Обмелевший душой, расточив безрассудно
её истинный дар, постарел, занемог,
превративший бесценность её, изумрудность
в серый дым и руины взошёл на порог
не чертогов чудесных, а мрачного замка
с изнуряющей жёсткостью, тяжестью дней,
где возможны с ума лишь сводящие сказки
и разгул необузданных злобных чертей.
Он ступил уже внутрь, но суровая мрачность,
что обняла его чтоб совсем раздавить,
исторгавшая низменность щедро и злачность,
вызывала желание и’наче жить.
Захотелось ему убежать из темницы,
но сковал неподвижностью гибельный страх,
показалось – глаза покидают глазницы,
надвигается жуткая, воя, дыра.
Приближалась она как конца неизбежность,
угнетая ток крови пришедшего в ад,
замелькали картины страданий, безбрежность
их росла и росла, и увидел он сад,
где деревьев обугленность в память вонзалась,
чтоб засесть там кошмаром на все времена,
оказался участником страшного бала,
где во множестве сеялись зла семена.
Закружили его бесноватые черти,
и почувствовал – жизнь утекает ручьём
и готовятся съесть его лютые черви,
только изверг сначала изранит ножом.
Распадалось сознание на страшные звенья,
и присутствовал в каждом отдельный кошмар,
жертвы пыток, сожжений просили отмщения,
разгорался людей поглощавший пожар.
И жестокость вторгалась в различные страны,
Землю плач сотрясал, разрушались дома,
настигали людей всевозможные раны,
вытеснял атмосферу могучий обман.
И, увидев такое, из ступора вышел
неизменный развратник и мерзостей друг,
и, как будто грозило не меньше чем вышка,
он рванул резко прочь, гнал кнутами испуг.
И он начал молиться, вдруг вспомнив молитву,
искупить обещая клондайки грехов
и со злом вступить в ярую смелую битву…
Ещё слабая вера возникла из слов.