Крест

 
      Перебравшись со многими трудностями и потерями через казахстанско-российскую границу, мы наконец-то обрели некоторый покой и уверенность в грядущем дне. Будучи учительской семьёй, поселились в одном из уральских посёлков, довольно современном, где нам было предоставлено и жильё, и скромный источник доходов.
Но нелегко бывшим городским жителям привыкать к новым условиям жизни. Те лишения, которые мы претерпевали, как в материальном, так и духовном смысле, ничем не вознаграждались. Не было в этом посёлке ни церквушки, ни хоть какого-нибудь захудалого культурного очага. И только природа, благоухающая вокруг, давала то недостающее количество эстетических переживаний, которое компенсировало убогость настигающего нас полусознательного существования.
И как могли, мы боролись с этим: уходили в лес по грибы, по ягоду, просто побродить — и бродили целыми летними днями заслуженного учительского отпуска.
Уральская земля богата! Но, может быть, благодаря своему богатству, полна и непрестанно пополняется всякого рода тайнами, к сожалению, не всегда похожими на чудесную сказку. А уж разгадывать их — всё одно, что пытаться предсказать грозу по расположению небольших облачков на небе. Идёшь, бывало, по степи, вдыхаешь её аромат, к которому уже примешивается, как с моря, дух берёзовых колков, стоящих на взгорье неподалёку от села. Небеса — вот они, перед тобой, и головы поднимать не надо, — качаются, а кругом, как вещи после сборов в дорогу, разбросаны облачка, тучки, почти всегда. Поглядывают с разных сторон на очередной объект своего злопыхательства, но и сами ещё не уверены, что с ними произойдёт в следующую минуту. Отвлечёшься, забудешь про них, а они, как фигуры на игральной доске, глядишь, уже расположились в позиции «шах» — «мат». Любопытная особенность этих мест. Порой думаешь, вот и в жизни происходят какие-то события — непонятные, не заметные для тебя — и только потом вспоминаешь о них, как о далеко не случайных.
В тот неистребимый из памяти день мы решили не идти пешком в лес, а проехать с нашим знакомым на машине к летним выпасам, находящимся среди обширного лесного массива, где смешанный лес перемежался берёзовыми рощицами. А был уже август. И мы, не хуже местных наловчившись охотиться за груздями, мечтали набрать их в четыре руки на засолку. Но день оказался невезучим. Груздей попадалось немного. И чтобы как-то оправдать дорогу, собирали всё подряд, какие только находили: подосиновики, коровяки, синявки, подберёзовики (на непрочные сыроежки, правда, и не глядели). Радовались маслятам. Шарили по «залысинам», вынюхивая дородные шампиньоны, похожие на белые камни, которые, в свою очередь, казались выросшими из земли и торчали повсюду из травы, вводя нас в заблуждение и тревожа преждевременную радость. Но охотничий азарт тянул волной «от берега» всё дальше и дальше, так что уже ни грибы, ни их количество как будто не имели никакого значения. Сколько километров отмахали мы в тот день, Бог весть. Как в омут ныряли то в один лесок, то в другой за добычей, пока не почувствовали настоящую усталость. Было решено возвращаться. Но и на обратном пути мы не упускали возможность прочесать выраставший перед нами новый закуток. Постепенно большие леса отступали. Совершенно уставшие, мы шли по открытому пространству и не чаяли, как поскорее добраться домой, как вдруг разыгралась буря. Упали тяжёлые капли и зачастили, точно барабанные палочки всё быстрей и быстрей, напоминая дробь перед казнью. Мы припустили к ближайшему березняку, дабы не пасть жертвами безумного палача.
Березняк показался весьма странным, и даже немного мрачным. На опытный взгляд грибника, грибов в нём точно не было. Берёзы росли исключительно по краям рощи, середина же на удивление была свободна от стволов. Только высокая-высокая трава простиралась почти до конца, насколько охватывал глаз. Укрываясь от дождя, мы пошли сквозь этот пустынный березняк, который защищал нас бегущими друг другу навстречу разросшимися кронами деревьев. Идти было трудно. Усталость усугубляла постоянная необходимость выпрыгивать из травы, потому что ноги то и дело натыкались на препятствие, или пугающе ныряли вниз. Непонятные холмики, поросшие травой, один на другом покрывали всю поверхность внутри берёзовой рощи. Вымотанные вконец, мы остановились передохнуть. Оглядевшись, я приметила торчащие из зарослей тёмное бревно и присела на него, довольная, что нашлось сухое удобное местечко, где можно устроиться. Сняла обувь. Обиженные ступни возопили о свободе. Тело разомлело от разом навалившейся усталой дремоты и клонилось само в горизонтальное положение. Попытавшись прилечь, я изумилась, что бревно-то, оказывается, довольно больших размеров, и длинное настолько, что пришлось как раз по мне, и в голову повыше. Я с наслаждением потянулась, подперев, для большего комфорта, затылок цепью рук — и локтями они тоже нашли для себя удобную опору. И только тогда, как гром по степи, по всему моему телу прокатилась догадка:
«Крест! Огромный деревянный чёрный крест посреди вспученной земли…»
Усталости как не бывало. Вскочив от неожиданности, я взглянула на всё то, что приобрело вдруг тревожную окраску, и тяжёлое понимание больно заворочалось в груди. Замерший было ливень, вдохновился с новой силой. И мотало из стороны в сторону ветви берёз, походивших на обезумившие руки безутешных вдов. Всё, всё в округе осветилось таким смыслом, который змеёй вползал незаметно в сердце, заставляя невольно переглядываться и перешёптываться, и вот теперь предстал в полный свой медвежий рост. Клочок уральской земли — и грандиозная панорама мучительнейшей гибели великого православного народа. Здесь лежит он, невинный, растерянный младенец, брошенный на произвол судьбы и безропотно вставший под смертоносное дуло профессионального убийцы.
Политзаключённые. Спецпереселенцы. Казаки. Крестьяне. Священники. Писатели. Рабочие. Генералы и бывшие белогвардейцы, наивно покаявшиеся перед врагом. Отцы, жёны, мужья, братья.
А мы, набредшие на их могилы, не поняли этого сразу. Мёртвые, холодные и бесчувственные, словно вместе с ними расстрелянные пулей навылет и как бисер, нанизанные на её неостановимый полёт. О, святая добрая душа, что поставила здесь на этом воровато-припрятанном кладбище — и, может быть, с риском для жизни! — спасительный крест, где ты?
Во кресте… во кресте…
Комок сухих слёз от невольной вины сдавливал горло. Осторожно пробираясь между могил, мы вышли из рощи и двинулись, не спеша и не сворачивая, по узкой тропинке. Затянувшийся дождь не скрывал своих рыданий, и необходимо было выговориться вековечному ветру.