На Красной, а может на Ленина,
В столице, а может в провинции,
Посредственности или гении,
Сошлись, чтоб судиться-рядиться.
Пьянчуги, а может нардепы,
Но каждый — народные выходцы.
Шансоном, а может и рэпом,
Хотелось каждому высказаться.
— Равенство, братство, свобода! —
Вопили они, как ошпаренные. —
Дайте все это народу,
И жизнь его будет шикарною!
— В свободе без денег что толку?
Ни крабов, ни стопочки беленькой,
Ни снять подходящую тёлку.
Денег и жизни, как в телике!
— В культуре все дело, в культуре!
В театрах, музеях, балете.
Де-факто чтоб, не де-юре,
Был каждый колхозник эстетом!
— С природой слияние поголовно!
— Прочистить ауры с кармами!
— Преследовать уголовно!
— Загнать в трудовые армии!
— Что молча стоишь, улыбаешься?
Неужто тебе нет дела,
Что судьбы народа решаются?
Мы в грязном, а ты весь в белом?
И, как на зло, слово за слово
Зашло; и воплями огласило
Улицы города заспанного
Побоище меж заводилами.
Для дела нашлись кастеты,
Гарроты, в багажниках биты,
Ножи, трубы от турникетов,
Травматы, опасные бритвы.
Но вдруг, словно бы по команде,
Затихли и расступились.
И громом звенело над бандой
Гулкое слово «убили».
— Может, он жив, проверьте?
— Возможно, он притворяется?
— А мы ли причина смерти?
— Может быть, нас не касается?
Толпа, расходясь, шушукалась:
— Пассивен по жизни был слишком.
Будет ему пусть наукою!
Добром прикрывался, плутишка!
Все больше казалась нелепою
Им смерти картина виденная.
А может, его просто не было?
Не люди ли все это выдумали?
***
Под утро, а может и полночью,
Вскочил, а может и не ложился,
Почувствовавший себя сволочью,
А может даже убийцей.
Бия себя в грудь неистово,
Он плакал: " Прости меня, грешного!
Дай сердце новое чистое
И силы жить не по-прежнему! "