«Ты большой фантазёр и мальчишка, -
говорила мне жизнь, - перед сном
не читал бы ты детские книжки
о добре преуспевшем над злом».
А я всё же читал... Как страницы,
перелистывал ветер года,
помогая годам уноситься
за прочитанным вслед - в никуда.
Проносились события роем,
фантастичнее книжных интриг,
и реальней мне были герои
и сюжеты читаемых книг.
Матерели, дряхлели мальчишки,
отправлялись эпохи на слом,
не старели лишь детские книжки
о добре преуспевшем над злом.
Не старели и споры до хрипа -
кто важнее - творений с творцом;
с персонажами их прототипы
не могли примириться родством.
И какая бы сила держала
правду с вымыслом, как в кулаке?..
Говорила мне жизнь, как вещала,
и в запутанном самом клубке
прозревала концы даже нитей,
не имевших как будто конца,
и ещё до пролога событий -
эпилог и постскриптум творца.
Устраняла деталей излишки
и чрезмерную вольность пера...
но кончались вновь детские книжки
непременной победой добра.
Как в магической призме кристалла,
я и сам заплутал средь зеркал
книжных истин, имеющих мало
с жизнью истинной общих начал.
Говорила мне жизнь... И, конечно,
не бросала на ветер слова.
Может статься, искусство и вечно,
только жизнь бесконечней права.
Может статься, искусство и вечно,
но вторично, и ежели так -
это вечное не безупречно,
преломлённое в зеркалах.
И не в них ли - дробясь, искажаясь,
бьётся, словно тщедушный Пьеро,
с отраженьями храбро сражаясь,
преуспев только в книжках, добро?