Сто двадцать пять… Он весил столькл грамм,
Кусочек хлеба черствый, невесомый…
Крошила в воду братьям-близнецам
Сестренка их, едва дойдя до дома.
Прозрачных лиц пугает синева,
И к хлебу робко тянутся ручонки…
За занавеской –мать,она мертва,
А сил- похоронить-нет у девчонки.
Исполнилось ей, старшей, десять лет,
А братьям младшим, около шести…
И никого на свете больше нет,
А мать просила дочку их спасти.
И девочка все на себя взяла,
И слова:«Не могу»,она не знала.
С трудом вставала, шла, почти ползла…
Она ведь клятву матери давала.
От ледяной Невы бидон с водой,
Часы за хлебом в очереди стылой,
Печурку затопить любой ценой…
-Победа скоро,-шопотом твердила.
И… Выжили! Ей, может, Бог помог,
А, может, помогло ей слово:«Надо!»
Но вот уж хлеба больше стал кусок…
И прорвана фашистская блокада!
Уходят годы, им не возвратиться,
Но сердце до сих пор ту боль хранит.
Блокадная зима им снова снится,
И память эта тверже, чем гранит.
На «Пискаревском», сколько видит взгляд,
Венки, букеты на снегу застыли…
Седые братья и сестра стоят
Здесь, у бескрайней маминой могилы.