У меня под домом кулинария. Я уже рассказывал: там продают кишечные инфекции, недорого и с соусом. Всем постоянным клиентам, кто год питается и выжил, в подарок язва всего пищеварительного тракта. Я бы туда не ходил.
Но Люся бывает жестокой, как динозавр, говорит обидные гадости. Например, что Рокфеллер зарабатывает больше. Такое пережить невозможно, и я отказался ужинать её супом. Тем самым дал понять, кто в семье художник, а кто — сатрап и сумасброд женскаго полу.
Вы не представляете, как приятно быть одиноким мужчиной в продуктовом магазине. Особенно, если берёшь сентиментальные кефир и полуготовые шницеля. Ах, как все сопереживают в ваш позвоночник, от достоинства звенящий!
Конечно, не все так просто. Надо ещё уметь дрогнуть голосом, произнося:
— Три голубца, пожалуйста.
И улыбнуться миру устало и снисходительно.
Разрушительная мощь этого приёма огромна. В нём — больше нецелованного вдовства, чем во всех романах Шарлотты Бронте вместе взятых.
Чуткая очередь вздыхает выразительно, даже поскуливает. Будь эта очередь женской сборной по пляжному волейболу, я б на ней женился, ей богу. Настолько мы друг другу симпатичны. Но пляжных волейболисток ещё с детства раскупают и сторожат потом с доберманами и евнухами.
В очереди клубятся одни метательницы молота и ядер, недефицитные с детства. Каждая по шесть евнухов за раз душит одной левой. Я стесняюсь таким женщинам предлагать серьёз. Обычно продавщица радеет обо мне, будто лесничий о ценном изюбре:
— Не берите блинчики, мужчина, возьмите строганов, он свежее, — бровями взмахнёт, как птеродактиль, и ударение сделает. — Свежее он!
И сразу понятно: блинчики сулят сыпь, удушье, долгую агонию, а свежий строганов — лишь весёлую беготню по коридору, к сортиру и назад. Так всегда было. А тут продавщица ничего не сказала. Только посмотрела в глаза долго, как бы прощаясь. И промолчала.
И, конечно, это оказались быстродействующие голубцы улучшенной конструкции. С мега-злыми внутри микробами. Вьетнамцы саранчу некипячёную лопают, пауков немытых прямо с грядки, и ничего. А мне желудок сказал, что всё, он подаёт на развод, он потратил на меня молодость, с него довольно; дальше я могу есть, во что хочу. Сложил в чемодан селезёнку, печень и стал искать в организме окно, чтобы выпрыгнуть и убиться.
Я знаю подход к тем, кто потратил на меня молодость, и не решается потратить старость. Таким быстро надо наобещать что-нибудь важное, без чего не выжить. И я пообещал желудку колечко с синим камушком. И, может, даже туфельки. Желудок твёрдо решил пенсионерить вне меня, и я размахался аж до шубки.
А Люся — такая девушка: про колечко слышит сквозь всё — сквозь сон, три кирпичных стены и шум водопада. А про шубку прямо из мыслей считывает с другого конца галактики.
Берусь, говорит, образумить твоё пищеварение. Со скидкой. Всего за туфельки. И дала мне таблетку. И целебного супа с фрикадельками. Это стал самый дорогой суп в моей жизни. Но и самый полезный, в смысле образования.
Я с тех пор необидчивый, как Будда, осмотрительный, как Одиссей, и бедный, как Рокфеллер.
Слава Сэ