ЗАПАХ ЛАНДЫША... Глава 19 Жизнь после смерти
Мишаня учился управляться с детьми и с хозяйством, и ждал документы на удочерение Лизы из опекунского совета. И часто думал о Сашеньке - где она и что с ней...
И тут появился Олег. Зайдя в хату, долго в упор буравил чёрными зрачками Мишаню с детьми, шарил недобрым взглядом по избе, а потом спросил, где Сёмина Глафира. Мишаня сказал, как было - что баба Глаша получила похоронку на сына и сердце её не выдержало. После минутного молчания, Олег спросил, по какому праву, Михаил опекает детей, их надо оформить в детдом.
- Я подал документы на удочерении Лизы - защищал свои права Мишаня. - И Ваню усыновлю. - Он ждал, что скажет Олег.
Но он, не сказав больше ни слова, ушёл, оставив тревожное облако у порога. У Мишани, после его визита, до вечера непроизвольно тряслись руки и он решил подготовиться. Надел на шею девочке небольшой медальон, внутрь которого вложил записочку мелким почерком, что она - Лизавета Ильинична Тарасова, мать её - Сёмина Александра Ивановна, 1923 гр, июль, а отец - Тарасов Илья Михайлович, 1916 гр, октябрь.
Через два дня Мишаня опять звонил в авиаполк, и ему сообщили, что Сёмина Александра жива, нашлась в прифронтовом госпитале с тяжёлым ранением в грудь. Но хирург сообщил, что жить она будет!
Вот это была прекрасная новость, и Мишаня спешил домой в приподнятом настроении. Дети от этой новости сначала огорчились, что мама заболела, а потом прыгали от радости, что скоро она будет дома...
А Саша очнулась в госпитале, с пулей возле сердца, и жизнь ей спасла та самая, "наглая" пуговица, которая давным-давно, наверное в другой жизни, оторвалась на переполненном вокзале, от пиджака Ильи, и которую он назначил талисманом, когда его не будет рядом, и самолично положил Сашеньке в левый нагрудный карман. И пуговица справилась с задачей, отрикошетила пулю-убийцу от сердца, но та засела так близко к нему, что была неоперабельна.
- Если она не зашевелится - уверял хирург - проживёшь до ста лет!
- А если... зашевелится... - тихо спросила Саша.
- Тогда и окончится твоя война - напрямки ответил доктор. - Поэтому, живи каждый день, как последний! И наслаждайся каждым мигом! И не трать жизнь на ссоры, обиды и негатив - пусть каждый день будет подарком! - и добавил - Если б не пуговица, то ты, считай, убита... И потому, каждый новый день, для тебя Дар Божий!... А пуговицу носи на шее, она совершила Чудо! - и хирург рассмеялся - Не часто нашего брата радуют такими чудесами...
...Интуиция Мишаню не подвела - через три дня к избе подкатил чёрный воронОк, который летом увёз Илью, и в дверь мощно заколотили. Дети спрятались за Мишаню, и он, с ёкнувшим сердцем, крикнул "Открыто!". В дом ввалились, в грязных сапогах от ноябрьской непогоды, трое конвойных и нагло ухмыляющийся Олег. Он не терял времени даром - побывал в опекунском совете, отозвав дело об удочерении Лизы, созвонился с заведующей детского дома из соседней области, чтобы приехала, не мешкая, забрать сиротку, и оформил ордер на арест Михаила Фролова. И сейчас, с торжествующим видом, предъявил ему официальную бумагу от опекунского совета - сиротку Лизу отправить в детский дом. В другой детдом, сироту Ванечку, а Мишане вручил ордер на арест, с отправкой в лагеря - как дезертира с липовой грыжей - на пять лет, без права переписки.
- Какой детский дом?! Саша жива! - закричал Мишаня, забыв про себя и беспокоясь только о детях.
- Я знаю. - победоносно парировал Олег.
Повисла гнетущая тишина, потом Ванечка рванулся с места, стрелой проскочил к выходу, мимо Олега, не ожидавшего этого, и сиганул на леваду, сразу исчезнув из вида. И тут же конвой приступил к решительным действиям - Мишане заломали руки и запихнули в воронОк, а Лизу, кричащую и царапающуюся, крепко держал Олег, мастясь на переднее сиденье. Их тёплые вещи вОрохом сгрёб шофёр и кинув внутрь воронкА, сел за руль. Машина, плюнув грязью из придорожной лужи, унеслась в неизвестность, и дрожащий от ноябрьского холода Ванечка, нюркнул в осиротевшую избушку, запершись на щеколду. На улице он пробыл всего несколько минут, простыть не успел и отогревал худые бока у горячей печки... Он остался совершенно один. Но погреб был полон урожая с левады, на пОдловке висели гроздья вяленой рыбы, три курочки исправно неслись, с печкой он управляться умел, а дров летом напас дядя Мишаня - не унывал Ванечка, он-то не пропадёт! А вот как Лиза, дядя Мишаня и мама Саша? И его детское сердечко исходилось от тоски и жалости...
А тем временем, Олега в конторе ждала, вызванная из соседней области, заведующая детдомом, он передал ей зарёванную Лизу, написав в сопроводительных документах, в графе "родители" - сирота - и дав ей свою фамилию Злобина, чтоб отыскать её было невозможно. И ещё Олег дал заведущей детдома два золотых червонца - тех самых, какими Аким откупился от цыганки Ляли - и приказал ей настрого, чтоб девочку не нашли, ни при каких обстоятельствах. А сам поехал в госпиталь, навестить раненую... Месть свершил и был удовлетворён! Конечно, хотел бы ещё и Сашу в жёны, но понимал, не пойдёт... зато припас козырь в рукаве...
Саша брезгливо глянула на Олега, вошедшего с видом победителя, к ней в палату. И она, помня слова хирурга - жить без негатива, постаралась не возбуждаться. Но разговор принял совсем другой оборот. Олег, присев на соседнюю свободную кровать, и по-хозяйски закинув ногу на ногу, оглядел палату, в которой, кроме Саши и него никого не было. И цинично начал рассказ про свою месть - подробно, не торопясь, смакуя детали - как давно он желал её и как ненавидел Илью все эти годы. Она слушала его и жалела только об одном, что из-за ранения не может достать из тумбочки личное оружие - с каким удовольствием она выпустила бы все шесть пуль в ненавистную рожу... И тут же ужаснулась своей кровожадности. А Олег, продолжая наслаждаться своими подвигами, пОходя сообщил Саше про её отца и бабу Глашу. Слёзы начали душить Александру, но заплакать она не успела, потому что финальным аккордом Олег сообщил, что она никогда не найдёт мужа и дочь!
Саша чуть не задохнулась, услышав это! Судорожно схватила воздух, и грудь пронзила острая боль, что на секунду она провалилась в шок, а Олег даже не заметил. Он продолжал рассказывать, что арестовал и Михаила, и что Ване тоже уготовано место в детдоме. А Саша лежала не шевелясь, потихоньку приходя в сознание от режущей боли в груди, и тот видя, что она не реагирует, приступил к заключительной части марлезонского балета, достав из запазухи свою часть амулета и положив его ей на ладонь, торжествующе резюмировал
- Попробуй, найди третью часть! - и пожирая её тёмными зрачками, продолжал - Найдёшь, молодец! Я желаю тебе счастья и прощаю твоих предков, потому что люблю тебя... А Илью не прощу... убью в лагере...
Саша во все глаза смотрела на амулет, и многое сразу сложилось в голове, но пережив только что приступ, который мог быть последним, она вдруг сделалась ко всему безразличной. Ей вдруг стало всё-равно, что вещал тут Олег, ей даже стало жалко этого жалкого субъекта, который говоря ей про любовь, представления не имел, что это такое! Что это, не огонь мести, а внутреннее сияние, когда ты наполнен любовью до краёв, и она уже изливается наружу, от изобилия. А он говорил о любви, из недостачи, он хотел откуда-то черпать любовь, но ведь источником был он сам! Но чтобы открыть в себе этот источник, до этого надо дорасти духом. И Саша опять вдруг увидела себя, как бы со стороны и сверху - вот она лежит, прикованная ранением к кровати, и от неё исходит лёгкое сияние, а рядом пыжится и корёжится тёмная сущность, которая хочет пожрать других! Но не получится - тьма никогда не погасит свет, таков закон мироздания. И она заговорила, твёрдо и безэмоционально, как будто чужим голосом
- Если ты думаешь, что ты всемогущий и можешь вершить судьбы людей, то ты ошибаешься, и жизнь поставит тебя на место! - Саша была удивительно спокойна, как-будто речь шла не о её загубленной жизни. - И я не проклинаю тебя - она в упор прожгла его изумрудным взглядом - Слишком дорого за это приходится платить... Я тоже прощаю тебя... - теперь взгляд её стал задумчивым, она была не здесь... - Ты не ведаешь, что творишь... Ты не ведаешь, что творишь!... - взор её опять стал осмысленным - Но в одном ты прав! Я найду Илью и соединю амулет, и мы обязательно будем счастливы! И дочь найду! - Саше опять было трудно дышать после мерзких признаний Олега... Она с трудом взяла себя в руки и брезгливо поморщась, отрубила, как-будто, плюнула ему в лицо - Уйди! От тебя смердит...
И когда за ним закрылась дверь, Саша долго лежала неподвижно. Казалось, она спит. И только слёзы, бежавшие двумя ручейками на подушку выдавали её состояние.. Два года она прожила без мужа и дочери, и опять училась жить без них. Потеряв их однажды, болевой порог у неё отодвинулся, и она смогла убедить себя, что тоска и переживания здесь неуместны, ведь только живая и здоровая, она сможет изменить ситуацию и отыскать Илюшу с Лизонькой...
А Олег, приехав в контору, долго и молча сидел за столом, глядя на сфабрикованные делА на Илью и Михаила, пытаясь почувствовать праздничное настроение. Но оно, почему-то было гнетущее... И он, захлопнул оба дела, всё же с чувством выполненного долга. Но успокоиться, как оказалось, не смог. Его так и подмывало поехать на Колыму и добить ненавистного победителя. И он, выхлопотав разрешение на проверку политических заключённых, отправился в далёкую сибирскую тайгу. Она звала его и манила, и он не мог ей больше сопротивляться...
А к домику бабы Глаши подходила Зинаида, мать Саши. Она тоже получила весть о муже Иване, отплакала его и навсегда покинула прииск, тем более к этому времени разработки там закончились. В валенках и фуфайке, шла она по сугробам в метель на сизый дымок из трубы, мечтая обогреться у печи и похлебать густых свекровиных щей, а потом до поздна рассказывать ей о сыне, о его житье-бытье на прииске, придержав пока информацию, что он пал в бою, смертью храбрых... Дёрнув дверь в холодные сенцы, она отряхнула с себя снег и толкнула дверь в хату... но та оказалась заперта на щеколду. Зинаида постучала - за дверью было тихо. Она постучала громче и прислушалась - ни звука... только завывал декабрьский ветер со снежной круговертью.
- Мама! - позвала она свекровь - Это я, Зинаида! Открывайте! Я с весточкой о Ване!
Тут послышались тихие нерешительные шаги и клацнула щеколда. Зина толкнула дверь. В наступающих сумерках она разглядела в горнице только худенького мальчика, лет шести-семи.
- Ты кто? - опешила Зинаида. - а где баба Глаша?
Ванечка расплакался, размазывая слёзы по щекам. Зина, почуяв неладное, сбросила с плеч котомку на лавку, туда же фуфайку и вылезла поочерёдно из высоких валенок. Устало села на табурет и поманила мальчонку к себе
- Иди сюда, не бойся! Я Сашина мама, знаешь такую?
Ванечка аж засветился, подбежал к Зинаиде и возбуждённо переспросил
- Сашина мама?! А не врёте?
Зина устало рассмеялась
- Не вру, чесное слово! - и прижала тоненького хозяина избушки к себе - Так где баба Глаша?
Ванечка снова заплакал, и взахлёб, между всхлипами, поведал Зинаиде всю горькую историю... А она гладила новоиспечённого внука по вихрастой голове и дивилась, сколько произошло перемен с её Сашенькой, совсем ещё девочкой, а поди ж ты, уже отважной лётчицей, которую боялись летуны люфтваффе, и уже мамой прекрасной белокурой Лизоньки, её внучки, которую теперь надо непременно отыскать. А Ванятка продолжал удивлять новую бабушку пирожками и щами, собственного приготовления! Она сытно поела, и наблюдая, как он ловко управляется с ухватом и кочергой, незаметно уснула, прямо на лавке, привалившись к бревенчатому углу. Ванечка накрыл её лоскутным одеялом и несказанно радовался, что он теперь не один! Ведь он ничего ни о ком не знал, и когда по ночам завывала вьюга, ему казалось, что на всей земле он остался один-одинёшенек, и его охватывал такой страх, что он залезал под одеяло с головой...
А Олег поехал в лагеря закрыть навсегда тему с Ильёй. Несколько дней трясься в прокуренных теплушках и наконец прибыл в тайгу, по пояс утопавшей в снежных сугробах. Это были дикие и опасные места. Не знавший леса, пропадал в тайге навсегда, а Олег мечтал поохотится здесь на соболя с местными егерями.
Так получилось, что Мишаня с Ильёй отбывали срок в одном лагере и спали в одном бараке на соседних нарах - в остальное время, от свету до свету, валили вековую тайгу. Мишаня подробно поведал Илье всё, что случилось после его ареста - что Олег отобрал детей и его самого осудил на пятёрку по несуществующему доносу. И что Саша лежит в госпитале с ранением в грудь, но врач уверил, что жить она будет. Илья слушал эти рассказы и уносился воображением в беззаботное, как теперь оказалось, военное прошлое, и частенько перед сном просил Мишаню
- Расскажи про Сашеньку... - и тот в сотый раз пересказывал, то что знал...
И вот однажды, морозным декабрьским утром, на построении перед отправкой на валку леса, Мишаня с Ильёй увидели Олега, только что прибывшего в лагерь - сытого, наглого, в длинном овечьем полушубке - и поняли - он приехал добивать Илью. И тот, не мешкая, снял с себя заветный кусочек мистического амулета и сунул в карман ватника Мишани, чтоб берёг его, как зеницу ока, а когда выйдет, пусть отдаст Саше. И только он передал амулет, как конвойный гаркнул в звенящее снежное марево
- Заключённый Тарасов! Выйти из строя! Руки зА спину! - звучало как выстрелы.
Илья переглянулся с Мишаней, прощаясь с другом навсегда - аж у того, от его взгляда побежали мурашки - и вышел из строя. Колонна тяжёлыми шагами месила снег на работу, а Илью, взяв под ружьё, конвоир повёл в административный барак. Там, привольно развалясь в полукресле, восседал Олег, с торжествующим прищуром чёрных глаз, оглядывая усталого исхудавшего Илью в арестансткой робе. Насладившись измученным видом противника, Олег, нагло ухмыляясь, рассказал, что отдал Саше свою часть старинного амулета, но третью часть, которая у Ильи, ей никогда не увидать.
- Я сейчас покончу с тобой, а потом поеду к Сашке и она будет моей женой, в обмен на дочь и амулет! - Олег раскатисто расхохотался, а Илья сжимал кулаки
- Саша никогда не станет твоей! Даже ради дочери! - Илья не мог сдержать кипевшие эмоции.
- Будет! Будет! Я убью тебя! - истерил Олег, выхватывая пистолет.
На громкие крики, в комнату вбежал начальник лагеря, и в этот момент, разъярённый Олег, почти в упор, выстрелил в грудь Илье, и сразу повалился назад, рухнув на пол, а Илья схватился за грудь, оставшись целым и невредимым. Пуля отрикошетила от арестанского жетона, попав Олегу в глаз, сразу же отправив его в другое измерение, а на груди Ильи оставив огромный синяк. Ведь у Вселенной свои соображения, и раз гештальд Олега закрыт, то и тема эта закрыта. Начальник лагеря застыл на пороге и дико таращился в валявшегося инспектора, не зная, что предпринять, а Илья в недоумении щупал продавленное ребро номерного жетона, спасшего ему жизнь и расставившего все точки над Й.
Наконец и начальник лагеря очнулся, хрипло позвал конвой и указывая на Олега, приказал сделать "что надо". Потом быстро настрочил официальную эпитафию Злобину Олегу - "неаккуратное обращение с оружием" - и многозначительным взглядом заставил Илью расписаться под этим, плюс бумагу о неразглашении и крикнул конвойному, чтоб уводил в барак арестанта, у которого нарисовался один выходной вместо вечного покоя.
И в бараке, ожидая Мишаню с работы, Илья раздумывал, как интересно устроен мир. Он вспоминал Сашу, её горячие губы и нежные руки, изумрудный взгляд и брови вразлёт, и маленькие ладошки Лизоньки, и её золотые кудряшки, которыми она так потешно встряхивала - и улыбался в темноту, мечтая о том дне, когда он снова увидит их и прижмёт к своей груди. А когда Мишаня почти приполз с тяжёлой работы и увидел живого улыбающегося Илью, то чуть не упал, устало рухнув на нары и вопросительно уставившись на друга. А Илья, первым делом, забрал назад осколок медальона, а потом, под строгим секретом, поведал, как всё случилось. Мишаня обалдело пучился на Илью, дивясь перепетиям судьбы...
...А через месяц, на крещенские морозы 45-го победного года, приехала домой Саша, и подходя к дому, ещё издалека, увидела у заснеженного колодца маленькую фигурку, и сердце ёкнуло "Ваня"... А когда мальчишка поставил ведёрко на крыльцо, чтоб отворить дверь в сени, Саша и окликнула его
- Ванечка!
Тот обернулся, вглядываясь сквозь метель в силуэт, а узнав его, опрометью побежал через сугробы! Два раза падал, и наконец, снежным кОмом повис на Сашеньке, ревя белугой
- Саша! Мама! Я так ждал тебя! - и целовал её в заиндевелые щёки.
- Всё, сынок, всё дорогой, я теперь от тебя никуда! - успокаивала Ванечку Саша - Списана из бойцов под чистУю... - и предательские слёзы покатились из глаз... от радости, что Ваня рядом, и от горечи, что Лизонька неизвестно где...
Они шли к крыльцу, радостно поглядывая друг на друга, улыбаясь и плача одновременно, и Ваня цепко держал Сашу за ладонь. А войдя в горницу, Сашеньку ждал ещё один сюрприз!
- Мама! Мамочка! - закричала она, едва переступив порог, и не снявши шевретки, кинулась в объятья матери, вовсе не ожидавшей увидеть дочь! Обе расплакались от радости встречи и от тоски долгой разлуки. Зинаида помогла Саше раздеться и всё вглядывалась в дочь, как та повзрослела и возмужала духом, и щупала на кителе её ордена и звезду героя...