Кисть кипариса над рисом зависла.
Виселица.
Горлоглотая вошла сюда
Женщина.
Белая церковь увенчана белым крестом
и серым куполом.
— Долго ли думали?
— Долго ли…
— Трудно ли?
— Трудно.
Ударился лбом рассеянно шаркая
бородатый поп.
О чем он задумался?
О том же, о чем думает
наш народ.
Вошел в квадраты.
Вошел сюда
и вышел
оттуда.
Веком обитый,
золотая слюда
и фарфоровая
посуда.
Крик злосланный, ширкобрискный,
аханый.
Как ты с таким лицом пришел
в место святое?
Весь истерзанный, мяченный
и лицом запаянный?
— А куда идти? Разве есть теперь место
где мне рады больше?
Здесь хоть не плюнут, не изобьют,
не разукрасят рожи.
Ладно,
садись,
оборбес из сумрака лиц.
Сел рядом с попом, но, не выдержав,
пал ниц.
А тот?
А тот ничего.
А тот никого не трогал, за то
и богом дарован
в лица набожные,
опрятные,
Небом изласканные
жители жизни
бархатные.
Кисть раскроилась и вышла вверх,
тянув за собою туфли.
Любитель зеркал и манящий на век
Ушел в свою комнату.
— Пусть полежит.
А как же?
Куда еще лежать, когда года его сочтены?
Равнодушие сделало свое дело,
скурил тогда на балконе
пачку золотых папирос.
И смотря на это,
мироточил в иконе
грустный Христос.