Ты ещё не касался меня, моей бархатной кожи.
Мне казалось, глазами рисуешь мой абрис в окне.
Тишины и неслышного шороха нету дороже,
И оскомина тлела под нёбом и разум в вине.
Я снимала с себя бесконечные шоры цензуры,
Раздевалась в плену у зеркал до гола при свечах.
И за дверью шептались о том, что мои шуры-муры
Доведут до беды. Я молчала, ты тоже молчал.
И последний мой слой из шифона развёрнут обёрткой –
Стон истомы тобою был вязко продлён в тишине.
Ты шептал, не касаясь ни пиков, ни стана: «красотка».
Протянув нитку жемчуга грубо, мол это всё мне…
Одевала свою наготу в ослепительный жемчуг.
Мне казалось, что я - королева немытых зеркал –
И помада текла – словно красный отравленный кетчуп,
Ты его с моих уст так упрямо и жадно лакал…
И потом я не помню подробностей. Было ли после?
Или это протяжной до линии выдалась ночь.
Обезвоженной шлюхой лежала, жемчужины возле…
И твой след угасал, как моё целомудрие прочь.
Вот расплата за похоть, за глупость, девчоночий разум.
Помню - бархатный голос баюкал мою наготу.
Ты меня растлевал по жемчужине, долго, не сразу.
И нанизывал долго, что жемчуг, мою чистоту.
2024, Пока не лето, но уже зима...