«Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес».
(Ин.4:48)
Чудеса бывают разными. Очень часто мы относимся к чуду как к чему-то поражающему нас именно своей невозможностью и нереальностью, потрясением всех основ бытия. Но бывают ситуации, которые воспринимаются как чудо только через нашу веру, только через обнаружение Промысла Божьего в самой обыденной и повседневной жизни. Основы бытия не колеблются. Всё можно объяснить стечением обстоятельств или как-то иначе, но вполне рационально, или просто не увидеть ничего чудесного, ничего необычного. Но взор веры всё-таки будет свидетельствовать об обратном. Таковые явления мне бы и хотелось предложить из своего личного опыта.
Чаще всего они связаны с критическими ситуациями в жизни человека. Но именно в эти моменты человек и бывает особенно искренен, и всё воспринимается значительно острее и правдивее, а всякая ложь и лесть уходят, ибо им нет места. А для того, чтобы нам с твёрдостью можно было переживать такие мгновения, то неплохо бы было поучиться у детей, устами которых, как известно, глаголет Истина: «Бабушка,¬ ¬— спрашивает на похоронах Тимофей (2,5 года) — а дедушке там будет лучше?» — «Конечно, Тимошенька!» — «А тогда, что же ты плачешь, бабушка?»
Для меня очень важным является сам вывод из увиденного. У Ремарка, в его романе «Возвращение» в самой середине, есть потрясающее описание Теофании (1):
«Бесшумно свершают свой круг соки земли – вверх, вниз, а вместе с ними свершает круг и моя кровь; они несут ее на себе, она стала их частью. В теплом сумраке земли течет она, сливаясь с голосами кристаллов и кварцев, она — в таинственном звуке тяжелых капель, стекающих к корням цветов и трав, а капли эти, собираясь в тонкие нити ручейков, ищут своих путей к родникам. И вместе с ними она, моя кровь, вырывается из земли, она — в ручьях и реках, в блеске берегов, в морском просторе и влажном серебре испарений, которые солнце снова поднимает к облакам; она кружит и кружит, унося мою плоть, размывая ее в земле и в подземных потоках, медленно и безболезненно исчезает мое тело, — его уже нет, остались одни ткани и оболочки, оно превратилось в журчание подземных источников, в говор трав, в веющий ветер, в шумящую листву, в беззвучно звенящее небо. Луг вошел в меня, цветы прорастают насквозь, их венчики покачиваются сверху, я поглощен, забыт, я несусь в потоке под маками и желтыми кувшинками, а над ними реют бабочки и стрекозы…
Еле-еле заметное движение, затаенное содрогание… Что это? Последняя дрожь перед концом? Или это колышутся маки и травы? Или только ручейки журчат между корнями деревьев?
Но движение усиливается. Оно становится ровнее, переходит в дыхание, в биение пульса; волна за волной возвращается назад — назад из рек, деревьев, листвы и земли… Круговорот начинается сызнова, но он уже не опустошает меня; наоборот, он приносит с собою нечто, что наполняет меня и остается во мне, он становится трепетанием, ощущением, чувством, руками, телом… Пустые оболочки наливаются жизнью; зыбко, легко и окрыленно хлынула она от земли. Я открываю глаза…
Где я? Что со мной? Спал я? Я еще чувствую загадочную связь с природой, прислушиваюсь и не решаюсь пошевелиться. Но связь не рвется, во мне растет чувство счастья, легкости, парящее, лучезарное чувство, я лежу на лугу, бабочки упорхнули, они улетают все дальше и дальше, колышется щавель, божья коровка взобралась на вершину своей травинки, серебристая паутина облепила мою одежду, окрыленность не покидает меня, она подступила к сердцу, она в глазах, я шевелю руками… Какое счастье! Я приподнимаю колени, сажусь, лицо мое влажно, и тут только я замечаю, что плачу, безудержно плачу, точно что-то ушло безвозвратно…» —
Этот отрывок явно автобиографичен. Художник подобрал изумительные слова, чтобы передать пережитое им событие. Он был предельно честен в описании. Но остался таким же честным атеистом. И вывод из увиденного им — соответственный: он считал, что пережил единение с природой. Правда, что это такое, он до конца так и не объяснил. Но для него это — что угодно, только не встреча с Живым Личным Богом.
Я и взываю к нашему голосу веры. Мы действительно не поверим, если не увидим чудес. Но надо только всмотреться — ведь они всюду вокруг нас, так как мы пребываем в Божьей любви неотлучно (Рим.8:35—39), ибо Богом «живём, и движемся, и существуем» (Деян.17:28).
Се бо, истину возлюбил еси,
безвестная и тайная премудрости
Твоея явил ми еси <…>
Слуху моему даси радость и веселие;
возрадуются кости смиренныя <…>
Воздаждь ми радость спасения Твоего
и Духом Владычним утверди мя.
Научу беззаконныя путем Твоим,
и нечестивии к Тебе обратятся<…>
возрадуется язык мой правде Твоей.
Господи, устне мои отверзеши,
и уста моя возвестят хвалу Твою.
(Пс 50:8,10,14–17)
Всем пережитым мною мне захотелось поделиться, в надежде найти неравнодушный отклик. Я отдаю себе отчет, что далеко не все мои оценки бесспорны, но всё что написано, написано именно так, как я это воспринял, как это запечатлелось в моём сознании. Именно поэтому я сохранил столько подробностей и деталей и указал все те ошибки и неточности в своих собственных действиях и суждениях. Они — как фотография того, что было.
И для меня совершенно очевидно, что приоритетом в восприятии увиденного всегда будет вера: «Увижу — поверю!» — сказал человек… «Поверишь — увидишь!» — сказал Бог!
Этим очерком я предваряю цикл небольших эссе, которые в основном уже давно опубликованы — в основном в альманахе «Альфа и Омега» 1(31) и 3(33) 2002. Но надеюсь, что смогу поделиться ещё и неопубликованным нигде.
_________________
(1). Эрих Мария Ремарк, «На западном фронте без перемен», «Возвращение», «Три товарища», Лениздат, 1959, с.425 — 426. (Теофания — Богоявление по-гречески).