За щемящую нежность прошедших минут,
за щенячий восторг и мгновенный уют,
за испуганно-сладостный говор волов,
волновавший в подземке корни и кровь,
за возможность незримым алмазным копьём
на тебя обратиться и видеть живьём,
как копаешься в теле моём без ножа,
и слетает на веки в пески чешуя:
как мои пробиваешь мочки ушей,
чтобы вставил я сам серебристых ужей,
как ты чертишь ногтём эскиз на груди,
чтобы сам я набил тот рисунок пути,
как ты делаешь внутренний сплит языка,
и теперь заплетаются два языка.
Помоги, Мандельштам, присоветуй, Тарковский,
Пушкин, ковром из Большого Лебовски
я распластан и тщусь из увитого рта
отпустить мотыльками на небо слова.
За свершение чуда, открытую даль,
прояснённую тьму Серафиму
я прощальным хрустом последнего льда
говорю запоздало:
Спасибо