ЗАПАХ ЛАНДЫША... Глава 15 Штурмовик
Добравшись до городского аэродрома, Саша сразу пошла к начальнику эскадрильи. Олег шагал за ней - молча, без вопросов. Предъявили майору документы, которые всегда носили с собой, когда не были в рейде, и попросились в лётную часть. И хоть у них было не много опыта, но зато имелось уже по ордену за воздушный бой, а лётчики были очень нужны советской отчизне, поэтому они были сразу приняты в эскадрилью. При аэродроме была казарма и столовая, они получили по койке, по комплекту обмундирования и по куску мыла. И наконец, Саша и Олег расстались, он пошёл в мужскую половину, а Саша, облегчённо вздохнув, в женскую. Лётчиц было всего трое, вместе с Сашей, комната у них была просторная и светлая, с видом на ближний лес. Быстро познакомились, и обе девушки пошли готовиться к боевому вылету в ночь, а Сашенька приняла душ, с наслаждением стоя под упругими струями, оделась в выданное чистое казённое бельё и пошла в столовую. Очень хотелось есть, особенно горячих щей, а ещё больше спать.
И на следующий день, у выспавшейся и со свежими силами Саши, начались военные будни - вылеты, воздушные бои, отдых, и опять - вылеты, бои, отдых... И это безконечное колесо не давало ей расслабиться и поплакать... боль не стала меньше, просто она притупилась и не резала острыми краями сердце до крови, но радость и улыбка были крайне редкими гостями... Подружки по комнате, видя её состояние, не лезли с расспросами... да и некогда было, война требовала мобилизации всех сил и ресурсов. Сражалась Саша с врагом отчаянно, безстрашно, делая невероятные трюки на своём ЯКе, и из каждого боя выходила невредимой! Летуны люфтваффе знали её борт 411, прозвав "летучим голландцем," и боялись его, как огня!...
Стояла глубокая осень 42-го года... Саша готовилась к очередному вылету, когда в комнату постучали. Крикнув ВОЙДИТЕ!, она увидела в дверном проёме Олега. Тот решительно приблизился, и опять, как тогда в институтской раздевалке, прожёг её угольным взглядом и сказал без прелюдий
- Выходи за меня замуж!
Саше снова захотелось рассмеяться, но сейчас ей было совсем не до юмора...
- Мой ответ НЕТ! - твёрдо отрубила Сашенька.
- Ну почему? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! - начинал закипать несостоявшийся жених.
- Я вдова... - медленно произнесла она, глядя куда-то вдаль, мимо Олега - И я всегда буду верна мужу. Точка! - блуждающий взгляд её стал жёстким и безаппеляционным. - Не трать на меня время! Это безполезно!
- Но может, ты полюбишь меня... со временем... - Олег целялся за последнюю надежду.
- Нет у тебя этого времени! Женись на другой! - оборвала его Сашенька.
Олег сделал резкий шаг ей навстречу, пытаясь взять её силой, Саша выхватила личное оружие, направив пистолет прямо ему в лоб
- Пристрелю! - голос был металлический, под стать ТТ - Не бАлуй! Ты меня знаешь! - Саша смотрела на него в упор, палец держа на курке.
Это был аргумент! Олег попятился... Понял - выстрелит! И сватовство закончится, мозгами, разбрызганными по стене. Его такой вариант не устраивал, и он ретировался, надолго оставив Сашу в покое, а в коридоре нервно грыз ногти, сожалея, что не овладел ею тогда в лесу. А Саша даже не выдохнула. Не было никаких эмоций, от слова совсем. Сердце окаменело... спустила бы щас курок, легко... сделай он шаг... Саша убрала оружие и пошла к самолёту на боевой вылет. А предстояло лететь в ту сторону, где лежала она, увядающая после родов, в избёнке деда Макара.
Ещё по прибытии в эскадрилью, Саша сразу нашла на карте деревеньку, в которой ей спасли жизнь, и приготовила посылочку для Ванечки, деда Макара и бабы Аксиньи - шоколад, тушёнку, пачки табаку, шприцы и лекарства - собирала свои сухие пайки и добавляла их в списанный ранец с жёсткими боками, кое-что выпросила в медпункте, а табак взяла у лётчиков. И всё это богатство ждало удоброго времени и направления. И вот теперь, возвращаясь с боевого задания, она чуть отклонилась от маршрута и сделала на малой высоте круг над домиком деда Макара. Он выскочил, на ходу застёгивая фуфайку, и смотрел вверх, приложив ладонь ко лбу. Тут прибежали и Ванятка с бабкой Аксиньей, они копались на мёрзлом огороде, собирая остатки урожая, и тоже догадались, кто за штурвалом! И пока Саша заходила на второй круг, неистово махали ей руками, а Ванечка что-то истошно кричал и прыгал! А Саша, на низком бреющем полёте, качнула им левой плоскостью и сбросила гостинец. Тень от крыла пробежала по их изумлённым лицам, и "летучий голландец" стал резко набирать высоту.
Самолёт давно уже скрылся из виду, а старики всё утирали счастливые слёзы и радостно цокали языками от такого изобилия, что подарила им Сашенька, а Ванятка уже уплетал шоколадку, шурша фольгой и опавшими листьями под ногами, приплясывая от удовольствия!..
А зимой, фотография Саши у крыла самолёта, была даже напечатана в газете "Красная звезда", когда она получила одноимённый орден... И через несколько дней после этого события, Ванечка прибежал к деду Макару, размахивая газетой, неизвестно где добытой, в которой Сашенька стояла возле своего верного борта 411. Теперь они и узнали, что зовут эту героиню Сёмина Александра Ивановна, что ей всего двадцатый год, и что бьёт она фашиста, не жалея крови и сил! Ванечка жутко гордился, что помог ей перебраться через болото, он прикипел к Сашеньке всем своим детским сердечком, а бабка Аксинья откровенно плакала, да и дед Макар отворачивался и тоже незаметно смахивал слезу...
Видел эту газету и Илья в партизанском отряде. Но ту часть страницы, где была Сашенька и её фамилия, мужики скурили на самокрутки, и остался виден только борт 411, да обрывки текста про героическую лётчицу. Илья долго всматривался в этот обрывок, который прямо манил его и притягивал, неизвестно почему... и снова, и снова, он вспоминал свою Сашеньку, и сердце рвалось на куски, а душа кровоточила... "Она бы тоже так могла, моя ясынька... - мучил себя Илья - Она так любила летать!" И слёзы душили отчаянного вояку... Он уже был заслуженно награждён многими орденами и медалями, но когда горло перехватывала безысходность, ему так хотелось на задании броситься под пули, чтоб эта безконечная ноющая боль закончилась и перестала его истязать! Но в самом сердце болот, его ждало крошечное существо, его доченька Лиза, плоть от плоти, его и Сашеньки. И он с удвоенной силой громил врага, отнявшего у него единственную любовь всей жизни.
И уходя в безпрерывные рейды, он жил не снаружи, а внутри, со своими светлыми воспоминаниями, где он был безмерно счастлив. Он уже наизусть знал тропу через топь, как и все в отряде - по ней и ходили на боевые задания - километр по трясине, с кочки на кочку, с островка на островок, четыре километра густым лесом, а дальше полями и оврагами. Сначала их водил проводник, делал засеки, учил запоминать каждую кочку, а потом мужики стали ходить сами, аккуратно и осторожно, и трагических случаев не было. Один раз, правда, оступился боец, провалился по грудь, но двое напарников успели быстро протянуть ему слегу и вытащить на твердь.
Илья всё ещё мечтал о несостоявшемся будущем, глядя на этот борт 411 на обрывке Красной Звезды, а потом почему-то сунул газетный клок в боковой карман, как воспоминание о любимой и о самолётах. Он сам скучал по штурвалу, его манило небо, и невыразимая тоска, порой, брала его в свои клещи, что аж трудно было дышать. Любовь к Сашеньке и любовь к небу, делали его непобедимым, но невозможность ни того, ни другого, вышибала почву из-под ног. И последней отрадой и жизненной зацепкой, была Лизонька, улыбчивая и беззубая, с ямочками на щеках - она умиляла отца и примиряла его с утратой. А матерью для малышки сейчас была Настасья, она выкормила своего Егорку и осиротевшую Лизоньку, пеленала, баюкала и не спала ночами, когда у них болел животик. Илья всячески помогал и заботился - подкладывал побольше поленьев для печки, и ведро воды всегда стояло полное, и приносил из походной кухни котелок с кашей, ведь Насте некогда было поесть, в заботах за двумя грудными младенцами. Дядька Матвей каждый раз говорил, отдыхай мол, завтра за линию фронта! Но Илья пеленал дочку в сухие тряпки, баюкал и только тогда шёл спать сам...
...А Саша, весной 43-го, уже воевала в авиаполку Марины Расковой "Ночные ведьмы", и в конце мая была удостоена звания Героя Советского Союза и денежной премии в пять тысяч рублей по приказу Сталина. Но всё это проходило мимо её сознания, она жила только воспоминаниями и вкладывала всю энергию в ненависть к врагу.
И в июле, отпраздновав с полковыми девчатами свой двадцатый день рождения тремя глотками спитра, Саша с утра готовилась к вылету. Было у неё какое-то нехорошее предчувстаие, даже руки тряслись за штурвалом, чего раньше никогда не бывало. И заходя в бою, в хвост мессершмитту, она не заметила справа сверху другую вражескую машину. А когда заметила, было уже поздно. Её самолёт прошило крупнокалиберной пулеймётной очередью, он загорелся, и Саша вылезла из горящего борта на фюзеляж для прыжка. Тут и её догнала пуля в живот и в бедро, и прыгала она, уже истекая кровью, раскрыв парашют остатком сознания. Купол дёрнул её израненное тело и мерно покачиваясь, планировал к земле...
А Илья в это время пробирался болотом, с годовалой дочкой в рюкзаке за плечами, к единственному, кроме него, родному Лизоньке человеку - к бабе Глаше. Партизанский отряд снова менял дислокацию, фронт продвинулся далеко на восток, и местоположение отряда требовало срочной корректировки.
Илья весь день шёл тайными тропами, кормил малышку, прихваченной с собой кашей, и в сумерках уже стучал в избушку бабы Глаши. Она, отворив сенцы, ахнула, и не увидя Сашеньки, пошарила вокруг глазами, а разглядев накипавшие слёзы у Ильи, схватилась за сердце и стала оседать по притолоке на пол. Илья подхватил её, грузную и обмякшую, и доволок до лавки в горнице, прислонив к бревенчатой стене. Медленно она приходила в себя, сознание возвращалось толчками, а когда в голове прояснилось, ручейки слёз побежали по морщинистым ложбинкам, и первое, что она сказала, с невыразимой горечью
- Я чувствовала, что она не второй ребёнок! Ой, горюшко! Горюшко какое! Са-шень-кааа... - она раскачивалась, приговаривая - Я чувствовала! Я чувствовала! Обманула меня сноха Зинаида... - баба Глаша тяжко вздохнула, и не вытирая слёз, затряслась в беззвучном рыдании
- Сашенька моя, Сашенька... Касатка... кровиночка...
И тут захныкала в рюкзаке проснувшаяся Лизонька. Баба Глаша затихла, недоумённо глядя на Илью. А он снял с плеч свою драгоценную ношу, прижал рюкзак с дочкой к себе и уткнувшись ей в макушку, тоже заплакал, не стесняясь своих слёз. Баба Глаша изумлённо смотрела старческими глазами на них, догадавшись, что это её правнучка.
- Илюша, внучок - тихо попросила она - Дай-ка я погляжу на неё!
Илья вытер слёзы, давно просившиеся наружу и невыплаканные до сих пор, и протянул Лизоньку прабабушке, вынув дитя из рюкзака. Баба Глаша поставила её к себе на ноги, поддерживая ладонями, и с улыбкой взглядывалась в малышку
- Истая Сашенька! Все крошечки подобрала! - дивилась баба Глаша, и девчушка рассмеялась и запрыгала на ножках! - Ах ты, стрекоза! - и баба Глаша прижала к себе малютку, сразу вошедшую в её сердце. Потом спустила её на пол, и та засеменила мелкими шажками изучать новое место - пощупала печку, оббелив ручонки, свалила кочергу, с грохотом свалившуюся на пол, и повернув назад, в испуге прижалась к отцу, обняв его за ногу.
А баба Глаша уже суетилась со скудным ужином, попотчевать дорогих гостей, а Илюшу попросила позвать соседа Мишаню, он давно стал ей родным человеком, заботился о ней и помогал во всём!
Увидев Илью, Мишаня искренне обрадовался, по-мужски обнял его и сразу спросил про Сашу. А когда узнал, что случилось, сам не мог сдержать слёз, вытирал их кулаком, размазывая по щекам, в отчаянии приговаривая " Не может быть... не может быть-то... Сашенька, Сашенька, дружочек"... Илья и сам еле сдерживал слёзы, которые набухли на ресницах, потом выдавил
- Пойдём, Мишаня, за стол... помянем Сашеньку... -
И они, в тяжком молчании, направились в соседнюю избу. А на пороге их встретило маленькое чудо - Лизонька! Мишаня остолбенел
- Это... - он запнулся, верна ли догадка... обернулся к Илье - Ваша с Сашенькой?!!
- Дочка! Лизонька! - и Илья всё-таки прослезился - Оставляю на ваше попечение... Поможешь?
- Да какой разговор! Сколько ей? - Мишаня подхватил девчушку на руки и заулюлюкал с ней на одном языке! Та закатывалась смехом, как колокольчик, заразила бабу Глашу и Илью, и он сквозь хохот, ответил
- Годик... июньская она...
Обстановка чуть разрядилась, и когда они втроём сели за стол, Илья и обсказал им, как было дело. Помянули, выпив по стопке хозяйкиного довоенного самогону, снова наплакались, погоревали... Но жизнь продолжается, партизанский отряд Ильи ушёл в другие леса, и Лизоньку надёжнее оставить бабе Глаше. Хотя конечно, он будет очень скучать по ней, но таскать дитя по лесам, тоже не дело. А тут она будет учиться жизни, хозяйству, да и бабе Глаше станет, куда веселее. И Мишаня их никому не даст в обиду, он теперь её крёстный отец! Так назначила баба Глаша - и все согласились - полезла в шкатулку, достала золотой внушительный крестик, всех осенила им троекратно и дала поцеловать с бласловением! Вот так и состоялись крестины...
А на другой день, с рассветом, Илья пошёл в свою квартиру. Немцев в городе было мало, но осторожность надо было соблюдать обязательно! Он пробрался незамеченным в своё жильё, взял конверт с единственным богатством - кусочком амулета на гайтанчике, тремя золотыми червонцами и ордером на квартиру - одел амулет на шею, оглядел своё жильё, как бы прощаясь, и вдоль домов и заборов, проскользнул к избушке бабы Глаши. Отдал ей золото и ордер, в её полное распоряжение, чтоб ни в чём не нуждались, лишь бы она сберегла дочку и себя! И в ночь ушёл в лес, крепко обняв бабу Глашу, Мишаню и Лизоньку, свою единственную отраду!...
Но до партизан он так и не дошёл, напоролся у реки на немцев, кинулся было бежать, но автоматная очередь отрезала путь, а сзади его тут же оглушили чем-то тяжёлым по голове, и в бессознательном состоянии взяли в плен. Документов при нём не было, остались в отряде, поэтому Илью приняли за гражданского и не расстреляли на месте...
А Саша, раненная и истекающая кровью, приземлилась в тылу, на окраине небольшого городка в наскирдованные накануне стога сена, так и не придя в сознание. К ней уже бежали люди, они видели весь воздушный бой, как её самолёт упал и взорвался за речкой, и как раскрылся её купол, и бежали ей на помощь, не зная, что она ранена. А увидев, что это женщина и вся в крови, запрягли лошадку в телегу и помчали её в ближайший прифронтовой госпиталь. А там главным хирургом был лучший друг сашиного отца, дядя Лёша на эмке. Уже час, как он, после тяжёлой операции, крепко спал на топчане, что удавалось ему не так часто. Он оперировал двадцать часов в сутки, забывал порой, поесть, исхудал до неузноваемости, и мечтал только об одном - хорошенько выспаться!
И тут в коридоре зашумела пожилая санитарка
- Алексей, голубчик, девочку лётчицу привезли, сильно ранена, срочно спасай!
Дядя Лёша протёр глаза, сел на кушетке и встряхнул головой, чтоб окончательно проснуться. Потом устало поднялся и поспешил в операционную, вернее, комнатку с двумя окнами, самую светлую в здании, которую приспособили под операционную, поставив кушетку на высокие стойки, чтоб хирургу было удобно работать. И только войдя и взглянув на девушку, он ахнул - это же Сашенька! Дочка Ивана и Зины Сёминых! Вымыв руки, он обработал спиртом инструменты, а санитарка тётя Тоня, разрезала сашину одёжу, чтоб освободить раны, отдирая её от присохшей крови.
Операция длилась три часа. Пули неудачно застряли в животе и в бедре, повредив важные органы и кость. При самом хорошем раскладе, предстояла длительная реабилитация. Но главным было то, что Саша жива и будет жить, дядя Лёша сделал всё возможное, собственно, как и всегда! Пот тёк с него градом, тётя Тоня не успевала вытирать лоб, попадало на глаза, и тогда он часто моргал, чтоб сфокустровать зрение и точными движениями продолжал операцию. А когда закончил, поцеловал Сашу в щёку и шепнул
- Теперь всё будет хорошо, девочка моя! - и добавил - Антонина Сергевна, это моя крестница!
Та всплеснула руками в удивлении
- Вот, дела-ааа! Господи прости...