И умер Бог. Холодной статуэткой
лежит, пустой, на письменном столе.
Он заходил не часто и не редко,
не ныл, не звал и вроде не болел.
А вот поди ж ты. Умер. И в осинах,
осенне-жарких, – шёпот и тоска.
Пройдя лазурной жизни половину,
он лёг на стол. Изрыта и тонка
меж нами полоса. И время – оно.
Дрожит десница серенького дня.
И ни триад, ни нравственных законов –
ни в небе звёздном, ни внутри меня.
Стучат в окно земные птицы.
Ой ли – клюёт пшено крылатое ничто.
Но, говорят, единственно из боли
(и воли) новый вырастет цветок.
А Бог лежит, не веруя в начало,
конечный пункт и всё, что посреди...
и осень обрисовывает алым
неясный контур тающих седин.