3.
отрешенный от роду и от племени,
вовлеченный в бег
наперегонки со временем,
катясь колесом от венеции к падуе,
словно стрелки часов, – взлетая и падая,
нанизывая на путь
и города, и веси,
хочешь так вдохнуть
равновесия.
но равновесия в природе мало.
и, как упавший прямо в яму мамонт,
силишься трубить, но – нечем.
и безразличие ложится на плечи.
и лишь попав в каплю чьего-то внимания,
согретый лучами необъясненного обожания,
ты застываешь, удовлетворенный вполне,
как муравей в янтаре
(который ценили еще древние греки!) –
навеки:
приветом из прошлого,
диковинной брошью.
4.
европа для поэзии тесна.
здесь ночь без сна
в прокуренном вагоне –
такая ж ерунда, как бабка на перроне,
торгующая «семечкой», иль «белая» весна.
здесь трудно продавать стихи.
здесь мало кто готов с безумием стихий
платить за рифмы (нету дураков),
и жизненный вообще уклад таков –
в фаворе больше логарифмы
да цифры
банковских счетов.
... к тому ж, они почти забыли Бга.
здесь маленькое все. здесь даже поезда –
о, да! –
как детская железная дорога,
с недетской скоростью несущаяся тела,
на виражах теряющие вес, –
от gare de lyon, париж, до
gare saint-charles –
в один присест,
от сих до сель –
за три коротеньких с копейками часа –
в марсель,
пожалуй, лучшую из мировых одесс.
иначе говоря, расклад таков:
дорог здесь нет, здесь есть каналы
сообщенья,
россия же – всегда источник вдохновенья,
неспешностью дорог –
и массой «дураков»!
5.
если бы только можно было,
однако,
птичьей стаи
полет многокрылый
положить на бумагу –
простая
задача.
но нет таких символов в алфавите,
как не ищите,
и значит,
остается только
вольная
сага
о вечном полете,
которая
значит,
только
что она значит.
ватага
из сотен,
из тысяч,
и слов,
и снов,
комом,
изломом,
гомоном,
звоном –
как шелуха, по небу шуршащая, –
только полетом
порознь грезит
и вместе.
а может быть, такая она и есть –
летящая,
поэзия настоящая?