В ту пору жил я не особо, но знойную кадрил особу, питаясь хлебом и водой, ну, дури много — молодой. В Дубну на базу испытаний в тот раз приехали мы с Таней, или с Наташей, позабыл, я от вокзала датым был. А денег не было. Зарплату тогда давали туговато – хватало дней её на пять, а дальше хрен сосать опять. Но есть хотелось нешутейно; а в заведении питейном (его держал один бандит) был у меня открыт кредит. Но только пивом. Жрать – за мани, а их вакантно на кармане; а пива литра уже три, как Волга плещутся внутри. Да и Наташа или Таня уже меня послала в баню и жрет чего-то не со мной, ко мне предательской спиной.
Я вышел в ночь. Слегка пуржило; и сразу уши заложило от звука странного во вне; да всяко слыхано в Дубне! Но там за Волгой, за паромом тянуло чем-то незнакомым, не нашим русским, не родным, и голубой клубился дым. Я пригляделся: хоть и пьяный, но видел четко, без изъяна: над Конаковым аккурат тороподобный аппарат. Вот сразу видно – не Ильюшин! Чуть свет в окошечках притушен, да и покрашен по уму, в какой лишь колер не пойму. И ни шасси тебе, ни крыльев, вот так и врал когда-то Пырьев, мол, прилетают из болот пугать подвыпивший народ. Да веры не было Степану, он, как суббота, так в нирвану, а год последний из нирван не вылезал совсем Степан.
Но тут своим я глазом личным всё это видел на отлично: как приближалась эта херь, а подлетев, открыла дверь. В неё меня и засосало; сперва хреново, правда, стало, но проблевался и гляжу: на койке связанный лежу. А рядом странные особы мне в рыло тычут приспособой подобной клизме голубой, о чем-то споря меж собой. Я понимаю, им потеха, а мне-то было не до смеха, но изловчился, как манул, меньшого пяткой саданул.
Пугать сограждан, говорите? Ну, визгу было на орбите, как надавал я по рогам инопланетным бандюгам! Все сразу начали вращаться и были рады распрощаться, лишь познакомившись со мной, боясь отсвечивать спиной. Победу одержав честную, в свою вернулся я пивную, где, битву видевший бандит, мне на жратву открыл кредит.
А вот Наташа или Таня исчезла, как вино в стакане, и вместе с ней залётный дрищ, нагрев шалман на восемь тыщ.
Прожив всё это потрохами, я говорю с тех пор стихами; такая злобная фигня, такая травма у меня. Как говорит Андрюха Кречет, лечить от этого не лечат, недуг коварен сей и крут; но дооолго, мучаясь, живут.