Империя казалась вечной,
она, конечно, не цвела,
была кривой, косой, увечной,
глухой, но все-таки — была!
Был древний герб и гимн привычный,
и царь, что правил двадцать лет,
был корпус преданный опричный
и Государственный совет.
Был тонкий слой образованцев,
упорно не любивших строй,
но свод легенд, покрытый глянцем,
крепил общественный настрой,
Хоть были взятки и растраты,
и двор, открытый дикарю…
И был народ, на взгляд Сената,
привычно преданный царю.
Все как-то двигалось — престолу
благодаря и вопреки.
Жандарм искоренял крамолу,
террор показывал клыки,
цвела торговлишка — пшеница,
дрова и прочий дар земли
потоком шли через границу,
обратно принося рубли.
И вдруг — война. Народ взъярился,
но минул год, а с ним — запал.
Фронт накатил и откатился,
и человек с ружьем устал.
А там и тыл расправил плечи,
устав от выросшей цены.
Империя казалось вечной
и пала в третий год войны.