песнь первая. троица

Кира Астанин
1

я тенью был, что филином отброшена
— на искры белого холста зимы, где умерев,
нашёл свободу, веру и любовь, изложена
она зажженьем света, но не сумев
ни сохранить то, ни изжить, на середине
своего пути — я очутился в сказочном лесу,
едва минуя край деревни в Палестине,
где я держался с миром на весу.

однако, лишь я запечатлел мгновенье,
— одно мгновение во времени, там наверху,
зазеркалье ртутной сферы, сон, виденье,
чудо вдохновенья, то спало во труху,
в немой чужбине, [и кромешной черноте],
— где продолжали, после промедленья, жить,
став пародией пародий подражаний, те
глагола лавры должно возложить.

2

но с детства я не мог взять в толк идею
связи времени с простором, [от того и дата]
моего рожденья шла огнём, и Прометею
не сбежать с олимпа памяти, плата
изумлённым бликом, пляс в кристалле
— юного, чистого ума! те отражённые миры
засветы солнца, (мой отец в оригинале),
точно я, где звёздами идут шатры.

и бывало, в пьяной скуке, мне казалось,
я живу за дублем, только дубль персонажа,
Фаэтон, второстепенное лицо. касалось
моего оно лишь отчужденьем, кража
мыслей, жизни посторонних и прохожих.
я еврей, южанин, русский, коми — каждый,
[каждый из вас], что [счесть] не схожих,
в обличьях голосов, манерах разный.

па отличался нежным сердцем, бурным
мягким нравом. — отчие жилы же вбирали
множеством примесей, но литературным
строем: [русскую] кровь, (исчезали
без следа иные пращуры); и па был моим
и лишь моим художником, чудною повесой,
но всё же он возвёл средь сутолок двоим
волшебный образ дали за завесой.

так, в завесе будничных цветов, бутоны
иллюзорных островов, ушли в реальность,
став королевством Фуле, чьи фотоны
мне давали краски и тональность.
па вернулся в Петербург, лишь справил
всё наследство, в здешний быт, академию
имени такого, где и по веленью правил
встретил ма, (угода провидению).

3

ма была, [по вымыслу], русская еврейка,
что, семьёй, перебралась во вновь, и вновь
оюневшую Россию, [лишь алая швейка]
рухнула стеной свобод, как изготовь
возможность петь; а их любовь, то череда
обычных ссор, разрывов, но сезон сменили
[близнецы в их жизни], где моя сестра,
и ваш слуга, мятежье примирили.

но не то, чтобы к [нулю] покоя, и я помню
— крик, верблюжий гам, [как] ненависти гул
впитала белизна стены, лишь дополню,
битые осколки, эхо, эхо, что разгул
автописьма, шаблонов, как убудет силы,
остаётся, только [куцего] прошлого обмылок,
что в исходе — замершей перспективы,
ты обычно глядишь себе в затылок.

па, [чудак-авангардист], и ма, дотошный
до деталей скульптор, — остаются во всём
воплощеньем счастья, где тревожный
тучный день забыт, ведь мы снуём,
— из точки А до точки Б, что как всегда,
то, как и прежде, апривычных и пастельных.
нудный тон —  выводит память: ма и па,
в чертах плывущих, беспредельных!

и последнее, что они, семейный золотой,
что выдоен ещё отцом на треть; экспонаты
пост-искусств, рутины, [что наперебой]
звучат во мне; и вне застен, пенаты;
а в остальном: другое, прочие стечение
событий, будь то: рак, ДТП, [теракт], война
на северных хребтах Кавказа, ополчение,
упадок — только и случайные слова.

4

но в начале, я хотел бы прояснить один
незначительно-странный [изъян моего ума].
я помню, лишь как вздумаю, что графин,
заполни помню, идеалы пустоты у ма.
совсем неважно было ли, [моя сетчатка]
ловит жизни кадр, в негатив воспоминаний,
что мешался кровью в оттиск отпечатка,
блеск, монтаж, и танец подражаний.

правда, сколько раз, — читатель, честно,
ты не мог уйти от мысли, словно видел [мир]
десяток сотен повторений, где неуместно
спросишь, засмеёшься, Зангези, эфир!
[что стрела, готовая сорваться с тетивы],
— уличив зазор в текстуре времени, я бреду
до произвольной точки, толщи муравы,
родня, пикник в рассеянном саду.

5

весна, [просветы, вспышки фоторужей].
— натюрморты яблок, гроздья вишен, стол
— за трапезой, под сенью полукружий
древ, и плывущих облаков подол;
а тяжкий дым глотают лёгкие, я пускаю
струйку млечного дыма профилем дракона,
всюду посторонний, (и себя же осекаю,
— Лир, апрель, рублёвская икона).

что бывало, вдруг коснусь ладони Веты,
я острее ощущал, как пульсом наши мысли
бьются, [мчатся сообща]; а пересветы,
всецветное мерцанье глаз, повисли,
в бусы, из жемчужных дублей. те миры,
на расстоянье времени, путались, мешались,
что остались только тени, отголоски, мы,
все мы, [как за стены] разбежались.

и она всегда была, точно продолженьем
Самого, — свиваясь [всем со мною] рифмой
и узорами созвучий! тем воплощеньем
чистого дара, отражённого лимфой,
[идеалом], вдохновеньем! грех, любовь,
распутство, муза, в амальгаме — серафимы,
городская степь, что повторится вновь,
а мы, затеряны и явны между ними.

и точно в самом деле, — здесь нас нет,
ни где бы то ещё, на то я и люблю картины,
отчие полотна, и эскизы. фальшив сонет,
подводит память, тонет средь рутины,
а они, горят, [сквозь] едкую сепию часов,
искусственного [света, кисти резкие мазки],
как пойманное время, скрыты на засов,
— минувшего распущенные узелки.

6

ма однажды вспоминала проводы отца,
— его призвали [на восточный край] страны
служить [на] мёртвом флоте. [па] с конца
могучего материка, — в полёт волны,
[с] затупленного [мыса], озирал полмира,
слышал [вопль] океана, [шум] Руси лесистой,
а в низовьях, [отсвет], севера Пальмира,
что востока дали далей голосистой.

Дидона, то прощание с троянцем, вечер.
[греческой туники стывшие складки]. море,
гаснет небо, корабли в пути, что вечен
всяк мотив невстречи! но в изморе
— век за веком, льются языками стран,
— огонь Катона, как [пожарище] грядущего,
неотвратимость, [оправдание] во прах,
и праху будней, пена вен гнетущего.

ведь имеет цену лишь доказанная цель,
а в остальном, не так и важно, сколько боли,
скорби и террора вынесет — свирель,
со спесью, и тэ пэ, как роль юдоли,
а преступление и подвиг, точка зренья,
[и] только, — [злобный город], вешних льдов
трескучий говор, и сосредоточье тренья,
и борьба, лишь дело громких слов.

искусство никому, без подписи, без дат,
живописное вчера; — но как когда-то было?
точка обозримее в конце прямой, Евфрат
обходят казаки. — тоска! как мыло,
скользкое в делёжке чувство, и я не хочу
свести к Эзопу, волапюку, но идёт за завтра
— завтра, где строка диктует мне строку,
что внятная жабрами: абракадабра!

7

как быстро [тесное] объятье переходит
в расставание [без срока], в пустую форму,
— вечную возможность, что изводит
нас смиреньем, в серость, норму,
как и всё, что без конца, но имеет грани,
та густая пустота, — как ножны без клинка.
небеса прозрачно шли в цветах герани,
звёзды таят по подобью мотылька.

духота. — покатилось солнце из резины,
(жаркий день, [неспешно] остывает. духота,
рассветный дым, [кричали муэдзины].
— звёзд не видно, где цветёт луна.
волна волной идёт небес густая синева,
[и на бело], была сонливой [ясности]: весна!
на месте, где стояла [церковь], возвела
глубокое, тесное метро пора нуля).

шуршит листва, скользят лучи, шумит
[машиной] трасса, цок брусчатки; и черно,
и целокупно небо! столько повторит
облаков Кавказа золочённое руно.
любовь жива, всё умирает! [островной],
сырой туман, [бежит в глазах] горячий май,
что [сепия ночных аллей] идёт тропой,
её, в ожерелье фонарей, спускай!

весна, блаженство. — спал проспект.
мартобрь, — среди обломков наших снов,
обрывки яви. утро, прорезью просвет,
любви [поток] случайных слов.
квадрат окна, — в заслоне полых древ,
пускает [внутрь], не спеша, холодный свет,
где сонный сад в дыму, чугунный лев,
и слышен лишь [ветвей] навет.

2020 / 14 мая — 27 мая 2024
2021 / 3 июня 2024