В.Б.
Я досталась ему искалеченной, тощей, хмурой,
С бурым порванным сердцем, со сколами по краям.
Он меня открывал отвёртками, чистил, шкурил,
Собирал по болтам и гайкам, паял, ваял.
Я молчала, не чувствуя больше боли.
Иногда говорила какую-то ерунду.
И янтарно-солнечный камешек канифоли
Под паяльником плавился, плавился, как в аду.
За окном сыпал снег — гранитной ли крошкой, стальной ли стружкой.
Присмотревшись к пульсирующему виску,
Он чинил мне часы с кукушкой, поехавшие кукушкой —
Раз ку-ку, два ку-ку и ещё много раз ку-ку.
Он мне делал глаза сокольи, собольи брови,
Покрывал мою кожу грунтовкою под эмаль.
Не боясь вида крови, встав рядом со мною вровень,
Слой за слоем мои болячки с меня снимал.
Я сидела, смотрела в телик, жевала чипсы.
Я смеялась и думала, мол, ну-ну.
Он не дал мне ни сердце львицы, ни взгляд волчицы —
Только облик мой человеческий мне вернул.
Я училась дышать с ним заново, ходить с ним за руку.
Он мне вытравил внутренних демонов легион,
Вставил новое сердце из шёлка с опилками вместо рваного.
Как ты справился с этой задачкой, Пигмалион?
Я живая и сильная. Я ведаю руку мастера,
И созвездия боли, гаснущие к утру.
Что бы ни было дальше, если ты вдруг сломаешься,
Я тебя соберу. Ты не веришь, но соберу.