Поехала крыша, куда не сказала.
Что, ей было плохо?
Что ей не хватало?
Не я ли её и лелеял и холил,
Пустым заниматься её не неволил.
Бывало, о чём-то попросит - ну, что же
Чего не помочь той, кто сердцу дороже?
Кто мозг прикрывает от всяких напастей,
Всегда защищает от бед и ненастий.
И вот, ни с того ни с сего, полетела
И ей до меня никакого нет дела.
За ней я помчался, куда там, не сыщешь,
Зовешь ты её или просто ей свищешь.
Ну, разве что, крикнешь:
"Вернись, дорогая,
Что я тебе должен, навеки прощаю,
Вернись, моя крыша, стал я беззащитным,
Неужто не слышишь?
Обидно, обидно!
Не жили ль мы вместе с тобой неразлучно,
И вдруг ты поехала, стало что ль скучно?"
В ответ только клин журавлиный курлыча,
Летел в небесах, подымаясь всё выше,
Его вёл вожак, он курлыкал всё тише,
Чего надрываться, когда ты на крыше.
Летит с журавлями?
Какое мне дело,
Наверно, в Израиль, на юг полетела.
Какая же дура!
Ну, дура из дур,
Придется, видать, принимать ей гиюр!
Гию;р — обращение нееврея в иудаизм, а также связанный с этим обряд.