Кузница, которую получил в наследство от отца Иштван, была у самой границы Пропащего леса. Зимой ее заснеживало по самую крышу и казалось что вот курится дымком сугроб и невесть откуда слышны удары молота о наковальню-словно невидимые гномы там, под землею куют что-то волшебное своими маленькими молоточками.
Каждое утро, засучив опаленные рукава кузнец махал лопатой. Делал тропинку к дороге сквозь сугробы. Сугробы росли, зима и не думала заканчиваться...
Но кузнец был силен как черт и упрям как бык. И пробивался к дороге. А потом выковывал ключи от весны. И отмыкал ее.
Девушек пугала и тревожила кузнецова неведомая сила.Тревожил ударяющий по наковальне молот. Красные всполохи на лице и во взгляде. В тусклом зеркале белела звезда горна и дрожала и уходила в пятки душа. Но они все же приходили в кузницу. Одна за другой. И одна за другой уходили ни с чем.
Пока не зашла девушка с лукошком земляники. Кузнец отер лоб и задержал ее-взялся за край лукошка.
-Это что у тебя? Земляника? Уже поспела?- и бросил в зев рта горсть ягод.
Девушка выронила лукошко и стрелой выскочила за двери.
Сватовство их произошло стремительно, как во сне. Будто два осколка, два черепка прежде разрозненных и расторгнутых, соединились в вещицу, швы которой совсем не приметны. Молодая жена краснела.. светилась ровной и непроходящей красотой. Пряталась за могучую спину от любопытных взоров. Кузнец заперся в кузнеце, занесенной декабрьским снегом, вместе с прекрасной своей женой.
Ровно неделю стучал о наковальню стальной его молот. А жена его, чьего голоса никто казалось и не помнил вдруг запела. Вплетала песни свои в ровный стук молота. И в положенный срок скорлупа надломилась. И взошло солнце красное. Первенец. Сын.
Когда народился, все ходики в горницах остановились. Железные птички повылетали из-за скрипучих дверок и повисли вниз головками.. В яблоневых садах в середине осени приметили новую породу пернатых, поющую чистыми ангельскими голосами. А умершая груша вдруг заневестилась и покрылась смешными молодыми листочками.
И закружились, завились зигзагами, напоминающими диаграммы и лабиринты средневековых рисунков, бабочки над сиянием спящего младенца.