Мелькают дни, в бездонность уходя,
Стремительно проносят жизнь-малютку.
И вновь до осени здесь якорь бросят утки,
И с каждым днем пораньше, на минутку,
Восходит солнце, память бередя.
В ней каждый уголок хранит давно
Годами стертые наскальные сюжеты -
Следы их рук на двери пыльной где-то,
Забытые случайно сигареты,
Его рубашку, терпкое вино.
Они, конечно, не были детьми...
И даже дети их уже совсем не дети.
Но чувства, лучшие на самом белом свете,
На их несуществующей планете
Вращались, создавая свет из тьмы.
Прошло. Рассеялось и мглой заволокло.
И были, в общем-то, иные увлечения.
Масштаба меньшего и меньшего значения.
Душе, безропотно принявшей заточение,
Вполне наскучило и это ремесло.
Она, расправив крылья, ожила,
С плеч скинула ненужную рубашку...
Она теперь свободна, нараспашку...
Не верит глупым лепесткам ромашки,
Не ценит прошлого гнилого барахла.
Но память... Память сложно уберечь,
И удалить скамейку в темном парке,
И ливень, не достигший их под аркой,
Стихи ... Да. Были. (Это автора ремарка).
И бит в груди от предстоящих встреч.
Да. Время-доктор. Притупляет боль...
Окутывает пледом жизнь-малютку.
Закат зажжет чуть позже на минутку,
Чтобы успели приземлиться утки.
И чтобы все свою играли роль.