Зловещее самоцветье

 
                1.

           Золотой ручей. Улица Серафимовича. ЧОНовец.


 
 У речки, хотя и речкой-то её не назовёшь, так, горный ручей, сидел на корточках Георгий и просеивал песок. Это был мужчина лет сорока, темные волосы, чёрные усы и борода; в рабочей одежде, но по рукам и по общей ухоженности было видно — человек занимался больше умственным трудом, чем физическим. Месяц назад он — недорого — купил домик здесь, в рабочем посёлке, по улице Серафимовича, которая как раз упиралась одним концом в этот самый ручей. Ему сразу понравилось его название — Башик. Георгию требовался песок, чтобы подлатать облупившиеся, в старой побелке, стены своего нового жилища. И такая удача, что совсем рядом его было предостаточно. Живя здесь недолго, тем не менее, он, любитель побродить по полям — по лесам, уже многое обследовал в округе, в том числе, и эту жилу песка.
— Что, золотишко добываешь? — неожиданно послышалось у него за спиной.
Георгий оглянулся и увидел, проходившего мимо, старика с велосипедом.
— Какое золотишко, — изумился он, — песок сею.
— Да, ладно, сказки рассказывать, знаем мы, — усмехнулся старик. — Здесь на Башике, до восемнадцатого казаки золото добывали, да в казну сдавали — целый промысел был, — с какой-то гордостью произнёс он и загадочно добавил:
— А и сейчас… есть, чуть ниже туда по реке, есть конторка одна. Ну, счастливо тебе, может, попадётся тебе золотник, — пожелал старик на прощанье и махнул рукой, мол, пошёл я.
С тех пор Георгий стал вдумчивее и внимательней смотреть на местных старожил, стал чаще бродить по окрестностям.
Как-то шёл он по старой тропе, которая тянулась от бывших бараков, и, приглядевшись, нашёл вдруг стёртую монетку, на ней еле-еле можно было различить цифру 2 и год — то ли тридцатый, то ли тридцать шестой.
«Как она тут оказалось? Кто обронил её? И как могла она столько лет пролежать здесь на поверхности? И не засыпало её землёй и песком, и не унесло потоком вод, и не нашёл её никто до этой минуты?»
Георгий вертел монетку в руке, потом решил погадать по привычке: орёл или решка? Подкинул — выпал серп и молот. Он спрятал монету, намереваясь пополнить небольшую свою коллекцию, и пошёл дальше по тропе. Тропка ныряла в рощицу, разросшуюся самобытно вокруг Башика. Он с удовольствием вошёл в неё. Любил здесь бывать, особенно с утреца, когда соловьи ещё не допели свои ночные серенады. «Как здесь поют соловьи! — не уставал он удивляться и восхищаться, — кажется, нигде так не поют».
Пройдя немного дальше, он увидел, под липами, сбок тропинки, сидит на пеньке хорошо одетый, по-городскому, но совсем дряхлый дедок. На коленях расстелена салфетка, на ней лежали огурец и кусочек сала с хлебом, рядом на траве стояла бутылка водки, налитый стакан он держал в руке — стал пить, и рука его задрожала, поднимая всё выше и выше стакан.
— Что, отец, один пьёшь, не скучновато, — как будто упрекнул его Георгий.
— Да, есть повод, вот и пью, — вытирая губы, ответил старик. — Сестру свою поминаю.
— Сестру? Здесь? — огляделся Георгий, показывая, что вроде — не кладбище.
— Здесь, сынок, здесь. Присядь рядом, коль хочешь понять. Смотрю, человек ты учёный и, видать, нездешний. Я жил здесь когда-то, ещё в детстве, теперь на правом берегу обитаю, в квартире. Вот приехал, помянуть.
— Почему же здесь, — допытывался Георгий.
— А потому, что здесь вот, на этом месте всё и произошло.
— Давайте знакомиться? Я — Георгий, профессиональный историк, иногда учительствую.
— Хорошо, — протянул старик, — Артемий я, по батюшке Федорыч.
— Расскажите, Артемий Фёдорович, что случилось с Вашей сестрой?
— Ладно, — не сразу согласился старик..
— Тяжко, но поведаю тебе всю правду, — сказал он, потом, немного помолчав, приступил с хрипотцой к рассказу:
— Было это давно, ещё в 30-е. Перегоняли ЧОНовцы подводы с зерном. А вот прям по этой дороге к баракам. Мы с сестрой, ещё маленькие, ей где-то 5, а мне 3 года, и другие дети, голодные, вышли посмотреть, как зерно везут. Смотрим, мечтаем, хоть зёрнышко найти. Проехали телеги, а последняя телега колесом как ухнет на выбоину — и мешок, лежащий на ней, порвался. Посыпалось зерно прямь наземь. Лидочка давай собирать их в подол. А тут ЧОНовец бежит, кричит, что подвода остановилась. Увидел, что Лидочка- то зёрен насобирала, толкнул её и… — голос Артемия Фёдорович запнулся о подступивший комок слёз. — До сих пор я помню, а мне тогда 3 года было всего, а я всё помню. Поседел тогда. Всю жизнь седой хожу, — прошептал старик и умолк.
Собравшись с духом, он продолжил:
— ЧОНовец её штыком к земле пригвоздил, на моих глазах… потом поправил мешок, сел на подводу и поехал дальше, как ни в чём не бывало.
Артемий Фёдорович отвернулся. Потом налил себе ещё водки и выпил.
Георгий встал, молча, приобнял старика и пожал ему руку.
Он не знал, что сказать, чем утешить, его и самого поразила эта история. Уходя, он несколько раз оглядывался на старика.
Завернув на свою Серафимовича, он медленно шёл домой, шёл по этой улице, не асфальтированной, ухабистой, выдолбленной дождями и вешними водами, так как тянулась она вниз от Степановой горки — думал, сравнивал, анализировал, — и всё отчётливей вырисовывалась у него картинка происходившего здесь когда-то.

                2.

     Степанова горка. Книга В. Машковцева. Драгоценные «отходы».


   «Всё-таки на непростой улице я поселился, — думал Георгий, наколов дрова и неся их в дом для печи».
Вдыхая уже первый морозец, он смотрел то вниз, как идти к Башику, то вверх, где улица, чуть завернув, упиралась в Степанову горку.
Как историк и человек любознательный, перебираясь в этот край, он знал и понимал, какие исторические события пронеслись по этой земле, и какие только знатные мужи не появлялись здесь: даже Государь Николай Второй; о Емельке Пугачёве и говорить нечего; Пушкин приложил своё перо; Жуковскому проездом удалось оставить свои рисунки. Но он знал, например, что одним из первых комендантов крепости Магнитная был дед русского писателя И.А.Гончарова — Иван Иванович Гончаров. Д. Менделееву, хоть и не удалось здесь побывать, но он возглавлял правительственную комиссию, обследовавшую Урал. Много имён мог бы он назвать, имён забытых и утерянных для всеобщей памяти народа. Ведь о Магнитной горе известно давно и многим. Известно и в стране и за рубежом, но зачастую только по Магнитострою, о котором советская пропаганда «звонила», как можно громче. Американцы, наслушавшись пропаганды и приехав сюда, так и думали, что на голом месте русские совершили чудо: затеяли величайшую стройку, куда, съезжались добровольцы — комсомольцы и коммунисты, — рыли котлованы под первые домны, строили кирпичный завод, вели земляные работы, планируя будущий город.
И создавались мало-помалу новые легенды: о комсомольцах-добровольцах, о первой палатке и т. д. На эту тему начинают писать песни, стихи, книги, назначают новые юбилейные даты, чтобы о старых забыли. Мифы воплощались в памятниках: Первой палатке, Ковшу с рудой, комсомольцам-добровольцам.
…И палатка-то не так выглядела, и предназначена была не для комсомольцев-добровольцев, которых приютили станишники, казаки Магнитной, а для спецпереселенцев, в которые помещали по пять-шесть семей раскулаченных, пока строились бараки. Сколько в них умерло от холода и голода людей, не перечесть. Ковш с рудой, — усмехался Георгий, — видимо, сам по себе работал, руду таскал, что памятника удостоился. Одни символы — людей нет.
Причислить к новому мифу можно и всю заслугу по добыче полезных ископаемых. Георгию же было известно, что о руде тут знают так давно, что и докопаться невозможно. Первыми узнали о ней башкиры и яицкие казаки, обнаружившие магнитный железняк своими коваными сапогами. Официально же Россия заинтересовалась горой Атач, как называли Магнитную башкиры, ещё в ХVII в. Изучение этих мест непрерывно шло ещё два века, а уже в 1912 году были заложены первые одиннадцать скважин и обнаружено тем самым огромные залежи высококачественной руды. И крепость Магнитная уже стояла с 1643 года.
Узнавая всё больше скорбных фактов нового времени, воображению Георгия рисовалось гнусное преображение действительности, сравнимое с тем, как чья-то бездарная мазня прячет под собой живопись величайшего мастера.
Пролетели года, десятилетия, очень многое изменилось, но правда даже, как труп, если и всплыла в виде книги «Время Красного Дракона» замечательного писателя Урала Владилена Машковцева, но как будто никто на неё не обратил внимания. Как если бы плавал в пруду труп, а все вокруг гуляли бы воскресным денёчком, и никому не было бы до этого дела.
…Нет, в тесных кулуарах магнитогорской элиты, может быть, и заметили, и увАжили, и даже нашлись последователи её. Может быть. Но приезжему Георгию это было неизвестно. Он держал в руках драгоценную книгу, углублялся в неё, — а вокруг слышал официоз всё той же просоветской пропаганды.
По крупицам Георгий собирал настоящую правду от местных, которые делились ею сквозь слёзы.
Вот хотя бы о Степановой горке, которая всегда у него перед глазами. Степанова горка — горка Степана Разина. Название неслучайно, тут вообще нет ничего случайно, так всё заверчено. Он ходил вокруг неё — чтобы обойти, ему понадобился целый час, — и поднимался на самую вершину, откуда любовался чудесным видом уральского ландшафта. От горы Магнитной, хотя и находится относительно близко, она отличается тем, что — рукотворная, не природная. Тайна её связана с тайной сокровищ Степана Разина, добытых им в Персидском походе в 1669 г. Местные по сей день хранят эту легенду. Георгий, слушая воспоминания старожил, сопоставлял их со своими академическими знаниями. После разгрома восстания Степана Разина в 1670—71 годах, казаки прятали вывезенные с похода сокровища. До сих пор известно несколько возможных мест, где могли спрятать. Где-то в средней полосе России. А местные поведали, что именно здесь, в Степановой горке, и лежит часть сокровищ. Казаки их спрятали, насыпав сверху большой холм, который со временем увеличивался. Вот, — думал Георгий, — я и поселился: внизу — золотой ручей, вверху — холм с сокровищами. И усмехался.
Кто только не пытался добраться до сокровищ! А казаки, еще до переворота, знали это — были тайные ходы. В своей книге Машковцев описывает один из многочисленных случаев, связанных с поиском сокровищ. Большевики пытались узнать у местного населения, кто мог хранить секрет. Нашлась одна, уцелевшая после красной бойни, казачья семья. Выдало их то, что среди сокровищ были золотые монеты — персидские дирхемы, и кто-то донёс на семью, что в их доме видели такие монеты. Двоих братьев предупредили, и они сбежали. А жена с ребёнком одного из братьев не смогла уйти. Её схватили, пытали, грозили бросить ребёнка в домну, если она не скажет, где находятся сокровища. Казачка тайну унесла с собой, бросившись в домну вместе со своим ребёнком.
Вряд ли это единственный случай, — размышлял Георгий, листая кровоточащие страницы книги Машковцева.
Благодаря этой книге, он и изучил Степанову горку, все ручьи, обрамляющие её, все особенности.
Но что говорить про зарытые сокровища, когда сокровища лежат на поверхности просто так. Горы переработанной руды, так называемые отвалы, куда он часто вырывался побродить, свидетельствовали о том, что ещё полны, полны несметных богатств. В конце девяностых японцы даже просили их продать им. Понимали, о чём просят.
Очень часто Георгий находил куски руды, в которых угадывались вкрапления драгоценных и полудрагоценных камней: горный хрусталь, малахит, кварц, яшма, аметист, рубин. Приносил их домой и разглядывал под лампой. Яркие переливы и завораживающая их игра, подмигивая, словно говорила: «Погоди ещё не все, далеко не все, я открыла для тебя тайны!».

                3.
           Водоём. Полати. Покушение на дом.


       В хлопотах по благоустройству на новом месте прошла незаметно зима.
А весной Георгию пришла в голову идея построить во дворе водоём. Стремление к красоте, по-видимому, у него наследственное. Его дед — кубанский казак, а у казаков природная тяга к красоте.
Как сошёл снег, унеслись вешние воды, оттаяла земля, начал Георгий рыть под водоём яму, не глубокую, с полметра, диаметром три на три — круглую.
В связи с этой ямой произошёл небольшой катаклизм. Георгий работал, выравнивая и утаптывая дно ямы, когда вдруг неожиданно загремел гром, и следом ударила молния, почти одновременно. Она ударила в землю рядом с ним. Спасло то, что он стоял на дне ямы как бы в укрытии, успел лишь пригнуться. Полил сильный дождь, остановив работы на неделю.
Через неделю можно было уже проводить укрепление дна и цементирование. А бортики, или берега, водоёма, он заранее решил украсить камнями, принесёнными со своих горных походов. В сущности, для них-то и затевалась вся эта возня с водоёмом, уж больно хотелось ему, чтобы камешки послужили.
Через два месяца всё было готово.
Оставалось обсадить водоём кустарником. Он посадил кусты чайной розы и, неподалёку, чуть в стороне, два дерева облепихи, мужскую и женскую, такова их природа. Вся эта красота, конечно, будет видна лишь на будущий год, ещё и зиму надо благополучно пережить. А пока — наполненный водой из шланга, сверкающий на солнце всеми цветами радуги, кои отражали камни, водоём получился великолепным.
Всё нравилось Георгию в своём доме: и внешнее расположение, и внутри. Хоть он и мал, состоит всего лишь из двух комнат, но хранит в себе исторически ценное устройство: русская печь с полатями, и множество окон, благодаря чему, в солнечную погоду дом буквально залит тёплыми лучами. А тепла здесь мало. Лето до того короткое, что солнцу рад, словно ласковой матери. Наступит осень — и совсем его не увидишь, или очень долго. Зимой же Георгий растапливал русскую печь, и спал, как его далёкие предки, на полатях. Чувствовал себя отброшенным на два века назад, и это всегда вызывало в нём улыбку. Георгий обладал крепким здоровьем, но предполагал, что на такой печи никому никакой ревматизм нестрашен.
Да, дом мал, да и стар, хотя ещё — ого-го! — как крепок, но ему одному хватало. А после городской квартиры, от этого деревянного домика, вообще, веяло романтикой и историей. Что ещё нужно учёному человеку, не отягощённому семейным бытом.
И как только Георгий закончил со всевозможными ремонтами, возведением водоёма, посадками и расчисткой территории, случилось покушение на дом. Когда он только его покупал, видел, что недалеко от забора находилось огромных размеров дерево, абсолютно высохшее, голыми ветками упирающееся в небо. Спилить его одному было невозможно. Вызывать помощь было всё недосуг. Осенью разыгрался шквальный ветер, а дерево и так при малейшем ветре зловеще поскрипывало, а тут вдруг его так раскачало, что оно не устояло и рухнуло! По траектории падения, как вычислял впоследствии изумлённый хозяин, должно было упасть точно на дом. Но этого не случилось. Каким-то чудом, или ветром, его отнесло немного в сторону, и оно упало вдоль дома. Георгий «грешил», как говорят старики, на икону, которая висела у него в углу в большой комнате: «Это Он, Спас, благодаря Ему».
Дерево упало и сильно повредило забор и электрические провода, которые раскачивались на ветру и производили молнии разряда. Георгию пришлось с риском для жизни развести их, пока не прибыли электрики. А местные, собравшиеся вокруг происшествия, смеялись непонятным и обидным для Георгия смехом. Но потом выяснилось, что они радовались, что дом уцелел, и что беды особой для хозяина нету.
Но забор пришлось восстанавливать долго. Он сделал новый, по всему фасаду, из деревянных длинных брусьев, которые достались ему от прежних хозяев. Заострял с одного конца и сколачивал, изготавливая поочередно пролётами, потом соединял. Сам и покрасил. И вышел забор намного лучше, чем был.

                4.
     Школа. Станица Магнитная. Гул из-под воды. Незапланированное.

    К осени Георгий устроился учителем истории в школу. Школа была на другом берегу, недалеко и от берега и от трамвайной остановки. Удобно. Но зимой, следующей зимой, открылась одна особенность Урала — рельсы заметало так, что трамваи не ходили. Один раз Георгию пришлось идти пешком от посёлка на другой берег, чтобы попасть на работу.
Недалеко от школы начиналась станица Магнитная, или то, что от неё осталось, там был и казачий штаб — примета времени. Надежды, что из могил поднялись настоящие казаки и зажили прежней жизнью, у него не было. Но он решил зайти туда из любопытства, посмотреть, чем живут станичники. От них он и узнал подробности, как станица Магнитная в 1937 году была затоплена почти на треть. Как старики привязывали себя к своим хатам и уходили под воду вместе с ними.
Но однажды сама земля предоставила ему неопровержимое свидетельство.
Как-то, идя привычной дорогой из школы в штаб, он захотел изменить маршрут, и пошёл на левый берег через дамбу. Когда он дошёл до середины, началось волнение на реке, и он вдруг услышал какой-то звук, похожий на гул. Чем больше играла волна, тем громче становился гул. Его это насторожило, и даже испугало.
«Откуда звук? Очень похожий на музыкальный, но сильно приглушённый?
Идёт откуда-то снизу, из-под воды?»
Недоумевая, Георгий перешёл через дамбу, сел на трамвай и поехал домой.
Потом он узнал, что под водой бьёт колокол.
«На уцелевшей от взрыва, но затопленной, часовне остался колокол, который по сей день даёт о себе знать. Вода, как кляп, закрывает ему рот: „Молчи! Молчи!“. А он всё „надеется“, что его, в конце концов, услышат».
Как учитель истории, он был в растерянности.
«Как лишиться сердца, памяти, нервов, чтобы спокойно продолжать преподавать детям Легендарную историю Магнитстроя, Великое революционное прошлое, из года в год „жевать“ всё те же красные дни календаря. Всё меняется — и не меняется одновременно. Уже не просто шепчутся, говорят во весь голос, но детей всё продолжают воспитывать в духе советского прошлого. Ну, нет, не совсем, что-то приволокли с запада, затёртое, занюханное, и провозгласили новым… ах, ах, как же безмозгло повторяется история».
Потихоньку, не отмечая в планах, он всё-таки старался передать детям факты такой не весёлой истории их родного Отечества, их любимого Магнитогорска. Для чего, он не задавал себе этого вопроса, но знал, что так правильно.

                5.
   Историко-археологический кружок. Походы. Удивительная находка.

   Для большего размаха, в школе Георгий организовал историко-археологический кружок, в который вошли дети не только этой школы, но и других школ. Он водил их в походы на гору Магнитную. Много рассказывал и показывал, находя куски чистой руды на отвалах, поднятые из глубин и выброшенные, как отходы, камни с драгоценными вкраплениями. Рассказывал о палатках, о бараках, о том, кто всё здесь построил и какой ценой. Дети были заворожены и увлечены историей родного края и своим учителем Георгием Викторовичем Поповым.
В одном из походов, в районе ТЭЦ они с детьми обнаружили выход скал с древними отпечатками, что у всех вызвало восторг необыкновенный: «Как! Здесь было морское дно?». Одна находка оказалась размером с целую плиту, на которой было чёткое изображение древних морских растений и раковин. Георгий поведал им, что именно в морской воде, благодаря жизнедеятельности особых форм бактерий, могли появиться здесь рудные образования, поэтому, можно предположить, что здесь могло быть море.
Но уточнил: «Это одна из гипотез, которую кто-нибудь из вас возможно подтвердит. И одно подтверждение мы с вами уже нашли!».
Дети стали набирать небольшие образцы отпечатков, унося их по своим школьным музеям. Учителя других школ удивлялись: «Где это вы раздобыли?».

                6.
                Тема диссертации.

        Георгию нравилось работа в школе, но он не забывал и про свою научную деятельность. Он писал диссертацию на тему: «История казачества: Илецкие казаки. История, быт, верования».
Он выбрал эту необычную, для своего времени, тему и работал над ней уже год. Ему казалось непостижимым варварством и убожеством всякое уничтожение памяти, пусть даже и неприглядной. Но уничтожение памяти о целом народе — это трогало его душу особенно. Выбрав эту тему, он хотел разобраться, могла ли история с Пугачёвым и, как следствие, полное уничтожение памяти об Илецких казаках, началом вялотекущего, а, в конечном счёте, тотального, уничтожения Российской Империи.
«Если сравнивать исторические события с природными явлениями, — думал он, находясь под впечатлением от похода с детьми, — то отыщешь много сходных и, на удивление, точных ответов. Например, современные карты морского дна повторяют, детально, карты местности, составленные сотни лет назад, кажется двести пятьдесят. Какие титанические силы землетрясений, вулканов и течений, химических реакций должны были сработать, чтобы преобразовать дно — в сушу, а сушу — в дно. Так и в истории. Пусть медленно, но верно, происходят некие события, спровоцированные или естественные, всё равно, — и порождают вдруг такие ошеломляющие результаты, как войны или перевороты. На первый взгляд они кажутся невообразимо случайными, по недосмотру, по недосыпу, но, судя по „морскому дну“, оказываются весьма и весьма закономерными».
Так размышлял историк, копаясь и в прошлом и в настоящем, для того, наверное, чтобы не думать о будущем… или, чтобы его точнее прогнозировать?
Какие сокровища откроет ему ещё и эта тема, ведь не зря же судьба его забросила именно сюда. Предстояла работа в архивах, поездки, встречи. Среди этих встреч должна обязательно произойти одна, очень дорогая его сердцу, встреча, он верил в это.