ГЛАВА ПЕРВАЯ
"Пошлёт им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи".
Где-то внизу шумела река, а везде стрекотали сверчки, было очень тепло, хоть и ночь, комаров же вовсе не было, чему, впрочем, не приходится удивляться - здесь в конце лета они появляются только к вечеру и на короткое время.
Некий уроженец канувшей в лету богоборческой эпохи, не сказать уже, прям молодой человек, без особых потрясений изживал отпущенные ему дни, однако, и это вопреки всей своей многосторонней развитости, годами он тяготился тонким, едва различимым чувством досады, что нечто важное в жизни всё-таки из виду упускает.
Перечитав же на днях свой давнишний дневник, он весь последующий вечер в принудительном порядке, можно сказать, созерцал ускользающее как песок сквозь пальцы время, что только усугубило упомянутое чувство досады. Но и раньше, ещё до прочтения дневника, хоть не был вполне им осмыслен мотив этой многолетней тоски, она всё же претила ему жить по накатанной - в одно только удовольствие, и теснила его из уютного дома - куда непонятно. Кроме того, записи минувшего привели ему на память, когда-то очень близкого человека, с которым он не общался уж добрых лет десять, и вдоволь погрустив, а вспомнить было что, исполнился он решимостью его посетить.
И вот, буквально на следующий день, с тяжёлым от провизии рюкзаком, добираясь не без значительных, заметим, трудов к другу детства - в удалённый от суеты и освящённый безмолвием уголок природы, не отдавая себе отчёт, искал он ответы на вопросы не дававшие покоя его подсознанию - на вопросы о вечном. Поиск этот, после встречи друзей, вылился в разговор начавшийся ещё засветло, за вечерней трапезой, которая, надо признать, проходила по-царски: печёная форель с печёной же картошкой и свежесолёными груздями, украшался стол и графином красного. Но, вся эта лепота обстоятельств не особо-то способствовала скорому усвоению разумных доводов, и беседа затянулась до глубокой ночи. И было бы хорошо, если бы она просто затянулась, а не вышла из мирного русла и походила скорее на площадную брань, как выразится ниже сам герой сего повествования.
Тем не менее, всякий неравнодушный к насущным вопросам, приглашается в сроднившийся нам дремучий лес, понаблюдать за этим - не лишённым смысла разговором.
- Послушай, ну что ты опять такое говоришь - ну что значит по-другому и быть не может? С чего ты это взял?... может! - я считаю.
- Да неудивительно, что ты так считаешь, ведь логика - это твой сакральный враг.
- Да ну.
- Да.
- Нет - не да! Ты сам не можешь объяснить по порядку!
- По порядку - точно не могу, но это как раз потому, что твой мыслительный процесс чужд порядка.
- Бред.
- Да не бред. Ты лучше признай, что вся твоя дурная философия - это попытка освободиться от логики.
- Что ещё значит - дурная?
- Языческая значит.
- Ты на площадную брань скатываешься.
- Я ради твоей пользы и на площадную брань согласен.
- Всё, хватит уже... я устал.
- Ну правильно... а продолжить то всё-таки надо.
- Что надо то? Лично мне и так нормально.
- Надо, Серёжа, хорошенько тебе истрезвиться, вот что. Потом благодарить будешь. Мне было бы незачем с тобою так возиться, если бы ты не довёл свою совесть до того, что она уже не способна вытащить тебя из ямы, в которой ты с таким упорством сидишь.
- А может, это ты - в яме?
- Яма яме рознь.
- Утомил! - громко вспылил Серёжа.
- Что за перепалка? - раздался тонкий, приближающийся из темноты голос отца Полихрония, и через мгновение огонь осветил похожий на рубище его подрясник.
- Он пытается вывести меня из себя, - простонал Серёжа.
- А не надо пытаться - ты и так уже давно не в себе, - констатировал обличитель.
- Отец Полихроний, ты видишь?
- Истязать он любит, это правда.
Монах Исихий несколько насупился, сложил руки в замок, и с поднятой бровью пробормотал себе под нос:
- Ну допустим, что люблю... ну ведь на пользу же.
- На пользу - да, вот только на свою, походу, - повеселел Серёжа довольный своей фразой.
- Тебе, Сергуня, просто невдомёк, что моя польза, это всё равно, что твоя.
- Да уж... концепция такая себе, - тут уж Серёжа рассмеялся.
Аргументы, по видимому, иссякли, потому что все внимательно смотрели в костёр, потрескивающий на выложенном камнями костровищи. Смотрели продолжительно...
- Так на чём вы остановились? - оживил беседу отец Полихроний.
- На том, отче, что Бог и может быть только личностью, а никак не безличностной энергией, как без страха плетёт наш заблудший друг, - заметно сдерживал голос отец Исихий.
- Почему сразу заблудший? Просто моя философия - это не то, что твоя.
- Серёжа, философия - это не вольнодумие, как ты думаешь, а искусство проникать в суть вещей. И вообще, с ней шутки плохи.
- Ладно, раз ты такой умный, посвяти нас - во что ты там проник.
Серёжа небрежно поправил костёр палкой, и сноп искр полетел вверх.
- Это не так-то просто.
- Давай уже, - вздохнул Серёжа.
- Хорошо.
По своему обычаю, отец Исихий поднял палец вверх и начал:
- Чтобы понять справедливость моих слов, необходимо разобраться, а что же вообще такое личность. И я имею в виду личность в первичном значении, как основа разумной природы, а не как сформированный или выдающийся индивид. А в таком - в первичном значении, личность - это то, что способно осознавать само себя.
Судя по тому воодушевлению, с каким отец Исихий вещал со своей кафедры, которая представляла из себя каштановый пень, он был весьма рад возможности поделиться своими наработками в области научно-философских изысканий. Серёжа тоже любил подумать и с интересом относился к подобным речам. Он живо подхватил:
- Сознаёт человек умом, вроде как.
- Вроде бы умом. Только вот ум, в данном случае, не как развитость интеллекта, а как сама мыслящая субстанция - разумеешь?
- Да, вроде разумею. Но если ты чай заваришь - будет получше разуметь.
- Разве что пуэр.
- Да хоть пуэр.
- Можно... другого у меня нет... двадцатилетний, на минуточку.
- Ну сделай тогда, и чтобы в нефть.
- Котелок вешай.
Отец Исихий пошёл в келью, а Серёжа быстро переключился:
- Отец Полихроний, а тут волки воют?
- Нет.
- А шакалы кричат?
- Шакалов тоже нет. Кричат здесь совы, и филины укают, в основном только.
- И как - страшно?
- Да ну брось, где там... как будто в сказку попал - бывают ощущения. А осенью сойки будут крякать, это вообще моё самое любимое.
С каким-то коробом в руках воротился отец Исихий.
- Исихий, ты слышишь? - батюшка сказал: ты здесь как в сказке.
- Эпизодически, разве что.
- Зато литературный слог у тебя не эпизодически.
- Ты себе тоже особо не отказываешь.
- Все грешны, - вставил батюшка.
- Так, мы отвлекаемся. Личность - это ум. Что дальше там? продолжай.
- А дальше... вот что... - отец тянул.
- Ну что?
- А то, что если Бог изначально не был личностью, то это уже и не Бог получается. Так как отсутствие самосознания, очевидно, недостаток, а у Бога недостатка быть не может, потому что Он - есть абсолют, а если не абсолют, то Он уже и не Бог получается. Это же как день ясно!
- А почему - если не абсолют, то уже и не Бог, отец Исихий?
- А потому, Серёжа, что источником жизни может быть только абсолют, чем, а правильнее сказать, кем Бог и является. Ты сам подумай - как имеющий какой-либо недостаток может быть источником жизни для других? К тому же меньшее никак не может породить большее.
Серёжа с умным видом ворошил палкой угли. А философ, выдержав паузу, заключил, медленно проговорив ещё один риторический вопрос:
- Я полагаю, теперь уже ты не считаешь возмутительной ту фразу, что по другому и быть не может?
От Серёжи комментарий не последовал, но скрыть улыбку у него не вышло. Разговор снова затих на продолжительное время.
Серо-полосатый котик грел бока и довольный обстановкой мурчал, идти на охоту ему нужды не было. А бОльшая часть этой памятной ночи была впереди.
ГЛАВА ВТОРАЯ
"Господи, добро есть нам зде быти: аще хощеши, сотворим зде три сени".
- Исихий, а тебя совесть за высокоумие не гложит? а то, я так понимаю, в нём ты упражняешься регулярно, - Серёжа ёрничал.
- А ты, поди, и что такое высокоумие не знаешь.
- Ну изволь объяснить, в таком случае?
- Это не размышления о высоких вещах, а мечтательность о высоких духовных состояниях.
- Ручаюсь, что и без этого не обходится.
- А ты не ручайся - мой тебе совет.
Вода в котле начала кипеть и понемногу переливаться в костёр.
- Исихий, ты в молитве разбираешься?
- Я внутреннюю практикую.
- Научишь меня?
- У тебя не получится.
- Это почему?
- Молитва должна соответствовать уму молящегося.
- И что?
- Мне кажется, ты поверхностный.
- Отец, вода кипит, - обратил внимание батюшка.
- Ой точно, пора... пришло время и чайком подкрепиться, - отец приступил к делу.
- Исихий, зачем ты первую заварку сливаешь?... как буржуй.
- Потому, что у меня нет обычая всякую дрянь в себя принимать.
- А чачу всё же у тебя есть обычай принимать.
- Серёжа, хватит бухтеть, давайте мирно посидим а, - не выдержал батюшка Полихроний, и даже взял на руки котика. Котик начал мурчать сильней.
- Да я разве против. Просто хочется немного послушать - как Исихий умничает.
- Серёжа, монашество надо уважать - разговаривай, пожалуйста, вежливо, - попросил батюшка.
- Я постараюсь...
Прищурившись Серёжа что-то задумывал, в итоге выдал:
- Исихий, а зачем монаху такая коллекция ножей? объясника нам, пожалуйста.
- Они все рабочие.
- Рассказывай! зачем тогда некоторые как моя зарплата стоят?
- Я не виноват, что у тебя такая зарплата.
- Подари мне один.
- Посмотрим как ты себя вести будешь.
- Твою келью надо разгрузить - много полезных вещей пропадает.
- Лучше рассудок свой разгрузи.
- От чего это?
- От заблуждений.
- Не видно никаких заблуждений.
- Ещё бы ты их видел - себя обмануть очень легко... и потом жить с этим повреждением как ни в чём не бывало.
- С каким ещё повреждением?
- Да одно только забвение Бога - уже есть тяжелейшее расстройство личности.
- Что значит - забвение? я про Бога не забывал.
- А ты хоть раз благодарил Его за то, что Он тебе жизнь дал? - сомневаюсь.
- Я Бога чту по-своему.
- А не надо по-своему, надо так, как Он Сам этого хочет.
- А откуда мне знать - как Он это хочет. Меня совесть особо не беспокоит.
- Серёжа, так вот и надо разобраться - почему она тебя не беспокоит, по ходу дела, утомилась беспокоить.
- Что там с чаем, можно наливать?
- Пускай постоит чуток. Могу сухари принести.
- Конечно неси, я хоть передохну немного от твоих нападок, - Серёжа рассчитывал на реванш.
А мы пока скажем пару слов о той келье, в которую отец Исихий пошёл за сухарями. Она являла собой весьма причудливое строение - крохотная, и несуразно высокая под стать хозяину, дверь - на здоровенных навесных петлях, а крыша застлана гонтом, это как дранка, только дощечки толще раз в пять.
На улице же обстановка развилась следующим образом: вышел месяц, воздух посвежел, а батюшка Полихроний тянул чётку. Было несказанно хорошо.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
"Несть бо тайно, еже не явлено будет: ниже утаено, еже не познается и в явление приидет".
- Батюшка, что такое совесть?
- Совесть - это совет ума с сердцем о различении добра со злом.
- А ведь у каждого свои представления о добре и зле, стало быть совесть - вещь субъективная.
- Знаешь что, милый братец, не совесть это субъективная, это - нежелание её слушать. Ну, или просто помрачение. А самое трагичное здесь, что зачастую люди оправдание себе в том ищут, мол, у них свои, понимаешь ли, обо всём представления. Так не выйдет. Ведь одно дело - личные представления, а другое - реальность, которая одна на всех, и как бы этого кому ни хотелось, ни под кого подстраиваться она не будет, потому что утверждена Богом.
Серёже, понятное дело, хотелось возразить, но что - он не нашёлся, зато на ум быстро пришёл следующий вопрос:
- А зачем Бог мир создал?
- Себе на радость и на радость тех, кого создал, - в арсенале у батюшки был готовый ответ. И вообще, надо сказать, он был хорошо подкован, да и не он один, многие из местных отцов с охотой уделяли время обсуждению богословских тем.
- А душа - что такое?
- Душа - это человек за исключением его физического тела.
Вернулся отец Исихий, с пакетом сухарей, коих запас у него всегда был - этот род пищи им ценился особо.
- Исихий, а ты что думаешь - человек зачем создан?
- Человек - для богообщения создан.
- А почему Бог тогда от людей скрывается?
- Потому, что принуждать никого не хочет.
Здесь, как ни странно, интерес к духовным вопросам немного просел:
- Ты хлеб на закваске печёшь? - не угадал Серёжа.
- Нет, я в эту чепуху не верю.
- А в какую веришь?
- Ни в какую не верю.
- А как ты тогда печёшь?
- Тесто выдержать часов восемь надо, а с недавних пор я ещё половину цельнозерновой добавляю.
- А что все про закваску трендят?
- В ошибке, потому что.
- А Улики у тебя какие необычные - тоже все в ошибке?
- Да не все - не я же такие придумал.
- Ладно, мне это всё неинтересно... ты лучше что-нибудь за духовную жизнь изреки.
- Если ты дров подкинешь, может и изреку.
Особо не мешкая, Серёжа демонстративно притащил на костёр огромный кряж, он и сам, к слову, был здоровый лоб. Меж тем отец Исихий проявил заботу и разлил чай. А сервизом на сем месте служили изрядно уставшие, ещё советских времён эмалированные кружки. Потом отец долго томил аудиторию распивая этот самый пуэр и похрустывая сухарями, ну, и наконец-то продолжил пробуждать сознание своего пациента:
- Если хочешь, могу высказать предположение, от чего ты временами чувствуешь себя несчастным.
- Опять по себе судить будет, - ухмыльнулся в сторону отца Полихрония Серёжа.
- Ну и ладно, послушать то можно, - ответил батюшка.
- Отец, слышишь - можно - говори.
- Берусь предположить, Серёжа, что ты, в силу склонности к глобальным размышлениям, огорчаешься непониманием принципов по которым был создан и управляется мир, - отец говорил с пафосом. - По всей видимости, всё так и есть - не можешь ты разобраться в этом, надо признать, обширнейшем и труднейшем вопросе.
- А ты неужто разобрался?
- Кто знает - может и разобрался.
- Что - прям до конца?
- Кто знает - может и до конца.
- Ну и что там в конце?
- А в конце, Сергуня, то, что не всем пойдёт на пользу такое знание.
- Не надо с темы съезжать, говори что знаешь.
- Серёжа, ни с чего я не съезжаю. А если тебе что непонятно - кто тебе мешает над этим трудиться?... в рамках Православной догматики, разумеется, - тут отец Исихий с очень серьёзным выражением лица поднял палец вверх, опустив подытожил:
- Просто... всему своё время, я так думаю.
Пару минут все думали. Серёжа был недоволен. Батюшка Полихроний прервал раздумья:
- Самое трудное, я считаю, так это понять - как свобода с предопределением совмещаются?
- Хороший вопрос. Но опять же, для начала, кое-что здесь надо прояснить, а именно то, что человек свободен только нравственно, то есть свобода человека сводится к выбору между добром и злом, вся же остальная действительность является творчеством Божьим. А не приняв данный тезис понять тайну свободы и предопределения нельзя, и, разумеется, разобрать всю картину мироустройства тоже не выйдет, - вид у отца Исихия в этот момент в соответствии тому, что он говорил, скажем так, был странный.
Герой наш смотрел на докладчика немного откинувшись назад и подняв брови, батюшка примерно также...
- Похоже на враньё, - вышел из ступора Серёжа.
- Я понимаю - досадно... но что делать, - безмятежно парировал философ. - А лично мне жалеть не приходится, что двадцать лет ломал себе голову, - казалось, отец дразнил своего оппонента, в голосе которого уже звучала усталость:
- Кто тебя знает.
- Я себя и знаю. Мне и в Бога уверовать выпало посредством размышлений.
- Посредством каких, походу, тоже секрет.
- Не секрет. В юности меня озадачил известный вопрос - "есть Бог или нет?" и достаточно быстро я понял, что Его не может не быть.
- Как это - понял?
- Я обратил внимание, что в отношениях между людьми бывают ситуации, в которых, самым что ни есть явным образом, просматривается вмешательство высших сил.
Вопросщик и тут немного опешил - ему указали на то, что он не замечал перед своим носом.
- А дальше что?
- Дальше?... ну а дальше, если хочешь... мало-помалу я перебродил на этой умозрительной закваске... и перестал быть тем, чем был раньше.
На этой витиеватой фразе речь безудержного мыслителя, собственно, закончилась, впрочем, костёр ещё долго не отпускал никого отдыхать.
- Сильная вещь - наблюдательность, - не преминул подметить батюшка Полихроний.
И мы вторим, ведь и вправду сильная... Но вот, что сказать мы действительно затрудняемся: не перебарщивает ли отец Исихий проникая в тайны мироздания, и есть ли вообще на этом пути граница дозволенного?
Ладно. Как бы ни было, а ночь неспешно довершала своё дело - в Серёженом сознании утешительно брезжил рассвет. Котик притих, словно тоже что-то понимал. А сверчки стрекотали вовсю.
КОНЕЦ