Душа чуть держит нить молитвы.
Душа моя едва жива.
В согбенной тишине разлиты
её смиренные слова.
А вроде, надо бы мне криком,
грудинным воплем изойти,
о самом главном, о великом,
что силы есть, рыдать: «Прости!»,
в молитве полыхать, как в топке,
как в колокол стозвонный бить.
Но я не смею сердцем робким
пред Богом громко говорить.
И тишины я не нарушу,
мольбы сложив под образа.
И высота нисходит в душу,
когда опущены глаза.