Пленники

                Пленники.












 








                «Что если мир-иллюзия и ничего нет?
                Тогда я определённо переплатил за ковёр».

                (Вуди Аллен)               
               
               

               
                1

Подойдя к сорокапятилетнему рубежу, и, как говорит один мой хороший знакомый, готовясь сложить свои штандарты у ног старости, я всё чаще окунаюсь с головой в события давно минувших дней. Часто, тихими вечерами, когда дневные заботы уступают место отдыху, я, устроившись в своём любимом кресле-качалке, которое смастерил своими руками несколько лет назад, предаюсь воспоминаниям, и тогда перед моим мысленным взором встают лица давно ушедших из моей жизни людей, и события, связанные с ними. И, снова слыша голоса тех людей, я испытываю те же чувства, что испытывал и в те дни, когда был молодым. Об одной такой встрече, возвращённой мне недавно моей памятью, я хочу рассказать тебе, мой дорогой читатель.
   Одним жарким, июльским вечером, мне тогда едва перевалило за двадцать пять, я возвращался домой под вечер с незадавшейся рыбалки. Помнится, рыба клевала в тот день до нельзя плохо, если вообще можно определить словом «клёв» два-три ленивых тычка. К вечеру стало понятно, что рыбалка, на которую мы с приятелем собирались всю неделю, не удалась, и, если у кого и будет в тот день к ночи добыча, так это у комаров, и я, не взирая на увещевания моего приятеля, что, дескать, надо только дождаться рассвета, и тогда вся рыба в этом водоёме будет нашей, выдумал наскоро какую-то, причину, собрал свой рюкзак, смотал удочки, и отправился на станцию.
    Не прошло и часа, как я уже глядел в окно громыхающего вагона, на проплывающие мимо густые, уральские буреломы. Вагон, в котором я ехал, был почти пуст. Кроме меня в нём находились две старушонки, одетые, несмотря на царящую в вагоне духоту, в болоньевые куртки и резиновые сапоги. Возможно, именно эта деталь и обеспечила им столь долгую сохранность в недрах моей памяти. Судя по связке шанцевого инструмента, который одна из старушек держала в руках, они возвращались из садовых участков. В другом конце вагона друг на против друга сидела молодая пара. Сильный, живой юноша исполинского роста, одетый в джинсовые шорты и чёрную майку с белой надписью, славившей группу «Агата Кристи», с длинным, смешным лицом, половина которого была скрыта под копной густых, сальных, чёрных волос. На лице его застыло выражение какого-то неземного блаженства.  Его спутнице было на вид лет шестнадцать, она была облачена в коротенькую юбчонку и розовый топик. В отличие от молодого человека, волосы цвета мёда его спутницы были собраны в аккуратный хвостик. Помнится, я окрестил тогда эту пару «барышня и хулиган».
    Каждый из пассажиров вагона был занят своим делом: старухи тихо о чём-то переговаривались между собой. Казалось, их челюсти открываются в такт перестуку колёс. Юноша изредка бросал на девушку покровительственный взгляд, и тут-же возвращался к своему кроссворду, в то время как его спутница, целиком была поглощена событиями, разворачивающимися на страницах романа, который лежал у неё на коленях. И только я один, не зная, чем себя занять, изнывая от скуки и духоты, сидел устремив взгляд в окно, за которым медленно проплывали мимо, похожие на застывшие в незапамятные времена волны океана, поросшие лесом, уральские горы, обречённые кем-то на свой вековечный срок. Казалось, что пройдут миллионы лет, а здесь так и будут шуметь сосны, ибо нет, и не может быть на земле такой силы, которая сумела бы перебороть это несущееся сквозь века угрюмое царство дерева и камня, и потому, когда поезд остановился, я даже немало удивился этому. За окном был всё тот же непроходимый лес, и казалось, задержись поезд тут подольше, и в вагоны набьётся множество не пуганного человеком зверья.

 
                2 
   Вскоре двери с лязгом закрылись, и поезд тронулся. Сначала я было подумал, что никто на остановке не сел в поезд, да и кто мог бы ждать поезда в такой глухомани, но, как оказалось, я ошибся.
   Спустя несколько минут вагон наполнился солнечным светом. Я прильнул к окну. В этом месте лес уступил довольно широкому, открытому пространству, в центре которого проступало тёмным, чужеродным пятном окружённое стогами, село, ради которого, судя по всему, и была, сделана остановка. Несколько десятков чёрных домов, под далеко выступающими кровлями, казалось сгрудились, чтобы сообща отбиваться от наступающей на них со всех сторон тайги. Даже воздух в вагоне внезапно изменился, запах смолы и хвои сменился на сладковатый аромат луговых цветов и трав.
     Спустя ещё пару минут, тамбурная дверь раскрылась, и в вагон вошёл не высокий, худой мужчина. В руках он держал большой, зелёный рюкзак. Несмотря на то, что незнакомцу явно немалых усилий стоило нести в руках рюкзак столь внушительных размеров, это было видно по его вспотевшему лбу, и неестественным движениям, он почему-то сразу показался мне человеком, наделённым большой силой. Помнится, я подумал, глядя на него, «до чего же обманчивой бывает внешность». Его покрытое загаром лицо, на котором особо выделялись острые скулы, свидетельствовавшие о наличии в его жилах довольно значительной примеси татарской крови, также представляло собой редкостное сочетание разнородных качеств, черты его были твёрдыми, в то время как выражение мягкое, даже немного детское. Его глаза – голубые, освящённые изнутри, казалось, глядели сквозь всё, что попадалось на их пути, и это придавало его облику несколько отсутствующий вид. Зато его улыбка была неожиданно смелой и белозубой настолько, что её не в силах были скрыть даже роскошные усы и окладистая, чёрная борода, ниспадавшая на вздымавшуюся от усталости грудь. Всем своим видом незнакомец являл очень симпатичный мне тип человека, привыкшего много трудиться, и не роптать на трудности жизни.
     На вид новому пассажиру можно было дать лет пятьдесят или около того.  Признаться, я не сразу распознал в этом человеке священника. Если бы не полы его ризы, которые мне поначалу мешали увидеть ряды сидений, отделяющих нас друг от друга, он вполне мог бы сойти за одного из вечно молодых туристов, или грибников. Какое-то время незнакомец поблуждал взглядом по вагону, наконец наши взгляды встретились, и он устремился в мою сторону.
-Можно мне сеть, - подойдя спросил он, и указал кивком головы на сиденье напротив меня.
-Пожалуйста,- ответил я, на всякий случай подобрав под себя ноги.
    Усевшись к окну, он устроил рядом с собой на сидение свой рюкзак.
-Настоятель храма в …, отец Александр, - сказал он, протягивая мне руку. Я, пожав её, представился.
 - Впрочем, - произнёс мой новый знакомый,- можно, пожалуй, в такой обстановке обращение «отец» опустить, но вот без Александра, уж простите, обойтись нам с вами никак не удастся,- и он широко улыбнулся, приглашая меня оценить его чувство юмора.  И хотя тон, с которым говорил мой новый знакомый был дружелюбным, его голубые как лёд, глаза, смотрели на меня пристально, и даже изучающе. Казалось, он хотел с самого начала узнать, что за человек перед ним. А человек, которого он лицезрел перед собой, надо заметить, в то время был настроен ко всему, что связанно с духовностью несколько предубеждённо. Нельзя сказать, что я был законченным циником, но мой личный жизненный опыт, да и общее положение дел, окружающее меня, было ясным свидетельством, (по крайней мере для меня) того, что господь Бог несколько манкирует своими непосредственными обязанностями. Простая человеческая отзывчивость и милосердие, не внушали мне большого оптимизма: слишком уж часто я слышал, да и видел своими глазами примеры, того как ими пользовались ловкие и бессовестные люди, для того, чтобы склонить общественное мнение в нужную им сторону, или же банально набить потуже свои карманы. Да и вообще, для меня с каждым годом делалось всё более очевидным, что чем более далёк был индивид от того, чтобы суметь рассмотреть господа в капле росы на лепестке цветка, или услышать его голос в шуме ветра раскачивающего ветви деревьев, тем короче оказывался его путь к тому, чтобы оказаться среди хозяев этой жизни, а все словесные увертюры о богатствах духовных, по большому счёту, лишь обслуживали сложившееся положение вещей. Идея же посмертного воздаяния мне всегда казалась весьма непродуманной, что ли. Ведь и в самом деле, если вдуматься получше, и не прятаться за новодельными утверждениями о «свободе выбора», то следует заключить с необходимостью следующее: ситуации, в которых человек грешит, чаще всего он создаёт себе не сам, а оказывается в них помимо своей воли, или, если воспользоваться духовным словарём, в них его помещает сам господь Бог. В таком случае, разве не логично будет заключить, что именно Бог несёт ответственность за то, что, подарив человеку полный наслаждений и удовольствий мир, он мало того, что дал ему весьма несовершенную природу, так ещё и создаёт для человека ситуации, в которых тот, очень часто, просто вынужден реагировать не в соответствии с божьими заповедями. В конце концов, если вы оставляете детей в доме, не позаботившись заблаговременно надёжно спрятать спички, разве не на вас лежит вина в случившемся пожаре? 
  -Вы, я вижу, с рыбалки возвращаетесь,- оборвал мои размышления мой попутчик. Я кивнул.
-Ну и как улов?
Я, смущённо улыбнувшись, пожал плечами.
-Понятно,-протянул мой попутчик,- а я вот еду домой из гостей, - он назвал одно из уральских сёл, где мне однажды случалось бывать несколько лет тому назад. Я как-то краем уха слышал, что в тех местах построили новый храм, но будучи человеком не верующим, никогда не придавал этому факту большого значения, но для поддержания разговора, поинтересовался у отца Александра о том, как продвигается строительство.
-Да с божьей помощью к зиме последние работы завершатся, и храм будет открыт для прихожан,- ответил он.
- Трудно, наверное, сейчас людям в сёлах живётся, - сказал я, чтобы погуще завязать начавшуюся беседу. 
-Да как вам сказать, - ответил он, пожав плечами, - кто умеет приспособиться к обстоятельствам, тот живёт вполне неплохо.
-Впрочем,- тут-же поспешил добавить он,- я слышал от знающих людей, что тот, кто умеет приспособиться к обстоятельствам, тот и в тюрьме, живёт неплохо.
После он замолчал на какое-то время, и когда я уже думал, что эта тема для него исчерпана, он неожиданно добавил:
  - Вы знаете, я бы сказал, что по-настоящему трудно живётся в деревнях тем, кто бежит туда от городской суеты, и всякого рода романтикам, знающим о деревне из книжек или из фильмов, да искателям приключений и острых ощущений, одним словом всем тем, кто видит деревню в розовом свете, тем, кто приезжает к нам не только с мечтами о просторах, и чистом воздухе, но и с наивной верой в чистоту души селянина. А таких сейчас поверьте не мало. Он замолчал, и снова устремил взгляд в окно.
Какое-то время я обдумывал его слова. Меня немало заинтриговала его последняя сентенция, касающаяся чистоты души селянина. Признаться, я не ожидал услышать от сельского священника, такие слова о своей пастве, и дело здесь не в ханжестве. Мне не хотелось бы чтобы у тебя читатель в самом начале моего повествования сложилось неверное представление обо мне, дескать, неужели в свои двадцать пять лет человек может оставаться столь наивным? Нет конечно, к тому времени я уже довольно трезво смотрел на окружающую меня действительность, и не питал иллюзий относительно условий жизни в моей стране, причём где бы то ни было. Но всё – же, будучи по происхождению внуком ссыльных, раскулаченных волжских крестьян, я и сам когда – то не раз задумывался над тем, чтобы сменить городскую суету,  грязную, водопроводную воду, которую и водой то трудно назвать, на чистую энергию жизни, подаренную подземными ключами, текущими по венам матери-земли, шум на звенящую тишину собственной усадьбы, прерываемую лишь потрескиванием сгораемых в печи поленьев, да стрекотаньем сверчка, однообразность спальных районов на есенинские золотые осени, на тютчевские вёсны, на тихую задумчивость морозных, русских зим,
    С тех пор много воды утекло, которая унесла с собой многие иллюзии.  Мне часто случалось работать на приусадебных участках, где я и оставил свои юношеские грёзы вместе с надорванной спиной, кроме того, около четырёх лет я работал за городом в условиях, скажем так, очень приближенных к деревенским, и мне довелось на своей шкуре испытать, чего стоят все эти тихие вечера у печки холодными зимами, и глотки чистой воды, натасканной вручную.
-Значит, говорите трудно романтикам в деревнях,- сказал я.
-Очень трудно,- ответил он.
   Какое-то время мы ехали молча. Наконец меня снова начала одолевать скука, и я решился нарушить молчание.
-Пьянство теперь, я слышал, в деревнях процветает беспробудное,-сказал я, продолжая при этом смотреть в окно.
- Не без этого,- тяжело вздохнув ответил он, - но сейчас, в моём по крайней мере селе, с пьянством обстоит по легче. Это связано не с тем конечно, что мои проповеди возымели действие на мою непутёвую паству, как бы мне хотелось,- при этих словах он снова улыбнулся, - просто большая часть пьющего населения уже по умирала. Остались по большей части старики и старухи, содержащие на свои мизерные пенсии своих внуков, оставленных им великовозрастными, непутёвыми детьми. Есть конечно у нас и не пьющие. Вот, например, у меня в соседях живёт старый казак, перебравшийся к нам откуда-то из Средней Азии. Я уж не знаю природный ли он казак, или самонаречённый, или как теперь говорят-ряженный, во всяком случае он при всяком удобном случае подчёркивает всем и каждому, к месту и не к месту, что он казак. Абсолютный трезвенник. Живёт затворником, никого к себе в гости не водит. Живёт он на какую-то особую, большую пенсию. Чем он её такую заслужил, я никогда у него не спрашивал, но не было на моей памяти года, чтобы у него во дворе не появлялась что-нибудь из техники. Вообще-то мужик он хороший, мне несколько раз приходилось по нужде обращаться к нему за помощью, и он ни разу мне не отказал. При чём за каким бы занятием я его не застал, придя с просьбой, он тут же его откладывал, и спешил мне на помощь, словно только меня и ждал, а дело, за которым я его застал, он начал лишь за тем, чтобы в ожидании меня не заскучать. Да летом наезжают дачники из города, вот и весь мой приход. Он снова замолчал и принялся поправлять сползший было рюкзак. Молчал и я. Поезд меж тем миновав лес теперь катил по изнывающим от зноя полям.

                3
-Вы знаете, - вернул меня из задумчивости голос моего попутчика, - если хотите я расскажу вам одну историю. Хотите?
Я кивнул. В конце концов почему бы и нет, всё же не так скучно будет ехать.
  -Несколько лет назад,-начал он свой рассказ,- из города в наше село переехала одна семейная пара с годовалым ребёнком. Его звали Олег, жену его Ольга, а сынишку их Виталиком.  Ему было, насколько я помню, чуть больше двадцати, ей, чуть меньше двадцати.
    Приехали они на огромном, чёрном внедорожнике. Я сначала принял их за новых дачников. Позже, я от них узнал, что в городе у них была квартира, которую они продали, чтобы начать новую жизнь в деревне. Водитель выгрузил их вещи возле дома на снег, даже в избу не помог внести и укатил.
  Я живу один, жена моя умерла несколько лет назад, и потому мне приходится готовить себе самому. В тот день я как раз решил поставить тесто, а воды в доме нет. Взял я вёдра, и пошёл к колонке, а колонка у нас в селе одна и как раз на против их дома. Подхожу, смотрю куча вещей, лежит на снегу, на куче сидят он и она, а на руках у неё свёрток-дитя.
     Помню мы с соседом, с тем самым казаком, первое время можно сказать жили у них в доме. Объясняли, как нужно в зимнее время правильно печь затапливать. Это, надо сказать не такое простое дело, как представляется многим. А когда они пообжились немного, то несколько раз приходили ко мне, со стройкой помогали. Храм к тому времени был уже готов, но оставалось ещё кое какие надворные постройки закончить.
   Тут объявили остановку, и когда поезд остановился все пассажиры покинули вагон кроме нас с отцом Александром. Когда двери закрылись и поезд тронулся я попросил его продолжить рассказ, и он продолжил.
 -По весне пришли они ко мне и попросили меня крестить их самих и их сына, а в качестве крёстного привели с собой одного местного забулдыгу. Тот для такого случая даже  пиджак надел в кои то веки. Я сперва было думал им посоветовать найти кандидатуру по достойней для такой ответственной должности, но не стал. Одним словом, по крестил я их обоих, и ребёнка их, и стали они захаживать ко мне в гости. Бывало даже от работы меня отрывали, но я ни разу их не прогнал от себя. Понимаете, было в них что-то юродивое что ли. Придут бывало, спросят: «отец Александр есть какая работа? «Да вроде нет пока» - отвечаю. А они: «Так может чайку тогда попьём?» Ну и пил я с ними чай. Сейчас мне кажется, я понял наконец, зачем они ко мне приходили. Тоску по общению они мною залечивали, по природе очень общительные люди были. Телом-то в селе уже месяца полтора проживали, а душой ещё город не покинули. Бывало дни на пролёт у меня проводили.
  -А ребёнка с кем в это время оставляли,- спросил я.
  -А ни с кем, -ответил он,-  с собой брали. Сами чай пьют, а дитя на моей кровати спит, либо играет с сушкой. Я уж в магазине стал кашу с молоком на всякий случай покупать, чтобы ребёнка кормить было чем, когда они у меня засидятся.
  Когда пришла весна, я сказал Олегу, когда он в очередной раз придя ко мне предложил чайком побаловаться: «беседы братец беседами, а разговорами зимой сыт не будешь. Вы бы чем чаи гонять и лясы точить, огородом бы лучше занялись, ведь на следующий год целину поднимать придётся». А он смеётся. «Да сдался нам этот огород», говорит, «отец Александр. Что нам нужно мы в магазине купим». Я сначала не мог понять его, пока в один прекрасный день он не рассказал мне свою историю. Однажды они увидели по телевизору  передачу, в которой какой-то разорившийся олигарх рассказывал с упоением как чудесно преобразилась его жизнь после того как судьба его заставила его сменить городские удобства на настоящую жизнь в деревне. Он так и сказал «На настоящую жизнь в деревне». Вот и им, по словам Олега, однажды наскучила городская жизнь и они решили сменить её на настоящую жизнь в деревне. Решили они попробовать свои силы в фермерском деле. На это я ему заметил, что, во-первых, проба на то и проба, что, если пробуемое не понравится, всегда должна оставаться возможность вернуться «на старые рельсы», а во-вторых, жизнь наскучить может везде, и в деревне в том числе. Он принялся меня переубеждать, чуть на крик не перешёл, мне даже показалось в какой-то миг, что своим криком он себя пытается убедить, в правильности своего поступка, а стало быть или изначально не был уверен в правильности сделанного ими шага, или уже стал сомневаться.  «В городе одна квартплата, - говорит,- съедала у нас треть заработка. На что я ему заметил, что, во-первых, если что и съедало у них треть заработка, то не квартплата, а удобства, за которые конечно приходится платить, а во-вторых: даже с точки зрения житейской выгоды, жизнь в деревне совсем не дешевле чем в городе. Другими словами, в отличие от города, где они платили за удобства, в деревне им придётся платить за неудобства. Я ему очень долго и подробно объяснял, с чем им придётся столкнуться, живя в деревне. Я говорил, что купить дров, стоит больших денег, вскопать огород стоит больших денег, или, если своими руками, неимоверных усилий. Я говорил, что переберись они из города к нам на несколько лет раньше, им пришлось бы засаживать два огорода: один для себя, а второй для людей, так как охотников до чужого урожая было много. В ответ на мои слова он только улыбался.
«Ну что вы отец Александр говорит, зачем вы так на людей наговариваете? Вот в тот день когда мы приехали, добрые люди принесли нам совершенно бесплатно дрова, спички, соль, хлеб и чай, а вы Отец Александр говорите два огорода нужно будет засаживать». Я, помнится, тогда уже немного устал и потому не стал его переубеждать, а просто сменил тему: «Вы вот с женой ферму завести собираетесь, а стало быть хотите выделится из окружающей вас нищеты. Чем бы вам не показалась, молодые люди, окружающая вас действительность, это не что иное, как самая настоящая нищета, которая какое-то время способна выдавать себя за экзотику. И вот когда вы из неё немного выделитесь, ваш дом подожгут. И я не исключаю, что сделает это как раз тот, кто принёс вам когда-то спички и соль. Деревня живёт миром. Все нищие и ты будь нищим, или проваливай подобру-поздорову. Мои слова, как позже выяснилось, он тогда пропустил мимо ушей.  А зря. Потом он принялся мне рассказывать, что, живя в городе человек не видит красоты природы, на что я ему заметил, что человек живущий в деревне тоже по большому счёту не замечает красоты природы, и кстати по той же причине, что человек городской. И тому, и другому просто некогда наслаждаться пейзажами, нужно деньги зарабатывать.
-Деньги в нашей жизни не главное, - ответил он, при этом снисходительно усмехаясь, - не мне же вам отец Александр об этом говорить.
«Да,- отвечаю, -  не тебе мне об этом говорить, я вот храм строил несколько лет, и ни одной доски мне даром не досталось ни одного гвоздика. Да и кушать тоже каждый день хочется. Они переглянулись и расхохотались. Я сначала опешил. Да мы ведь отец Александр не баклуши бить приехали. Мы ферму откроем, кроликов и кур разводить будем. На что я им заметил, что ферма, конечно, дело хорошее, но старики не просто так, наверное, говорили, «За морем телушка - полушка, да рубль перевоз». Далековато от города ваша ферма будет. Пока ваши кролики и куры до потребителя доедут, золотыми по цене будут. У нас вот пожарную, когда вызывают, местные говорят, что шампуры в пору готовить, и шашлык мариновать. Как раз пожарные к уголькам подоспеют. На что он мне говорит, что тот олигарх, чьему примеру они последовали, процветает у себя на ферме.
-Откуда,- спрашиваю, - вы знаете, что он процветает?
  -Как же,- говорит,- по телевизору про него целая передача была.
-То есть вы не видели своими глазами,- говорю, - а вам это показали. Согласитесь, между этими понятиями есть некоторый зазор. А вы вообще разговаривали с кем-нибудь кто уже преуспел в фермерстве. Вам же ребятки советы будут нужны на каждом шагу. И потом, если мы допустим, что такой человек найдётся, хотя признаться я что-то не слыхал в наших краях о преуспевающих фермерах, а я бы наверняка узнал о них случись таковые, неужели вы думаете, что он захочет потратить на вас своё драгоценное время? А если он и задумается над вашими вопросами, то с какой стати всё, что придёт ему в голову полезного, при обдумывании ваших вопросов, он расскажет вам? Он  наверняка это применит сам. То есть конкурента вы создаёте себе сами ещё на входе в дело. Не лучше ли было сначала поосновательнее изучить вопрос самостоятельно?  После этого разговора, как мне показалось, он немного задумался. А куда, - спрашиваю, - Олег своё мясо в городе поставлять собираетесь? Он удивился, «Как куда отец Александр, в рестораны конечно». В рестораны, -тяжело вздохнув повторил мой спутник и покачал
головой. Поезд въехал в тоннель и в вагоне стало темно как ночью, спустя мгновение вагон вновь наполнился жарким июльским солнцем. - Много у нас было с ним бесед, -  я говорю «с ним», поскольку со временем, она перестала бывать у меня и в гости начал приходить только он один. Однажды, когда он сидел у меня я ему сказал: Знаешь Олег, я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Ко мне как к священнику обращается очень много разных людей, и надо сказать, что люди обращаются ко мне не только по духовным вопросам, но и по мирским. Сам я стараюсь не соваться со своими советами пока меня о них не попросят, но сегодня я изменю своему правилу, и дам тебе совет, о котором ты меня не просишь. Ты пей чай и слушай меня внимательно. Итак, я знаю, что вы с женой продали вашу городскую квартиру, и теперь у вас кроме дома в нашей деревне нет другого жилья. И всё-таки я настоятельно рекомендую вам вернуться в город. Вам конечно будет трудно первое время, я даже скажу, что это «первое время» скорее всего протянется у вас не один и не два года. Ты говорил, что на квартплату в городе у тебя уходила треть твоего заработка. Что ж, теперь как раз эта самая треть от заработка будет оставаться у вас, поскольку две другие уйдут на аренду жилья и на коммунальные услуги. Работу поищи по денежнее, чтобы была возможность откладывать деньги на будущую собственную квартиру. Вам придётся начинать всё с начала. Устройся на работу, ты говорил, что на квартплату уходит треть дохода. Тебе придётся какое-то время помечтать о том, чтобы у тебя оставалась две трети дохода. А для этого придётся отдавать две трети за квартиру поскольку квартиру ты будешь снимать. Помню при этих словах я впервые увидел в его глазах что-то похожее если не на страх, то на озабоченность. Впрочем, как потом оказалось мои слова не возымели на него никакого действия. Я часто думаю, что если бы я тогда проявил чуть больше настойчивости и сумел убедить его, то они остались бы живы.
 -Что вы имеете ввиду, - спросил я.
 -Сожгли их. Всю семью живьём сожгли, - сказал он и опустил голову. Минуты две он сидел не шелохнувшись, словно собираясь духом перед предстоящей исповедью. Я тоже молчал, и смотрел в окно, за которым на вечернем небе уже видны были алые мазки скорого заката. Прямо над горизонтом зажглась первая одинокая звезда.
 -Однажды ночью,-продолжил мой собеседник свой рассказ,-в мою дверь постучали. Я открыл. На пороге одна из старух.  Кричит, Отец Александр, городские горят!. Дело было зимой, никого из дачников тогда в деревне не было, и я сразу понял, что речь идёт о моих «фермерах».  Оделся я на скорую руку, спросил вызвали ли пожарную, хотя за ранее знал, что вызвали пожарную или нет, толку от неё не будет. В деревне уже случались на моей памяти пожары, и пожарная всегда приезжала к куче углей. Слишком старые дома. И потом, как я уже говорил слишком уж далеко наше село от города находится. Сосед казак, о котором я вам говорил уже был у горящего дома он, раздевшись по пояс бегал из стороны в сторону, не зная, как преодолеть границу жара, исходящего от пожарища. Я сразу сделал вывод, что без специального снаряжения нечего и думать подойти к дому, и уж тем более проникнуть внутрь. Немногочисленные обитатели деревни стояли поодаль и переводили взгляды с пылающего дома на меня, словно бы говоря, «Мы то что можем, а вот ты отец Александр другое дело. Почему ты не остановишь пожар властью данной тебе Богом»?
Вскоре всё было кончено. Приехавшая в конце концов пожарная команда и милиция вынесли и уложили на снег три помещённых в мешки трупа. Два больших и один маленький. В этот момент межвагонная дверь раскрылась и вошла кондукторша, - высокая, красивая девушка, явно переусердствовавшая с косметикой. Проверив наши билеты, она ненадолго задержала взгляд на моём попутчике. После перевела взгляд на меня и улыбнулась краешками губ словно бы говоря «бывает же такое», Но видя что я не нахожу в её наблюдении ничего заслуживающего особого внимания, отправилась дальше. Мы снова остались в вагоне одни.
 -Вскоре, -снова заговорил мой попутчик, - на том месте где стоял дом Олега, какой - то городской богатей возвёл шикарную дачу с бассейном. Хороший человек. Как приедет привозит мне что-нибудь из города. Осенью вот бензопилу мне привёз. С этими словами мой собеседник улыбнулся особенно широко, и эта улыбка придала его округлому доброму лицу какое-то детское выражение, - А этой зимой, я его дочку крестил.
 - А не могло случится так отец Александр, что те ребята сами были виновны в пожаре, - вернул я его к истории, которая уже целиком завладела мной, - в конце концов, вы же сами говорили, что они совсем не приспособлены были к жизни в деревне. Разве мало пожаров случается из-за неосторожного обращения с огнём? Забыли закрыть печную створку, не затушили окурок как следует, да мало ли ещё какая могла приключится оплошность? 
  -Сначала и я так думал, - ответил он, и тихо добавил, -и не один год так думал, но, как оказалось, случайность тут была не причём. Умысел оказался виноват, человеческий умысел, - и он опустил глаза словно и на нём лежала часть вины в случившейся трагедии.
Когда он снова заговорил, я изумился тому, как изменился его голос. Теперь это был голос человека, который долго носил в себе тяжёлую тайну, и теперь готов с ней распрощаться.
 -Спустя три года после того пожара, в нашем селе повесился один алкоголик. Не знаю известно ли вам, но православная церковь не велит отпевать самоубийц, но его мать умоляла меня так, что я не выдержал и совершил отпевание.
   На следующий день после отпевания, я затеял починить сети. Сижу дома сеть латаю как вдруг слышу кто-то скребётся в окно. Причём не сучит, а именно скребётся. Я думал было, что это соседский кот, решил выпроводить его восвояси подхожу к окну, дело было к ночи, а за окном человек стоит. Открываю, а это мать того алкоголика, которого хоронили накануне.
-Пустите отец Александр, - говорит, - надо исповедаться. Душа не на месте.
«Ты что - говорю, - Глаша? Иди домой. Утром приходи в храм, я тебя исповедую как положено. Неужели до утра не потерпит?
«Нет, - говорит, отец Александр, - до утра не потерпит. Не исповедуете сейчас, к утру повешусь. Я уже и верёвку приготовила и петлю изладила. По глазам её вижу, дело серьёзное, да и баба она была не из болтающих попусту. Жизнь, знаете ли, деревенских баб сейчас быстро учит не тратить энергию на пустые разговоры. Впустил я её в дом дал воды. Она пьёт, а у самой зубы о края кружки стучат. Успокоившись не много, она мне всё и рассказала. Из её рассказа я узнал, что, когда семья Олега только переехала жить в нашу деревню, у них была с собой какая-то более-менее приличная сумма на руках. Видимо осталась от продажи городской квартиры. Наверное, в надежде завести на новом месте побольше друзей они, спустя несколько дней после приезда устроили что-то вроде банкета, на который пригласили соседей, те своих соседей. Я про этот банкет ничего не знал, до её рассказа. Наверное, как и большинство современных городских людей, знающих о жизни в деревне в лучшем случае из книг многолетней давности, Или как в их случае из телевизионных передач, они наивно полагали, что только вдали от города, сохранился какой-то особенный сорт русских людей: трудолюбивых, честных, самоотверженных, которые дни на пролёт проводят в трудах праведных, а вечером собираясь за общим столом поют «Клён ты мой опавший», что сама земля от которой эти люди кормятся, делает их непохожими на лживых, ленивых горожан. При последних словах мы оба улыбнулись. Надо сказать, что на тот банкет пришли в основном мужики,  те самые забулдыги, живущие на пенсии своих матерей, да несколько семейных, из тех что подряжаются на местных халтурах да выезжают изредка на заработки. Оно и понятно, кого позовёт мужик с собой на пьянку, конечно своего собутыльника. Узнав, что у новосёлов есть деньги, местные стали активно у них занимать, под честное слово. 
   Прошло какое-то время, и жизнь, постепенно расставляла всё на свои места, иллюзии о счастливом и беззаботном деревенском бытии улетучивались вместе с деньгами. Одним словом, однажды настал такой момент, когда нашим новосёлам пришлось напомнить своим должникам о займах. Как говорится, даёшь руками, берёшь – ногами. И пошли наши доброхоты по должникам. Как я позже узнал, почти везде они слышали либо «Денег нет», либо «У меня деньгами жена заправляет, обращайтесь к ней». Когда же они обращались к жёнам, те им отвечали, что дескать, когда муж брал в долг, жену в поручители не звали.
    Среди должников был и сын Глаши. Я часто видел его в деревне и почти всегда он был пьян. Это был тщедушный мужичонка, как говаривал про него мой сосед-казак, «еле ботинки за собой таскал». Олег, видимо решив, что уж с такого-то должника он в один миг долг выбьет, а там и до других дойдёт, ну и прижал убогого, предупредив того, что если денег к означенному сроку не вернёт, будет хуже. А тот, не стал дожидаться означенного Олегом срока, зато дождался ночки, и когда деревня уснула, подпёр дверь в избу Олега доской, да подпалил дом с четырёх сторон. Обзаведись Олег собакой, как я ему не раз советовал, всё повернулось бы иначе, но тот мне говорил, «А от кого беречься-то? Все вокруг свои. Вот вы, отец Александр знаете, что в старых книгах говорится, что исстари на Руси в деревнях не бывало замков. Но вышло как вышло. Спустя две недели, поджигатель сам по пьяному делу всё рассказал матери, а та, видимо решив, что мёртвых не вернёшь, а сын не перенесёт тюрьмы, да и она не переживёт разлуки с сыном носила тайну в своей душе. Только после того разговора с ней, припомнилось мне, что как раз с того пожара стала Глаша посещать мой храм особенно часто, и пожертвования большие делала. Я, порой, увидев, как она суёт в ящик для пожертвований крупную купюру, принимался сам её отговаривать.  «Зачем,- говорю,-столько жертвуешь Глафира?» Тебе же хозяйство надо самой вести, сына кормить. А та, только бросит зло в ответ, «Ему хватит», - повернётся и уйдёт. А порой, когда я в храме один оставался, придёт, встанет у порога, спрашивает, словно милостыню просит, не надо ли в чём помочь по храму.  Верно носила она в душе страшную исповедь сына, и мучилась, а когда сына не стало старуха, видимо, чтобы облегчить загробные муки своего непутёвого чада, рассказала о его грехе мне, а я вам мой дорогой попутчик.  Извините меня если я утомил вас своим рассказом, -  он грустно улыбнулся.
   Какое-то время мы ехали молча. Каждый думал о своём. Мой собеседник глядел в окно, за которым на небе уже вовсю пылал пожаром алый, июльский закат, сжигая остатки дня.
    Вскоре объявили остановку.
  -Мне пора, - сказал, поднимаясь мой попутчик, - приятно было познакомится. Будете в наших краях, не премините заглянуть в гости, - и он второй раз за этот день протянул мне свою сухую сильную ладонь.
  После я помог ему водрузить на спину его рюкзак, и когда электропоезд остановился на маленькой чистенькой станции с каким-то татарским названием, он вышел. Следом в вагон вошла группа молодых людей, судя по рюкзакам и удочкам они, как и я возвращались с рыбалки. Не обратив на меня никакого внимания, они проследовали в другой конец вагона, и, расположившись дружным, громким бивуаком, продолжали прерванную посадкой, оживлённую беседу.
    Вскоре поезд тронулся, и мимо моего окна поплыли огромные штабели брёвен, и балки мостовых кранов. Судя по всему, эта был один из тех немногих посёлков, в которых жизнь не остановилась окончательно благодаря железной дороге. Именно железная дорога делала все эти штабели рентабельными. «За морем телушка-полушка да рубль перевоз», вспомнились мне слова отца Александра.
  Потом я долго глядел в окно, за которым снова проплывал однообразный уральский лес, среди которого порой словно пятна, нанесённые тёмной краской, виднелись угрюмые доживающие свой век, сёла. Глядя на них, я думал о том, как много людей принимают, по наивности, за чистую монету, бесцеремонно сунутую им циничными людьми, и позлащённую их же собственной фантазией, дешёвую и опасную своей внешней привлекательностью подделку, выдаваемую за настоящую, полноценную жизнь в добрых и дружеских объятиях с матушкой-природой.

Эпилог.
     Потом жизнь моя покатилась дальше, словно электропоезд, и в вагон, отведённый мне судьбой, часто входили пассажиры, в которых нетрудно было различить черты тех двух наивных людей, оказавшихся пленниками и жертвами ими же самими выдуманного мира.
               


                Конец.
01. 04. 2024.