думал о Нине. Вместе жить, вместе спать? Хотя! Почему нет.
- Ты меня обидеть хочешь?! – трубка на мгновение умолкла. – Короче, братан, запоминай адрес, и слышать ничего не хочу. Если не приедешь, можешь больше не звонить. Понял?
Владимир продиктовал адрес. Куда деваться? Так упали карты. Борис, растроганный той радостью, с какой его встретили, пообещал скоро быть, и повесил трубку. Мимолетная встреча на войне порой связывает крепче, чем первая любовь и долгие годы общения. Если Нина не захочет ехать с ним, а поедет в общагу, то и черт с ней. Посадит ее на такси вместе с чемоданом, и пусть катится. Как говорится, баба с возу, кобыле легче! Он подошел к ней, заранее виновато разводя руками.
- Нас ждут, - сказал он коротко.
- Кто ждет? – она состроила недовольную гримасу, поскольку договаривались, что он поможет ей добраться до общежития, ну и все такое прочее, а завтра, дескать, встретятся в городе, возможно даже, это будет началом серьезных отношений. Это она так думала, и Борис это понимал, но вовсе не планировал.
- Братан ждет. Владимир. Мы вместе воевали, – несколько преувеличил Борис, иначе не поймет, почему для него это важнее ее девичьих надежд и расчетов. Нина внимательно посмотрела на его подчеркнуто невозмутимое лицо и, вероятно, догадалась, что он будет непреклонен.
- Вместе с этим? – она показала на чемодан. – Завтра разве нельзя?
- Нельзя.
- Я понимаю, конечно, вам хочется увидеться, – начала она с невольным раздражением. – Мы с подругами тоже, бывает… Боря? Борис! – воскликнула она, увидев, что он молча повернулся и пошел прочь. Задержавшись, он неохотно обернулся: дескать, в чем дело? Вы что-то хотели?
- Боря, подожди! – жалобно сказала она, прихватывая чемодан за выдвижную ручку. – Я… я согласна! – она уже семенила за ним в своем, песочного цвета, модном костюме. – Помоги! Тяжело ведь?..
Он пожал плечами, и забрал порядком надоевший чемодан. А если бы чуть замешкалась, не окликнула, он бы ушел, и нисколько бы не жалел. Нет, и не надо! Похоже, он одержал победу над своей первой, увы, несчастной любовью, а когда-то готов был умереть за один только поцелуй? Странная штука жизнь! Или это женщины такие странные.
6
Они обнялись крепко, словно бы раненые выводили друг друга из окружения. Владимир представил им Риту, смуглую стройную девушку, азиатского типа, несколько смущенную их внезапным появлением, да еще с большим чемоданом на пороге. Длинная челка вороным крылом упала на лицо, она виновато улыбнулась, откинула прядь движением руки, и мило потупилась, бросая на гостей взгляды исподлобья. Наверно, неожиданный визит нарушал ее девичьи планы, кто бы она тут ни была, случайная подруга или невеста, и в чем бы те планы ни состояли. Черная водолазка обтягивала ее тонкий стан и хрупкие плечи, зато под свободными, тоже черными, брюками угадывались весьма округлые формы. Очень интересная девушка, подумал Борис, невольно сравнивая ее со своей спутницей, имевшей чисто русскую стать. Почему-то мелькнула тревога, что лет этак через десять Нина утратит соблазнительные пропорции, и превратится в обычную деревенскую бабу, впрочем, когда это еще будет? Живем-то один раз, надо успевать. Владимир, словно догадавшись о его циничных мыслях, весело рассмеялся и, обхватив изящную талию подруги, прижал девушку к себе, и та покорно выгнулась. Они смотрелись очень неплохо! Он высокий сильный русак, она смуглая и тонкая статуэтка. А Нине-то до нее далеко! От былых мечтаний и детской влюбленности не осталось и следа. Временная связь? Почему бы и нет: после армии, войны и болезни сам бог велел, или черт, а вот чтобы жениться? Ни за что. Впрочем, чего это он губы раскатал! Кто он такой? Ни работы, ни жилья, ни профессии, разве что шофером. Может, и он ей нужен на пару встреч, чтобы время скоротать, и прекрасно. Такие мысли пронеслись у него в голове буквально за несколько секунд, не успели зайти в квартиру.
Хозяева предоставили гостям дальнюю комнату, само собой подразумевая, что они находятся в отношениях. Нина, увидев широкую «семейную» кровать, хмыкнула себе под нос, однако ничего не сказала, прошла в апартаменты. Владимир предложил принять душ с дороги, Рита, дескать, пока накроет на стол, и вышел. Борис медлил, не зная, как разрулить щекотливую ситуацию. Он-то, благодаря папаше и его наставлениям, никаких стеснений, мог раздеться и лечь с любой девушкой, а там как получится, а вот Нина? Она деревенского воспитания, годами обхаживать надо! Но та легко сориентировалась, распахнула на кровати свой жуткий чемодан, и начала развешивать по комнате плечики с дамскими одежками. Нимало не стесняясь его присутствия, перебрала и сложила свое нижнее белье, он аж вспотел. Оказывается, она искала полотенце?? Милые девушки.
- Ну, чего ты ждешь? – недоуменно спросила она, внезапно заметив, что он минут пять, как стоит истуканом, боясь помешать ее священнодействиям. – Тогда я первой пойду! Располагайся…
И Нина прошествовала в ванную, не дожидаясь, пока его челюсть займет свое привычное положение, то есть, закроется. Разве он думал каких-нибудь пять лет назад, когда сгорал от несчастной любви и прикипал руками к раскаленной батарее, что так все получится? Да каких пять лет, он и час назад представить такого не мог! А что там в мыслях крутил, так это средство обороны от самого себя, чтобы не расклеиться и не впасть в былой ступор, когда руки и ноги наливались свинцом, и он ничего поделать не мог, стоял столбом! А теперь вот та самая Нина, его богиня, которая могла послать его в ад легким движением руки, сама! Без каких-либо приставаний, обещаний или уговоров, сама идет в ванную, сейчас раздевается, а что потом? Они лягут в одну постель. Телок-то он трахал, сколько душе угодно, но тут… Это другое.
- Ну как, все нормально? – появившийся Владимир дружески обнял его за плечи. – Молодец, что приехал! А ты чего вообще в камуфляже. Шмотки нужны? Организуем!
- Да нет. Отвыкнуть не могу, как вторая кожа.
- Понимаю. Все гражданское кажется ненастоящим, фальшивым. Типа, сопли на вешалке!
- Ага, вроде того. Я же только-только ходить начал, припадков боялся. По стенке на горшок и обратно. А тут в город выбрался, красота! Людей много, отвык. Голова кружится, шатает. Но чувствую, прихожу в порядок.
- Слушай! – Владимира, похоже, осенила мысль. – Я тут к хорошему делу пристроился, бабки можно лопатой грести. Детали потом расскажу, успеется, но имей в виду, я на тебя рассчитываю. Пойдешь ко мне в бригаду? Работа непыльная. Будешь «Скорую» водить!
- Пока не знаю. Не уверен, смогу ли. С координацией туго.
- Это не бюджет! Фирма частная, бабки хорошие платят.
- Подумать надо. Я вообще хотел посоветоваться…
- О чем базар, братан! О чем базар, все решим, никаких проблем! – Владимир на радостях стиснул его чересчур сильно, и заметил, как Борис побледнел. – Ах, ты. Черт! Извини. Как здоровье?
- Нормально, с каждым днем молодею, – Борис преодолел накатившую дурноту. – Порядок.
- Не бзди, я же врач. Уколоться хочешь?
- Нет, - Борис отказался, и тут же почувствовал, как заныли суставы, требуя дозы. – Лучше водка. Найдется?
- Без проблем. Водки навалом, - Владимир оглянулся на дверь, заговорщицки понизил голос. – А классную ты, братишка, телку отхватил! Это в деревнях такие водятся? Одобряю, хватка есть. Пойдем, пока пропустим по маленькой. Песни-то не забросил? У меня, кстати, и гитара есть. Пойдем-пойдем!
Они направились в гостиную.
7
Пока Рита хлопотала на кухне, а Нина приводила себя в порядок, Борис в двух словах изложил Владимиру свои планы, тот без энтузиазма прокомментировал:
- Шоу-бизнес, значит.
- Да нет, конечно, ты не так понял. Какой шоу-бизнес! Просто хочу записать свои песни, выпустить CD, а там видно будет, как пойдет. Материала у меня хватает!
- Братишка, без обиды. Песни у тебя хорошие, даже отличные, спору нет. – Владимир в задумчивости открыл бутылку шведской водки, наполнил объемистые стопки. – Только мне кажется, дело это очень непростое, там даже профессионалы шею ломают. Продюсеры разные, студии звукозаписи, все очень и очень дорого. Деньги нужны немалые. А реклама, чтобы пробиться?.. Не знаю, что и сказать. Ну, за встречу, братан!
Они выпили без закуски, хотя Рита уже принесла пару салатов, снова ушла. Борис сказал:
- Допустим, деньги я найду, не проблема! Давай, еще по одной, а то корежит меня.
Выпили еще по одной. Владимир искал слова, словно ворочал камни. Он явно не хотел обидеть приятеля, но и потакать тому в глупых затеях тоже не хотел.
- Пойми правильно… - начал он.
- Третий тост! – прервал Борис, сам налил водку. Не чокаясь, молча выпили, отдавая дань погибшим. Наконец, полегчало. Владимир продолжил:
- Песни у тебя хорошие, но, извини, ты не музыкант. Хорошо, допустим. Под гитару будешь записывать?
- Нет, конечно, - Борис пошевелил негнущимися пальцами правой кисти, где было порвано сухожилие. Сейчас на синтезаторе любую аранжировку можно сделать, хочешь под гавайскую гитару, хочешь, под цыганский оркестр.
- В любом случае, нужны деньги, – напомнил Владимир.
- Само собой, а как же. Про это отдельный разговор. Меня другое волнует. Как думаешь, стоит ли в принципе этим заниматься? Детали приложатся, я спрашиваю в целом, вообще!
- Ну, братишка. Вопросы задаешь! Это тебе решать. Песни, конечно, стоящие, но кто не был на войне, тот не поймет. Вряд ли ты на них что-то заработаешь. Однозначно, дело не прибыльное.
- Спорить не могу, но скажи. Ты, лично, купил бы диск с моими песнями?
- Конечно, базара нет. Причем за любые деньги.
- Вот! Это главное. Значит, и другим людям понравится. Пусть не всем, хотя бы немногим. Нас мало, но мы в тельняшках. А то сдохну завтра, умру, и ничего после меня не останется. А я хочу, чтобы песни не умерли! Не сейчас, но когда-нибудь их услышат, и поймут.
- Ты что, умирать собрался? Не надо, братишка, не спеши! Костлявую звать не надо.
- Нет, это ты пойми! – кажется, они оба захмелели. – Это единственное, что меня держит. Как тебе объяснить. Без песен слечу с катушек, я это чувствую. Я выжил благодаря им, ради них горы сверну! Все остальное для меня так, трын-трава, пустой звук.
- А чего ж тогда спрашиваешь? Делай! Вот и весь базар. Чего мудрить. Чувствуешь? Делай.
- Спасибо, брат. Вот этого я и ждал! Курить можно?
- Кури, конечно. Сам не курю, вот и забыл предложить. Сейчас, пепельницу принесу!
- Не надо! – Борис остановил его рукой. – Я потом. На балкон выйду.
- Ерунда, кури здесь. Проветрим!
Владимир снова хотел встать, но вдруг наткнулся на яростный взгляд гостя, и сразу сел.
- Вот ты понял, да? – Борис тяжело задышал, приходя в себя. – Я не только горы, я кому хочешь, шею сверну. Понимаешь? Это выше меня. Как ты сказал, чувствуешь – делай. Вот за это спасибо. Я не дурак, представляю, что такое шоу-бизнес. Только это другое.
Владимир глянул в его расширенные остановившиеся зрачки, и замер, не завидуя тем, кто с этим безумцем столкнется. В это время, словно сговорившись, появились девушки. И началось обычное застолье.
8
Под утро у Бориса раскалывалась голова, ночь прошла маетно. Когда они с Ниной, возбужденные и утомленные алкоголем, оказались в одной кровати, разумеется, он попытался к ней пристать, впрочем, без особой надежды на успех, поэтому, когда она жестко и решительно оттолкнула его, нисколько не удивился, пожелал спокойной ночи, типа, попытку сделал, его отвергли, и отвернулся. Сильного желания он не испытывал, но разочарование, конечно, имело место быть, и что? Они так устроены, женщины. Нет, чтобы порадоваться жизни и получить удовольствие, раз уж так сложилось, а если есть взаимная симпатия и влечение, то чего мудрить? Ну и хрен с ней. Почему-то он был уверен, что Рита, например, ему бы сейчас не отказала! Отдавшись мечтам совсем о другой, мало знакомой девушке, Борис и сам не заметил, как задремал, и вздрогнул, когда Нина неожиданно громко сказала, будто обвинила:
- Мне холодно!
Борис безропотно поднялся, нащупал в темноте сложенное покрывало и, одним махом расправив его, набросил поверх одеяла. А что он мог еще сделать? Печку затопить, угля накидать? Здесь не кочегарка, да и не холодно, врет она, и пусть себе. Снова лег спиной, и снова задремал. Вдруг его голого плеча легонько коснулись быстрые пальцы, и тут же отпрянули. Он сделал вид, что не проснулся, хотя сон как ветром сдуло. Прикосновение повторилось, на этот раз рука погладила его по спине, вызвав цепную реакцию, мурашки побежали по телу, возникло желание, и он повернулся. Нина его не отталкивала, наоборот, буквально схватила за голову, и впилась поцелуем. Ну! Это же совсем другое дело. Однако, рано он обрадовался. Едва попытался освободить ее тело от посторонних предметов, типа бюстгальтера, как был мгновенно отброшен на исходные позиции, то есть, на свою половину. Насильничать он не собирался, но и такое поведение слегка разозлило. Дразнит его, что ли.
- В чем дело? – сухо спросил он, ожидая пояснения, что ей сегодня нельзя, зачем и будить было?
- Я еще девочка, – прошептала она, и глупо хихикнула.
Этого еще не хватало, подумал он. Активность его сразу пропала, желание исчезло напрочь. Портить девочку совсем не хотелось. Если бы не Нина, а какая-то иная, случайная девушка, другое дело, а здесь моральных обязательств не избежать, они же из одной деревни. Чего доброго, забеременеет, а может, и нарочно залетит, тогда жениться придется. Ни к чему это. Невеликое удовольствие, проще перетерпеть, завтра с кем-нибудь познакомится, может, у Риты подружка есть, на нее похожая? И в третий раз Борис отвернулся.
- Боря! – горячим шепотом позвала Нина.
- Да, – он даже не повернулся.
- Ты любишь меня?
- Не знаю, – сказал он, решив рубить сразу все концы и все отношения, которых, собственно, и не было, и лучше, если никогда не будет. – Сомневаюсь. Спи!
Установилась тишина, и он подумал, что Нина, наверняка, обиделась. Ну, и что? Нечего спрашивать, или он должен лгать, обещать, успокаивать? Или надо наоборот, свет включить, пальцем показать, и заржать, как она это сделала, в тот памятный вечер, всю жизнь исковеркала, с Митричем этим. Обойдется, он правду сказал, не любит, да. Было и прошло, чего теперь. И все же он повернулся. Нина лежала, уткнувшись лицом в подушку. Точно, плачет. Или нет? Неужели спит. Он положил руку на ее вздрагивающее плечо. И сразу прорвались рыдания, вначале приглушенные, а потом заплакала открыто, не стесняясь. Пришлось утешать. Вот деревня! Он говорил какие-то невнятные ласковые слова, и даже подумал, была бы возможность жениться прямо сейчас, немедленно, лишь бы замолчала, он бы согласился. Хорошая девчонка, чего ему надо, и даже любит его, сама сказала, вон как убивается. Наконец, Нина успокоилась, и вдруг уснула, приникнув грудью к его изломанному локтю, он тихо лежал, боясь пошевелиться, пока рука не затекла. Потом разболелась голова, стало плохо. Когда уже светало, Борис отправился на кухню, нашел водку, залпом накатил целый стакан. Полегчало, он лег в кровать, и сразу забылся. А когда проснулся, Нины уже не было. Ушла вместе с чемоданом!? Может, оно и к лучшему.
9
На следующий день события сложились следующим образом. Владимир рассердился на Риту, что та выпустила Нину без его, или Бориса, ведома, та начала оправдываться, а кончилось тем, что приятель потерял терпение, накричал на нее, и она тоже ушла. Борис понимал, что сыграл в их ссоре определенную роль, и чувствовал себя виноватым, однако вмешиваться и что-то объяснять не стал, это усугубило бы ситуацию, ничего, помирятся. А вечером собралась чисто мужская компания. По приглашению Владимира приехал некий Сан-Саныч, бородатый коммерсант, лет тридцати пяти, со своим то ли приятелем, то ли компаньоном, полублатной наружности. Его звали Олегом, и Борису он сразу не понравился. Сведенные татуировки на пальцах говорили о многом. Лет уже за сорок, старые шрамы на лице, явно посидел. Владимир решал с ними вопрос долевого участия в некоем, видать, очень прибыльном деле, но Борису-то что? Не его дело, но с такой публикой предпочел бы не связываться. Типы мутные, глаза бегают, на месте не задерживаются. Но кто его спрашивает! Впрочем, ничего конкретного они пока не решили, был предварительный разговор об открытии какой-то фирмы, решающее слово будет за их старшим партнером, которого здесь не было, и быть не могло, как понял Борис по общим разговорам, слишком крут, ворочает миллионами, десятками и сотнями миллионов. А потом начали играть в карты.
Раньше он азартных игр избегал, зная свой характер. Еще в детстве очень увлекся бильярдом, который был установлен в сельском клубе, куда Борька, благодаря матери, заведующей клубом, имел неограниченный доступ, и со временем начал обыгрывать всех подряд, даже взрослых, но наступила Перестройка, совхоз пошел с молотка, и фермер, новый хозяин, бильярд приватизировал, куда-то увез, азартное увлечение сошло на нет. В карты играть не доводилось, разве что с бабушкой в подкидного дурака, но это так, несерьезно. Вообще, к картам он относился с предубеждением, что дело это нечистое, хуже грабежа и воровства. Еще Кака говорил, что удача любит дураков, переменчива к любителям, и терпеть не может профессионалов, которые, рано или поздно, плохо кончают. Он уверял, что ни один шулер не обыграл судьбу, и на всякий случай предостерегал своего подопечного от подлого увлечения. Вот и Пашка Клюев, сосед, слетел с воровской дороги и угадал в предатели и стукачи из-за чего? Все с карт началось, а потом опомниться не успеешь, уже не тюрьма, а могила ждет. Борис принципиально отказывался и вообще старался уйти, не присутствовать, если кто-то затевал карточные баталии, и вовсе не из трусости, а, чтобы не заразиться. И в этот раз он поначалу отказался от участия, но уходить некуда, решил понаблюдать, и постепенно увлекся.
Играли в свару. Принцип игры прост. На раздаче участники получают по три карты, затем повышают ставки, добавляют деньги в банк, кто-то пасует, в результате выигрывает тот, у кого больше очков на руках: тот забирает весь банк. Казалось бы, невелика премудрость! Пришла хорошая карта – повышай ставки, плохая – пасуй, ничего хитрого. Однако Борис, пытаясь вникнуть в суть, скоро заметил, что Сан-Саныч, например, часто блефует. То есть, имея на руках сущий пустяк, радуется и ведет себя так, словно старается скрыть свою радость, но другие игроки замечают, и бросают карты или пасуют, хотя у них, возможно, гораздо более сильная комбинация. Почему-то они предпочитали «зарыть» свои карты, не сравнивая и даже не показывая? Борис, конечно, не мог уловить все тонкости, но понял, как ему казалось, главное. В этой игре побеждают и выигрывают не комбинации карт, а те игроки, у кого крепче нервы, умение обмануть противника.
Ему уже не терпелось принять участие, но прежде надо было разобраться в правилах, ну и, конечно, усвоить достоинство отдельных карт и комбинаций, а также основные положения, кто, когда ходит, кто повышает ставки или пасует, вроде бы все понятно. Прикинул свои финансовые возможности. При себе было 200 долларов и около 40 тысяч рублей. Играли в ход по тысяче, общая сумма высоко не поднималась, в принципе, он ничем не рискует. И только он решился, игроки сделали перерыв, чтобы выпить и закусить. Про Нину он и думать забыл. А кто это? Ах, да! Первая любовь, бывает у всех, а вот карты? Это интересно.
10
Уже заранее, осознав, что ему предстоит играть с этими людьми, Борис приглядывался к будущим соперникам. Характер Владимира он уже немного знал: человек веселый, открытый, что называется, без двойного дна. Про таких говорят, рубаха-парень, душа нараспашку, азартен в меру. Было очевидно, что карты для него интереса не представляют, деньги тоже, играет легко, чтобы поддержать компанию; он никогда не рисковал, и вряд ли был серьезным соперником. Бородатый Сан-Саныч, наоборот, играл авантюрно и, как правило, был в выигрыше, хотя и не крупном, однако денежная куча, на столе перед ним, неуклонно росла. Однако и он время от времени попадался на своем же блефе. Если противник не верил в его якобы сильную комбинацию, то после торга оставлял его с носом, и тогда куча его резко таяла. Самым опасным казался Олег. Он ни на кого не смотрел, а если и смотрел, мутные глаза ничего не выражали. У него не было манеры, как делают другие, держать деньги под рукой, поэтому было непонятно, выигрывает он в целом или проигрывает. Вообще же, Олег, если судить по его весьма однообразным шуточкам, которые он тупо повторял, казался человеком недалеким. Словом, Борису не терпелось. И вот, когда игра, наконец, возобновилась, он, якобы от скуки, присоединился, предупредив, что в свару никогда не играл. Впрочем, так оно и было. Борис преднамеренно показал себя излишне честным парнем, простачком, разумеется, сделал это не без умысла. Психология в игре решает все!
- Смотри, брат! – шутя предупредил Владимир. – Это волки, моментом обчистят!
Коммерсанты благодушно засмеялись.
- Новичкам везет! – заметил Олег, смотря куда-то поверх головы Бориса. – Он еще нас без штанов оставит, по миру пустит. Ты, Саныч, не зевай!
На первой сдаче Борису пришли две «картинки» одной масти, это он усвоил: 20 очков. Третья карта значения не имела. А что у других? На первом круге все прошлись, то есть, доставили на кон по тысяче. На втором круге сразу пасанул Владимир, на третьем Олег. В игре остались Борис и Сан-Саныч, на кону 13 тысяч. Слово было за бородатым. Он задумчиво почесал бороду, изображая тяжкое размышление, и поднял ставку, положив на кон 2 штуки, и хитро глянул на новичка. Очередь Бориса! Что делать? Это со спины легко наблюдать, особенно, если видишь карты ближайшего игрока, а когда сам в игре, все иначе. Он мог без боя «зарыть» свои карты, чтобы не рисковать, и тогда Саныч забирает кон, возможно, с блефом на руках. Или Борис может доложить 2 тысячи, и далее по кругу доставлять банк, пока кто-то из них не захочет вскрыться, то есть, сравнить карты. Все терпеливо ждали, понимая его сомнения. Борис «прошелся», то есть, доставил банк. А Сан-Саныч снова поднял ставку, выложив уже 4 тысячи! И с радостным лицом затаил дыхание. Блефует? Теперь ход за ним. Можно сдаться без боя, или ответить, тоже положив 4 тысячи, и предложить вскрыться. Кто сильнее, тот и победит. А если противник снова удвоит ставку, и выложит 8 тысяч? Тогда надо будет отвечать адекватной суммой. Да, нервы тут нужны железные, или большой опыт. Борис ответил, в смысле, прошелся. Теперь на кону 25 тысяч. На этот раз засомневался Сан-Саныч. А как он хотел? Олег и Владимир не скучали, наоборот, глаза горели: хотя в розыгрыше участия не принимали, они с интересом ждали развязки. Бородатый поморгал голубыми глазками, наморщил свой бесформенный нос, похожий на спелую сливу, потер его, и сказал:
- Семнадцать!
Сан-Саныч открыл свои карты. Всего-то?! Десятка и семерка одной масти, трефы.
- Двадцать, – сказал Борис, положив бубновую даму и такого же, бубнового, короля. Из-под них уголком выглянула жалкая «шестерка» пик, которую он в расчет не принимал. Все восхищенно рассмеялись.
- У тебя 31 очко! – пояснил Владимир. – Шоха идет за любую карту, какую пожелаешь, в данном случае, за туза бубнового. Понял?
- Я же говорил! – завистливо сказал Олег. – Прет новичкам.
- Короче, ты так и так выиграл, – Сан-Саныч улыбнулся, радуясь, что легко отделался. А продолжай он блефовать, влетел бы, бог знает, на какую сумму. – Забирай! – он обеими руками подвинул Борису выигранные деньги. – 25 тысяч! Получите, и распишитесь.
Не бог весть, конечно. Однако! Это с первой же раздачи!? И пошла игра.
11
Вначале Борис все время менял тактику, чтобы сбить противников с толку. То все время пасовал, то неоправданно блефовал, то нарочито, очень долго, раздумывал. Небольшие проигрыши его не смущали, он ждал хорошей карты, рассчитывая, что разом отыграется. Однако, едва таковое случалось и карта приходила, соперники мгновенно зарывались, бросали карты на минимальной ставке. Он сообразил, что его «великолепное» лицедейство шито белыми нитками. Опытные игроки без труда угадывали, какая примерно фишка у него на руках. Очень скоро Борис проиграл свои 40 тысяч, конечно, потеря досадная, не более того, и достал 100 долларов, попросив кого-нибудь поменять на рубли. Увидев баксы, коммерсанты переглянулись, а Владимир тут же предложил:
- Без проблем. Пойдем, поменяю!
Он увел Бориса в другую комнату, поменял валюту на рубли, и предупредил, чтобы не увлекался, парни ушлые, обыграют до копейки, что делать будет? Когда вернулись в гостиную, коммерсанты объявили очередной перерыв, выпить и покурить. Когда выпили, Сан-Саныч заблестел глазами, взял гитару, что-то мимоходом наигрывая, мечтательно сказал:
- Эх. Девчонок бы сюда! А, мужики?
- Можем заказать, – осклабился Олег. – Без проблем! Сейчас это запросто. Могу позвонить! Как-то мы прямо в офис заказывали, ага, Саныч? Классные телки, и дешево.
- А, Вова, что думаешь? – Сан-Саныч отставил гитару. – Расходы беру на себя, оптом закажем. Рита твоя как, не придет сегодня?
- Не парни. Сегодня не в жилу! Без обид, – Владимир развел руками. – Мы вчера тут погуляли, встречу отметили, девочки были, бабы с баянами, гитары семиструнные. Сегодня еле-еле в себя пришли, а завтра мне на сутки, дежурство. Сами понимаете, должен быть в порядке. И вообще! Похоже, мы с Ритой того, заявление подаем. Так что, увы, господа гусары! Не здесь, и без меня.
- Тогда наливай, – вздохнул Сан-Саныч. – Завьем горе веревочкой. Еще один сгорел!
- Да, Саныч, – Владимир наполнил рюмки. – Ты в ночном клубе пел. Эльдорадо, или как он там! И что? Не получилось, забросил?
- Там, понимаешь, через заднее место все делают. Не моя тема!
- А скажи, Саныч! Аранжировки у тебя хорошие, кто делал?
- Известный московский композитор, – бородатый усмехнулся. – Денег содрал! Точнее, хотел содрать. Но мы парни стреляные, нас на мякине не проведешь. Решил в певцы податься? Или в танцоры? Шучу. Не связывайся, там все куплено-перекуплено. Разведут, и кинут.
- Да куда мне, – Владимир поднял стопку, на Бориса даже не взглянул, словно речь шла о другом человеке. – Есть тут один товарищ, парнишка способный, интересуется. Контакты остались? Аранжировщик нужен.
- Без проблем. И здесь, и в Москве, сколько угодно. Аранжировщики, продюсеры, музыканты на все руки, что угодно сыграют и споют. Если есть деньги, все сделают! Будет только рот открывать. Но сразу скажу, дело безнадежное.
- А что такое?
- Если коротко, жопа. Выводы делай сам. А контакты – пожалуйста! За ради бога…
Они выпили, потом Сан-Саныч достал записную книжку и продиктовал Владимиру несколько имен и телефонов. И снова сели за карты.
12
Настоящая игра пошла ближе к полуночи, когда Владимир, сославшись на завтрашнее дежурство, ушел спать. К этому времени Борис полностью освоился, играл напористо, легко ориентируясь, когда идти на повышение, а когда сказать пас. Теперь он принимал решения автоматически, поддаваясь интуиции, а мозги освободив для более тонких и дальновидных маневров. Он вспомнил, как впервые сел за руль автомобиля, с трудом соображая, какую педаль нажать, какую скорость включить, куда смотреть, в результате такой езды машина дергалась, глохла и норовила заехать то на встречную полосу, то в кювет. Пока простейшие решения и движения не скоординируются до автоматизма, о сложных маневрах на оживленных дорогах, где действуют большие скорости, не может быть и речи. Психология свары посложней правил дорожного движения, поскольку соперники отнюдь не заинтересованы в твоей безаварийной езде. К полуночи Борис проиграл первую сотню долларов, которую поменял Владимир, а когда он ушел, игра продолжилась с удвоенной силой. Всю мелочь со стола убрали, минимальную ставку в ход подняли до 5 тысяч, максимальную до 50, кон ограничивать не стали. Вторую сотню поменял Борису Сан-Саныч. Перекурили, выпили, и понеслась нелегкая!
Трудно сказать, почему он так завелся. Скорее всего, природное упрямство. Если уж зацепило, то не отступит, хоть режь его. Конечно, если бы коммерсанты остановили игру, он бы успокоился. Ну, проиграл 40 тысяч рублей, ну, пусть еще 100 долларов, с кем не бывает! Но в том-то и дело, что соперники не собирались сворачиваться. Не мог же он, как Владимир, бросить карты и уйти спать, у того-то хоть оправдание, суточное дежурство, а Борис, получится, сдался? Деньги-то еще есть, значит, будет играть до последнего. Впрочем, он был уверен в успехе. Если поначалу делал ошибки, то теперь разобрался, впросак не попадет, немного везения на раздаче, и он отыграется. Тут не деньги важны, а принцип победы.
Третий раунд начался успешно. Переменчивая фортуна все чаще улыбалась Борису, коммерсанты все больше нервничали, водку пили, не отрываясь от игры. Сан-Саныч, подогретый алкоголем, все ярче проявлял эмоции, не стесняясь, вскрикивал, матерился, взмахивал руками, демонстративно плевался, выражая досаду, или, наоборот, громко хохотал, если получалось удачно. Олег же мрачнел, стараясь вообще не смотреть на Бориса, которому, что называется, перло и перло. Соперники никак не могли угадать, когда он блефует, а когда и в самом деле сидит крепко. На каждой сдаче он вводил их в сомнение своим индифферентным, то есть, безучастным лицом, с каким шел на повышение. Блефует новичок! Однако, вскрывшись, обнаруживали, что нет. И снова Борис шел на повышение: теперь-то он точно блефует!? Вскрывались: опять нет. После этого два-три раза пасовали, и он брал банк иногда на 10 очках, хотя и не показывал. Чем больше сомнений, тем лучше! Теперь уже соперники ждали хорошей карты, а когда дожидались, либо Борису приходила еще большая, либо он вовремя пасовал. Дело в том, что он не думал, не просчитывал, слепо доверяясь наитию. Один раз он зарыл, то есть, сбросил 27 очков, и оказалось, что правильно сделал. Олег наказал Сан-Саныча, у которого было на руках 30 очков, а у него самого 31! Карты штука непредсказуемая. Скоро Борис отыграл все свои деньги и вышел в хороший плюс, при этом нельзя сказать, что карта шла, просто он научился маневрировать, и делал это успешно. Лиха беда начало!
И вот он дождался.
13
Коммерсанты основательно протухли, предпочитая с ним не связываться, и он начал блефовать наизнанку, постоянно пасуя, чтобы их раззадорить. И они поверили, что фортуна от него отвернулась. Снова банк начал расти, и вот, когда ставки в очередной раз поднялись, Борис неожиданно для себя зарыл неплохие карты, а коммерсанты между собой решили «варить», что означало повторную раздачу и розыгрыш кона. Сумма набралась приличная, а карты у обоих, видимо, были неважные, рисковать по-крупному не хотелось. Чтобы вступить в их «свару», Борис должен был доставить половину кона, что он и сделал. Теперь в банке изначально была крупная сумма. Что принесет очередная сдача? Все заметно нервничали, заранее договорившись, что на этом игра окончится. Кто сорвет решающий банк, тот и будет в выигрыше.
При сваре тянут меньшую карту. Сдавать выпало Олегу, он тщательно перетасовал колоду. Сан-Саныч, сидевший от него справа, снял крышу, и вот карты по очереди веером легли на стол, неся кому-то разочарование, а кому-то, соответственно, удачу. Почти как в «Пиковой даме»: три карты, три карты! Пушкин понимал толк в игре… И вот, кому что досталось? Игроки брали свои карты со стола по-разному. Сан-Саныч схватил судьбу нетерпеливо, раскрыл, посмотрел, сложил, и спрятал в руке. На лице как будто отразилось недовольство, однако в голубых глазках на мгновение сверкнуло счастье. Первое слово было не его, и он с показным равнодушием ждал своего часа. Олег, наоборот, как бы выжимал карты одну за другой. Подняв на уровень лица и обхватив со всех сторон ладонями, как бы кто не видел и не спугнул, он медленно выдвигал самые уголки. Борис же спокойно заглянул в карты, открыв их, как всегда, широким веером, и чуть не ахнул, но сдержался, и просто сдвинул, спрятал в руке. Три туза!! Это вершина удачи, самая сильная карта, выше не бывает по определению. Теперь главное, не спугнуть соперников, чтобы на крупный банк доставили максимум. Он заметил настороженный косой взгляд Сан-Саныча. Похоже, тот тоже боялся спугнуть соперников. С показным равнодушием, к которому уже все привыкли, Борис сделал минимальную ставку. Первые три круга никто не делал резких движений, все прошлись, банк заметно подрос. И что далее? Больше всех нервничал Олег, предложив Сан-Санычу посмотреться, то есть, сравнить свои карты. В этом случае, у кого карта меньшая, тот сразу «сливается», выходит из игры, а другой продолжает торг. Однако, Сан-Саныч отказался. Пожалуй, тоже уверен в своей победе! Что ж, Борису это на руку, и он сделал вид, что блефует. Сделал максимально возможную ставку, разом аж 50 тысяч. Сан-Саныч затаил дыхание, глянул с фальшивым изумлением, и махнул рукой:
- А, была не была! Где наша не пропадала? – и сделал ответный ход, положив тоже 50 тысяч. Настала очередь Олега. Меньшую ставку сделать не мог: либо отвечай, либо сливайся. По поведению конкурентов понимал, что ловить нечего, и ушел в аут. Борис и Сан-Саныч остались вдвоем. Теперь любой, ответив на ставку, имел право вскрыться, либо поднять ставку, и тогда отвечать будет соперник. Борису вспомнился «Серый автомобиль» Александра Грина, там была похожая ситуация! Игроки, уверенные в своей победе, раскручивали соперника на максимальные ставки и толкали на заведомый проигрыш. Сын заведующей клубом перечитал в детстве всю сельскую библиотеку, Грина любил особенно, а тут дословное совпадение сюжета. Он действовал соответственно герою! Уверенный в конечном результате, не спешил, изображая тяжкое раздумье. Сан-Саныч делал то же самое. Началось нелепое состязание! Они то бросали на кон деньги, будто резались в дурака по копеечке, а то надолго замирали, поглядывая друг на друга в мнимом изумлении. Никто не сдавался, пока у Бориса не кончились деньги, а вскрываться на «мелочи» не хотелось, глупо. Это же такой шанс! Как быть?
- Разбуди Володю! – попросил он Олега.
- Зачем?
- Я у него денег займу. Ты не играешь, разбуди! Не бросать же игру?
- Зачем человека беспокоить? – Сан-Саныч был само благодушие. – Я тебе так поверю, пиши расписку, и все дела, потом разберемся! Чего зря деньги мозолить. Ты на сколько идешь? Отвечу, и вскроемся.
- Ну, не знаю! Ставка ограничена.
- Про то и речь, не писать же расписки на каждую ставку? Банк не ограничен, как мы договаривались. Говори, сколько?
- 5 тысяч. Долларов, разумеется. – Борис заранее жалел Сан-Саныча, поскольку сам проиграть не мог. Если у тебя на руках три туза из четырех, и каждый весит максимум, как ты проиграешь?! Никак.
- Пиши расписку, я тоже напишу, кладем в банк, и вскрываемся! Идет?
Олег ошарашенно переводил мутные глаза с одного на другого. Бывалый уголовник, похоже, такой зарубы в жизни не видел, даже головой помотал, типа, отчаянные вы ребята. Он вырвал для них по листку из ученической тетради, в которую Владимир записывал телефоны аранжировщиков. Борис и Сан-Саныч написали расписки, каждый на 5 штук «зелени», и присоединили к банку. Дело сделано!
- Ну! – задыхаясь от радости, сказал бородатый. – Вскрываемся?
- Тридцать три – усмехнулся Борис, показывая своих тузов.
- Во, блин! – Олег с сочувствием смотрел на своего бородатого компаньона. – А у тебя сколько?
Вопрос был риторический, поскольку значения не имело, сколько там очков. Так думал Борис.
- Три шохи! – Сан-Саныч перевернул свои карты. Действительно, у него были три шестерки. И что? По его восторженному взгляду Борис заподозрил неладное.
- Ни хрена себе!! – ахнул Олег, до этого весьма сдержанный в проявлении эмоций. – Впервые такое вижу! Вот это свара. Три «лба» на три «шестерки»!
- И что? – спросил Борис, мысленно холодея.
- Шестерка – это, типа, джокер, выдает себя за любую карту, но при прочих равных, считается сильнее. Три шестерки бьют трех тузов. – Сан-Саныч ласково смотрел на Бориса. – Не расстраивайся! С долгом я торопить не буду, – он уже рассовывал деньги по карманам. По фальшивому сочувствию коммерсантов Борис догадывался, что его как-то обдурили. Где, как, когда??. Однако, ничего не поделаешь, сам напросился. Никто его за язык не тянул, расписку писать не заставлял. Как говорится, не зная броду, полез в воду, и залез по самые уши, в самое дерьмо. Коммерсанты вызвали такси, и уехали, не дожидаясь утра.
14
Борис помнил своего отца, Юрия Палыча, как энергичного жизнелюба, неунывающего и предприимчивого. Несмотря на годы, папаша умудрялся трахать молодых телок, и по деньгам жил неплохо. Что касается прошлых недоразумений, то, остыв от воспоминаний о Карине, Борис вовсе не держал обид, скорее, наоборот, чувствовал себя виноватым. Это ведь он сюда приехал, вмешался в их отношения. Какое дело ему, Борису, до нравственных устоев родителя? Любой человек вправе жить по своему усмотрению. Что было, то прошло! Еще по телефону удивил голос отца, тусклый и слабый, так говорят дряхлые старики, а когда увидел его, то искренне огорчился. За два года, что не виделись, Ломов старший основательно подпортился, и выглядел, как перезрелый фрукт. Лысина полиняла, темные волосы поблекли, превратились в пух, под глазами набухли синеватые мешки, лицо обрюзгло, обвисло, и в ранее импозантной, хотя и упитанной фигуре, появилась какая-то безвольная, можно сказать, бабья округлость. Из нестареющего ловеласа он превратился в никому ненужного холостяка. Квартира запущена, видимо, уборку в ожидании дам никто не делал, зачем? Всюду пыль, мусор по углам, пустые бутылки стояли неровными рядами. Иконы поросли паутиной, и казались фальшивыми подделками, как заброшенный театральный реквизит в подвале сельского ДК. Борис подумал, что надо спасать папашу!
- Ну, батя, ты вообще, я не знаю, – сказал он озадаченно. – Тут у тебя кладбище какое-то? А я на вечер с девчонками договорился. Классные телки! И куда их вести?
- Да какие телки, - в глазах Ломова старшего мелькнул былой огонек, и тут же погас. Кожаное кресло под расплывшимся хозяином жалобно скрипнуло. – Не до этого сейчас, Боря, не до этого.
- А что такое? – Борис выложил на журнальный столик американские сигареты и заметил, как жадно и поспешно папаша к ним потянулся. Закурили, только потом, насладившись парой затяжек, Домов старший неохотно сказал, поморщившись, как от зубной боли:
- Да так, Боря. Проблемы.
- Какие проблемы? Расскажи.
- Конкурент. Даже не конкурент, просто знакомый один. Тоже художник, ювелир, свинью подложил. Натравил каких-то. Кто они, я даже не знаю. Звонят, угрожают, денег требуют, машину сожгли. Представляешь? Ужас, беспредел какой-то. Ладно, застрахована была. Я, конечно, в милицию обратился, заявление написал, а там, знаешь, не до меня! Сейчас убийств заказных, каждый день стреляют, а ночами так и вовсе пальба стоит. Сижу вот без денег, ехать на халтуру боюсь, да и нет заказов, их искать надо, а как? Без машины никак. Они прямо сказали, что антиквариатом интересуются. Сказали, либо плати, либо хату обнесем, и сожжем на хрен.
- А при чем здесь ювелир? Обычные гопники.
- Как при чем! – отец снова поморщился. – Побывал перед этим в гостях, две иконы ему очень понравились. Вон те, в золотых окладах. Хорошие деньги предлагал, я отказался, не торгую. Он все расспрашивал, где я работаю, да сколько беру. Это он натравил рэкетиров, больше некому. После этого и началось, звонки, угрозы!
- А в милиции ты говорил про него?
- Смеешься? Это же Корнеев, величина, знаменитость! На Западе выставляется. Да ему эти иконы на продажу нужны, ясное дело. А я кто? Мелкий халтурщик. Скажет, клевещу из зависти, в суд подаст.
- Понятно. А к жуликам обращался?
- К каким жулика
- Ну, крыша у тебя есть? Ты вроде кооператором был. Или МП. Товарищество?
- Да ты что, сынок! Только свяжись. Потом всю жизнь на них работать будешь, все равно должным останешься. Нет, с мафией я не работаю.
- А если тебя сожгут, лучше будет?
- Не знаю, правда, не знаю, что делать, – признался Ломов старший, весь облик которого говорил об унынии, царившем в его душе. Этакая тупая безнадежность, парализующая разум, тело и волю. Борис подумал, что время папаши безвозвратно ушло, и про старый долг, стоимостью в новенькие когда-то «Жигули», можно забыть. Разве что отец согласится продать что-нибудь из антиквариата, те же иконы!
- Ладно, батя. Разберемся. Жрать-то, наверно, нечего в доме? Короче, я схожу в магазин, а ты поднимайся, берись за уборку. Наезды наездами, опускаться не стоит. Вернусь, что-нибудь придумаем. Не кисни, папаня! Я приехал, все решим. Побрейся, умойся, вечером будут девочки! Ну все, я ушел.
Борис отправился за продуктами.
15
Деньги на первое время были, занял у Владимира, который очень расстроился, узнав о столь крупном проигрыше. Однако Борис его успокоил, сказав, что отец ему должен деньги за новые «Жигули», ничего страшного. Надо выкручиваться из этой петрушки. Когда выходил из магазина, столкнулся в дверях с двумя симпатичными девицами. Они посторонились, пропуская его на выходе.
- Привет, девчонки, – весело сказал он. – Водку пьете?
- Разбежался! – ответила черненькая, которая была повыше, и явно поопытней своей подруги, которая за ее спиной состроила Борису глазки, и хихикнула.
- Шампанское, коньяк? – он, как бы невзначай, оттеснил девушек в сторону, чтобы не мешать проходу других покупателей. Черненькая, с напомаженными губами и вообще ярким макияжем, смерила его высокомерным взглядом, задержавшись на большом полиэтиленовом пакете, набитом продуктами и спиртным. Спешить им, кажется, было некуда. Она чуть смилостивилась, почуяв, наверно, настроение подруги, тоже улыбнулась.
- Пьем, что подают, – сострила она, и обе прыснули. – Ты кто, мальчик! Уроки сделал?
- Старший брат делает, он в институте преподает, профессор, а я на побегушках. А вы, сами-то совершеннолетние, или уже замужем два раза? Ищу невесту. Пойдете? Замуж.
Он шутил, трепался, ни к чему не обязывая, и девушкам это нравилось, они смеялись.
- Так нас же двое, юноша. Не надорвешься?
- Так и нас двое, поровну! День рождения у брата, уборку сейчас делает.
- Кто, профессор?!
- Да нет. Выгнали его, из института. Наверно, в дворники пойдет. Или в ювелиры? Художник он, известный. Приятель Корнеева, слышали? Вечером банкет, в тесном кругу, вы да я. Ну, и он, конечно, куда ж брата денешь. Именинник все-таки! Так как?
Девушки быстро переглянулись. Конечно, слышали когда-то, где-то, про Корнеева, известные фамилии внушают доверие: посерьезнели, переглянулись. Черненькая, которая за старшую, сказала:
- Мы ничего не обещаем. Это понятно?
- Конечно, мы ребята воспитанные. С незнакомыми девушками, ни-ни! Только после загса. Кольца куплены, ищу невесту. Одна была, не дождалась. Пока в армии был, загуляла, до сих пор раненный хожу. Хорошо бы медсестру! А вы случайно не из мединститута? Или хотя бы из клиники, ветеринарной. Вас как зовут?..
Девушки смеялись, забыв, куда они и зачем шли. Короче, договорились на вечер, здесь же встретиться, у магазина. Если не эти, нашел бы тут же других! Видимо, в детстве натерпелся от Нины, вроде как прививку от оспы получил, знакомства с девицами давались легко, он умел их заговорить, рассмешить, заболтать и увлечь. И откуда это у деревенского парня? Он знал, что большинство ребят, особенно молодых, цепенеют при виде красивых девушек, и двух слов связать не могут, хотя и мечтают познакомиться, а ему вот по барабану. Недаром папаша, типа «старший брат», за него держался, пока Карина не появилась. Как-то она поживает? Небось, замужем. Кому она отомстила, соблазнив Бориса? Да уж точно, не Ломову старшему: папаше иконы в сто раз дороже, как-то его надо раскрутить! Карточный долг – дело святое.
16
К вечеру квартира обрела другой вил. Борис помог отцу с уборкой, вытащил на помойку гору бутылок и разный хлам, ну… и так далее. Ломов старший, поначалу делавший все неохотно, постепенно разошелся, повеселел, хотя тень озабоченности на лысине все же оставалась, он улыбался и хмурился одновременно. Потом приготовили заранее ужин, нарезали салатов, запекли курицу, вроде как праздник близился сам собой. Хотя какой праздник? Выпили за встречу отца и сына, а чем не повод? А еще и девчонки будут, совсем хорошо! Отец, облачившись вместо халата в вельветовые темно-синие брюки и модную рубаху, обрел, наконец-то, присутствие духа и выглядел импозантно, почти как раньше. Алкоголь довершил преображение, теперь это был современный преуспевающий мужчина, чуть за сорок, уверенный в себе и жизни человек, девочкам должно понравиться.
Борис, поскольку время еще оставалось, коротко рассказал папе о себе. Узнав про контузию и переломы, отец начал горячиться, тупо доказывая, что Чечню надо было смести ракетами с лица земли. Наблюдая за его внезапно ожесточившимся лицом, Борис удивленно подумал, что еще недавно, буквально пару часов назад, именно этот человек умирал от страха за свою квартиру, за себя любимого, а теперь готов уничтожить целый народ, города и села, которые к нему никакого отношения не имеют, что это? Имперские амбиции, что ли. Да какие к черту амбиции, если в собственном доме порядок навести не может, трясется от страха, и обращение в милицию – предел подвига, на который он способен?! Борис не стал спорить, просто перевел разговор на другую тему, рассказав не без юмора, про встречу с Ниной, как привез ее к другу, хотел трахнуть, а она, типа, девочкой оказалась, но была готова. А как же он страдал в свое время, ночи не спал, умереть был готов! Ломов старший юмора не понял.
- Так у вас ничего не было?! – изумился он.
- Нет, конечно.
- Ну и дурак! – хмыкнул отец, в очередной раз наливая водку. – Даже если она и девочка, что сомнительно, ты бы ей доброе дело сделал. Девственность для них тюрьма, путы воспитания, да они ждут не дождутся, пока их освободят, соблазнят или возьмут силой, чтобы вины за собой не чувствовать. Поплачет, а как же. Зато свобода! На каком она курсе? Сам посуди, как такое может быть. Да сейчас в школе начинают!
- Деревенское воспитание, – сухо сказал Борис. Был бы кто другой, врезал бы для воспитания, особенно бесил снисходительно-развязный тон, с каким тот изрекал свои поучения. – Не все шлюхи, папа. Зачем так?
- Шлюхи не все, конечно. Но все об этом думают!
- Ну, хватит, – Борис злился на себя, что позволил себе ненужные откровения. Зачем про Нину рассказал? Вроде как опошлил первую любовь. – Давай, лучше выпьем.
Они выпили, тут папа всегда готов.
- Ты молодой еще, не понимаешь. А я старше, немного уж осталось, надо успевать. Сижу тут, как сыч, недавно приболел, стакан воды поднести некому!
Знакомая сказка, про белого бычка.
- А ты женись, папа, – усмехнулся он. – И стакан поднесут, и рюмочку!
- Ага. И ложечку, с ядом, – папаша вдруг посмотрел на него с внезапно возникшим подозрением. – Тебя не мать ли подослала?.. Знаю эти штучки.
Борис еле сдерживался, глянул на часы. Ну что за родитель у него! Так и напрашивается.
- Ладно, папа, завяжем базар. Пора идти за девушками. Только договариваемся на берегу. Никаких наездов! Хорошо? Если захотят, останутся, не захотят, держать не будем, я обещал…
В это время зазвонил телефон. Ломов старший снял трубку, и тут же прикрыл ее ладонью, округлил глаза. По его реакции Борис догадался, кто звонит, и прошептал:
- Договорись на завтра, где-нибудь в центре, ничего не обещай. Понял?.. Скажи, обсудить надо, назначайте встречу! Давай, спокойней.
Отец приподнял руку, дескать, все понял, и указал на другую комнату, где был параллельный телефон. Борис поспешил туда, и осторожно взял трубку. Услышал следующее.
- Ну ты, хрен моржовый, чего молчишь?! – нарочито низкий голос, каким басят подростки, чтобы произвести впечатление.
- Послушайте, зачем эти оскорбления! – нервно сказал Ломов старший. – Давайте, завтра встретимся, и все обсудим.
- Ментов навести хочешь?
- По телефону такие дела не решаются, господа хорошие. Завтра я буду в центре весь день, говорите, где и когда, я подойду, на месте все обсудим.
- Слушай сюда, старый пердун! Мы тебе не господа. Завтра подойдешь к шести вечера, и будешь ждать. Около своего гаража! Понял? Если проколешь стрелку, тебе хана! – трубку бросили.
Борис вернулся в гостиную, где сидел папаша с расширенными от ужаса глазами.
- Ну, ты слышал… да? – спросил он, ворочая непослушным языком.
- Успокойся, ничего страшного. Скорей всего, малолетки, шпана дворовая. Этот у них за старшего, голос еще ломается. Где у тебя машину сожгли?
- Здесь и сожгли! Прямо во дворе, под окнами. Среди ночи вспыхнула. Было дело, колеса снимали, на кирпичах стояла. Но сжигать-то зачем? – Ломов старший только сейчас положил телефонную трубку.
- А теперь подумай. Этот Корнеев, который ювелир. Знает, где у тебя гараж?
- Да нет, откуда. Мы прямо сюда подъезжали.
- Ну вот. Гараж-то у тебя где? Можно сказать, у черта на куличках, отсюда через сто дворов, и там целый гаражный массив на пустыре. Уверен, это шпана местная. Корнеев тут ни при чем, другой уровень общения. Завтра ты дома останешься, а я прогуляюсь до гаража. Короче, не переживай, разберемся. Все, опаздываю!
Борис глянул на часы, вышел в коридор, начал обуваться. Папаша вышел следом.
- Нет, это он! Корнеев навел мафию. Откуда шпане про антиквариат знать?! Надо подключить милицию. Они телефон давали, сейчас найду!
Борис открыл входную дверь, обернулся.
- А ты вспомни, папа! Мало ты девочек перепортил, обидел? Здесь, в квартире, под этими самыми иконами? И любая могла тебе отомстить, натравить приятелей. Хорошо подумай! А то наскребешь себе на статью.
Борис торопился на свидание, и вышел, не дожидаясь, пока папа начнет думать и вспоминать, кого он в этой жизни обидел.
17
Вначале все шло хорошо, ничто не предвещало скандала. Девушки были симпатичные, и общительные. Лена, которая постарше, темненькая, сразу понравилась отцу: он обожал ярких и высоких девиц, знающих себе цену, с ними надо бороться, состязаться во всех смыслах, будь то двусмысленные остроты или общие замечания, завоевывать ее расположение иногда самым циничным образом. Своего рода, игра в богему, где язвительность ценится выше вкуса и такта. А Вика, светленькая, хоть и выглядела смущенной, все чаще и откровенней улыбалась Борису, и чем больше пила шампанское, тем смелее были взгляды и случайные прикосновения. Словом, все шло как надо, солнце клонилось к закату, а вечер к постели. Борис, по старой договоренности, выдал его за старшего брата, и теперь над ним подтрунивал:
- Юра! Не стыдно? Хватит девчонкам под коленки заглядывать! Расскажи, как ты в кино снимался. Это умора! Между прочим, Юра снимался у известных режиссеров, когда они были начинающими. Не буду называть фамилии, а то он с их женами романы крутил, и чьи там дети, никто не знает! Братан не промах у меня...
Это был завуалированный комплимент в адрес папиных побед, и тот не без удовольствия рассказывал байки из жизни киношников. Когда-то он и в самом деле снимался, лет пятнадцать или двадцать назад, и действительно у известных ныне режиссеров, но то были случайные эпизоды, а подавал и рассказывал так, будто играл заглавные роли. Впрочем, рассказывал он смешно, правда или нет, значения не имело, однако, на девушек действовало неотразимо, они погружались в мир мечты. А когда Юрий Павлович показывал фотографии, вырезанные из кинопроб, где он был запечатлен в костюмах своих персонажей, то производил впечатление. Тут помогала его вальяжность, типа, звезда Голливуда, заблудившаяся на провинциальном небосклоне, чего только в жизни не бывает! И пусть себе тешится, но беда в том, что папаша так входил в образ, подогретый алкоголем, что сам в него верил. Ему казалось, что девушки, опьяненные присутствием артиста, должны бешено желать его близости. А если кто-то из них начнет кочевряжиться, изображать из себя святую невинность, он может и рассердиться, пролив на голову овцы свой царственный гнев. Но, кажется, все складывалось благополучно.
Ближе к полуночи, когда с ужином было покончено, и в ход пошел десерт, фрукты и кофе, Ломов старший повел Лену в другую комнату под предлогом доверительного разговора, а сам, конечно, имел самые низменные плотские устремления. Если оба согласны, то кому какое дело? Вика проводила подругу спокойным взглядом, и Борис был уверен, что у них тоже все сложится нормально, без истерик и выкрутасов. Потягивая коньяк, он вовсе не спешил приставать к девушке, предоставляя инициативу ей, негромко играла музыка.
- У тебя найдется халат? – спросила она, тронув за руку.
- В стенном шкафу, в ванной, – сказал он обыденно, про себя удивляясь той простоте, с какой все происходит. Он не имел близости давно, слишком давно. Женщины казались не просто мечтой, они были существами из другого мира, с другой планеты, недосягаемые. Но это внутри, а снаружи он вел себя почти как папа, цинично и буднично, как будто вчера была одна, сегодня другая, да куда их складывать, надоели, берите сами, что нравится: халат, так халат. Раньше имелись в шкафу, разных размеров и расцветок, да и сейчас, наверно, так. Если нет, ничего страшного, спросит.
- Я скоро!
Многообещающе улыбнувшись, Вика направилась в ванную. Он расправил постель, и пошел на кухню, чтобы включить чайник, кофе не помешает. Достал из холодильника лимон, начал резать тоненькими ломтиками, отличная закуска под коньяк: когда уже сыт, и хочется кисленького. Тут все и началось!
18
Громко хлопнула дверь в комнате отца. В кухню заглянула растрепанная Лена, лицо ее пылало.
- Где Вика?! – требовательно спросила она.
Ну вот, папаша в своем репертуаре. Овца оказалась с норовом.
- В ванной, – коротко сказал Борис, догадываясь, что папины домогательства потерпели фиаско. Ну почему надо тупо, сразу в постель. А поговорить, расположить, растревожить душу? Она же сама расклеится, и сама захочет, чтобы ее приласкали, утешили. Почему надо грубо лапать, срывать трусы с колготками? Взрослый человек, а хуже подростка, которому воткнуть хочется куда угодно, хоть в розетку! Досадно. Он слышал, как Лена постучала в ванную, попросила Вику впустить, они там закрылись, яростно щелкнула задвижка. На кухню вышел папаша, и возбужденно сообщил:
- Они собираются уходить!
- Пусть уходят, – спокойно сказал Борис, продолжая нарезать лимон. Хотя зачем? Сам обломался, и другим кайф ломает! Идиот старый.
- Они же шлюхи, лесбиянки! Поели-попили на халяву, и уйдут.
- И что? Мы так и договаривались. – Борис залил кофе кипятком. – Не все с первого раза в постель ложатся. В следующий раз все получится.
- Дурак ты, вот и все. Это же динамо!
- Что ты предлагаешь? – Борис бросил в чашку с кофе пластик лимона, для аромата, положил сахар, начал размешивать, но остановился, прислушался. Из ванной доносились приглушенные голоса на взводе. Кажется, там тоже не пришли к согласию?
- Предлагаю. Дать по роже, и растащить по комнатам!
- Нет, папа. Так не будет. Кофе сделать?
- Об тебя шлюхи ноги вытирают. Стыдно смотреть!
- Ладно, папа, успокойся. Я тебе завтра хоть десять телок приведу. Нам поговорить надо. Короче, у меня проблемы. Срочно нужны деньги, 5 штук. Долларов.
- Ничего себе! – отец насторожился. – И что?
- В общем, я надеялся на тебя.
- У меня нет денег, – категорически сказал отец, глаза забегали. – Я же объяснил тебе свое положение.
- Проблему твою решим, обещаю. Но и ты пойми. Ты обещал вернуть деньги через два года: сумму, адекватную новым «Жигулям». Было?
- Было, Боря, было. Но у меня нет денег! Будут – отдам.
- Батя. Я ждать не могу, это карточный долг. Конечно, я виноват, что сел играть, но тут ничего не попишешь. Выручай!
- Каким, интересно, образом?!
- В конце концов, можно действительно кое-что продать, из икон.
- Ну уж нет, – злобно сказал Ломов старший. – Я эту коллекцию всю жизнь собирал. Он, видите ли, в карты проиграл! Нет, иконы ты не получишь, не надейся, и не рассчитывай! А я-то думаю, чего это он пришел? За иконами, значит.
- Мне не нужны твои иконы, – тихо сказал Борис, начиная закипать, терпение кончалось. – Мне нужны мои деньги, которые ты брал на два года, и обещал вернуть. Время вышло.
- Твои деньги, как же! Ты же говорил, это деньги твоего друга, – Ломов старший цинично рассмеялся. – Ну, так веди своего друга, я с ним поговорю. Молчишь! А я знаю, почему. Это были ворованные деньги!
- И что? – в висках Бориса загремели молоточки. Скоро они застучат кувалдами.
- А ничего, – ехидно сказал папаша. – Если хочешь, обращайся в суд. Где расписка? Нет расписки. Кто докажет? Никто. Курам на смех! Мальчик приехал из деревни, папе на «Жигули» занял?! Судья со смеху умрет.
- Я думал, мы поможем друг другу, – глухо сказал Борис.
- А не надо мне помогать! Если ты насчет бандитов, что звонили, так я сообщу в милицию. А может, это ты их подослал? Навел на меня! Ага, понятно теперь, откуда они про антиквариат знают. Пришел якобы папу выручать, шлюшек притащил. Каков молодец, а?
- Ты пьян. Просто замолчи! Завтра поговорим.
- Зачем же завтра! Давай сейчас?
- Пойми. У меня серьезная проблема, иначе бы не просил. Иконы, конечно, жалко. Но сын-то тебе дороже?
- А ты мне не сын! – покрасневшее от злобы лицо плавало перед глазами Бориса в красном тумане. – Ты думаешь, почему я с матерью твоей развелся? А потому что посчитал, когда ты родился, все по денечкам, четко разложил, по календарю. Девять месяцев, это понимаешь ли, нехитрая арифметика, сложить два плюс два. Не было меня в городе! А восьмимесячных детей не бывает, и десятимесячных тоже. Гульнула твоя мамка, понял?
Борис ткнул его в челюсть кулаком. Папаша отлетел к раковине, но не упал, вскинул опешившее лицо:
- Ты… ты что? – схватился рукой за подбородок.
- Слышь ты, козел старый, – Борис медленно наступал на него. – Если ты не отце, я с тебя еще быстрее спрошу. Понял?
- Не подходи! – взвизгнул Ломов старший. Выхватив из раковины большой кухонный нож, которым потрошили курицу, он начал им размахивать. – Стой! Не подходи!
Борис наступал, но даже рук не поднимал, уверенный, что отец убежит с кухни. Папаша наотмашь полосовал воздух, задом отступая в коридор, но вдруг прыгнул вперед, рубанув ножом, как саблей. В последний миг Борис успел выставить руку, защищая лицо, сталь обожгла предплечье. Он невольно отступил.
- Ага! – вскричал Ломов старший, собираясь уже, как рапирой, нанести колющий удар в живот. Обеими руками поймав его за кисть, Борис пропустил лезвие под мышку, и дернул запястье вверх. Несостоявшийся убийца взвыл от боли. Борис держал его вывернутые пальцы на излом. Они будто бы вздумали танцевать. Выпавший нож валялся на полу, край лезвия был в крови. Борис отбросил его ногой под стол, и выпустил родителя, а то своим воем всех соседей поднимет. Тонко заскулив, тот бросился в свою комнату.
Как бы ментов не вызвал, устало подумал Борис. Голова пылала, горела огнем. Еще бы сознание не потерять… Он вышел в коридор, нащупал, и одним движением оборвал телефонный провод, идущий по стене. Нашел глазами телефонную розетку-разветвитель над плинтусом, наклониться не мог, и ударом ноги обратил ее в труху. До утра не починит! Дверь ванной приоткрылась. Черт, он и забыл совсем, про девчонок. Что подумают? Девушки смотрели на его левую кисть, с которой обильно капала кровь.
- Не бойтесь, – Борис криво улыбнулся. – Это мы репетировали, сцену из фильма. Сейчас уходим! Только перевязать желательно. Я же говорил, невесту ищу, сестру милосердия. Возьмите полотенце! Над раковиной висит. Чистое, сегодня поменяли, гостей ждали, и вот. Пригодилось!
Лена, как более опытная и смелая, перетянула руку повыше локтя, а потом уже перевязала рану.
- Он первый бросился! – донесся истеричный возглас из папашиной спальни. – Он контуженный, псих! На родного отца руку поднял. Отсохнет ручка-то! Подлец, мерзавец, негодяй… Звоню в милицию!
Втроем они покинули квартиру.
Продолжение следует.