А я сползаю,
как к горизонту привлекательные дали,
и ускользаю
от всех, кого я больше видеть не желаю,
пишу тебе и лишь к тебе я устремляюсь,
я увязаю
по колено в твоем быте и словах,
в независимых суждениях, а там
ты взял взаймы у всей земли сто двадцать грамм,
холодных как промозглости Финляндии,
я там бываю и там сияю.
Я обессиленная, но уж в голове
такое счастье, что не снилось в январе,
и в умопомрачительной ложбинке,
делящей надвое мой бюст горит апрель.
Я разузнаю,
когда симпатия взаимная, печаль
слоняется как тени по душам,
ослабив галстука, ты, узел, подышать,
меня целуешь очень сладко и в кровать.
И явным уменьшением препятствий
лишь полизать,
но нам становится невмочь тянуть с собою
ни прошлое, ни будущее в гору,
и я сползаю, снова таю под тобою.
В чулочках приседаю,
но громко хлюпают водою ключевою
блестящие как сахар в январе
два облака, и ты своей губою
приятен мне.
Не успеваю даже думать
о себе.