Я затворяю веки, раз бессилен
устроить миру визави без виз.
И вглубь иду плутать среди извилин
по лестнице, ведущей только вниз,
и вниз иду — молчанье — вниз иду,
и иссякает всякое терпенье,
И голос-гром гремит на всём ходу,
И рушатся проклятые ступени...
Я падаю во мрак (свободно ли?)
в свободное (паденье ли?) паренье,
Я падаю в сырую твердь земли,
не тронутую гением творенья,
Я падаю, закрыв лицо рукой,
в ничем не ограждённый небосклон.
Там вместо неба — чёрный и глухой
заслон, заслон, заслон, заслон, заслон.
И вслед за мной — скудельный мой сосуд;
Звенит в ушах разбитая бутылка,
и на асфальт ручьи вина текут
и белого касаются затылка.
А ты летишь ко мне, загнав коня,
зовёшь меня и руку жмёшь, как другу,
и, кажется, жалеешь, что меня
свело с ума хождение по кругу...