(вольный перевод одноимённого стихотворения Чеслава Милоша)
Я всегда стремился к пространным формам
Свободным от посягательств символатуры,
К взаимной дуальности слуха и голоса
Без откровений державной халтуры.
В сердцевине поэзии есть нечто вульгарное:
Выставление напоказ сугубо личного,
Будто мы моргаем на тигра и он бросается,
Чтобы бить хвостом в показном величии.
Вот почему говорят что её диктуют демоны
И, объявив дикцию ангельских слов служением,
Трудно признать гордым поэта зрелого,
Устыженного собственным поражением.
Кто так разумен чтобы жить среди демонов
В их двуличном быту, среди их суеречий
И согласным трофейным их быть достижением,
Вырождением речи в приюте увечий?
Пусть воистину ценится гибельное сегодня
И ты думаешь что это изощрённая фантасмагория,
Будто я корпел над искусным уродцем,
Выдающим искусство за самоиронию.
Но мы раньше листали рукописи мудрые
В рассеянном свете тюрем и рудников,
А они оказались свободней и чуднее
Рифм пациентов эрзац-дневников.
И всё же мир иной чем кажется со стороны
И мы не продукты эфемерных соцветий.
Так что люди хранят молчаливую целостность
Не забывших друзей и забытых соседей.
Цель поэзии, всё-таки, в напоминании что ты ничей,
Что трудно быть личностью, когда бесы ликуют,
Ибо дом наш открыт, у дверей нет ключей
И слепцы-проходимцы его атакуют.
Что и как здесь сказано не есть поэзия,
Ибо редка та красавица нехотя как приём лекарства
От тяжёлой болезни, превентивной концессии
Защищённых границ обречённого царства.